Адриана Триджани - Королева Великого времени

Мысль о папе заставила меня переложить руку Ренато с моего плеча на его колено.

— Фермерская жизнь — тяжелая штука. Не думаю, что я бы мог так жить.

В голосе Ренато мне послышалась какая-то снисходительность. Вообще-то я его понимаю. Если бы можно было выбирать, я бы ни за что не согласилась родиться в семье фермера. Но папа любит животных, и землю, и маму, и тишину. Как объяснить это образованному человеку? Я не стала даже пытаться, только ядовито заметила:

— Ну, тебе и не придется.

Ренато почувствовал мою злость:

— Я не хотел тебя обидеть.

— Но обидел. Я бы тоже предпочла жить в городе. Но я все равно ничего не могу изменить: я девушка с фермы, и с этим ничего не поделаешь.

— Не надо стыдиться своего происхождения.

— Я и не стыжусь.

Я всегда говорю Ренато то, что думаю, потому что, хотя и стесняюсь его — он такой взрослый, опытный, — уверена, что мне нечего терять.

— Можно спросить тебя? — Я поворачиваюсь к нему.

Снизу кричит служитель:

— Сохраняйте спокойствие! Я сейчас все починю!

Я воспринимаю это как знак свыше. Мне суждено провести несколько лишних минут с Ренато.

— Почему ты все время исчезаешь?

— Ты о чем? — невинно спрашивает он.

— Мы встречаемся, а потом ты пропадаешь на несколько месяцев. Я что-то делаю не так? Чем-то тебя обижаю?

— Нет, что ты, — поспешно отвечает он.

— Тогда в чем дело?

— Ты для меня слишком маленькая, Нелла.

— Мне уже пятнадцать.

— А мне двадцать два. В моем возрасте нехорошо ухаживать за такими, как ты.

— У тебя есть девушка?

— Есть кое-какие.

— То есть не одна?

— Я же молодой парень, — говорит он, пожимая плечами.

— Не такой уж молодой. Мой папа женился в двадцать.

Он смеется:

— Ты очень честная и смелая.

— Ты ведь тоже со мной честен, и мне это нравится. Ты прав, я, наверное, слишком маленькая для тебя. И очень жаль.

Ренато берет меня за руку:

— Ну, ты скоро вырастешь.

Он смотрит на меня так, что я краснею.

— Знаешь, Нелла, ты особенная. У тебя есть и ум и красота — редкое сочетание.

— Почему ты считаешь меня красивой?

— Давай посмотрим. — Ренато берет мое лицо в ладони и пристально разглядывает. — У тебя ровный носик. Неплохой. А глаза вообще замечательные. Они меняют цвет. Сейчас они темно-карие, но на солнце становятся зеленоватыми. Почти изумрудными.

Я уже хочу, чтобы карусель скорее починили и это мучение закончилось. Я не хочу влюбляться в Ренато еще сильнее. Он никогда не будет моим. Он сказал мне, что я красивая — мне этого никто никогда не говорил. Вот и достаточно.

Я смотрю ему в глаза. Он обнимает меня, наклоняется и целует в нос. Я пытаюсь что-то сказать и не могу. Если бы я была приличной девушкой, я бы велела ему прекратить. Я всегда думала, что я приличная девушка. Но, видимо, нельзя об этом судить, пока не узнаешь вкус настоящего поцелуя. Он улыбается и целует меня в щеку. Потом покрывает поцелуями мои губы. Я хочу оттолкнуть его и не могу. Поцелуи слишком сладкие — слаще, чем я думала.

— Все в порядке. Поехали! — кричит снизу служитель.

Мой первый поцелуй закончился слишком быстро. Мы начинаем медленно опускаться. Если бы только я могла навсегда остаться в воздухе, высоко над землей, где мое сердце бьется так громко, что, должно быть, весь Розето слышит его стук.

Мы идем в толпе молящихся по Гарибальди-авеню. Торжественная воскресная процессия началась. Во главе вышагивает Мигелина де Франко в белом платье и плаще. Она возложила на голову статуи Святой Марии тиару с драгоценными камнями — каждая женщина города дала по камню для этой тиары.

Статую несут шесть мужчин в черных костюмах и с лентами через плечо. За ними, как почетный караул, следуют «Рыцари Колумба» в киверах с белыми плюмажами и саблями. Потом с корзинами ярко-красных роз идут сестры Мигелины и девочки-старшеклассницы. Отец Импечато шагает рядом со статуей, то и дело поворачиваясь к толпе молящихся. Многим нужно заступничество Святой Девы. Я молюсь о папе, чтобы он выздоровел.

Когда мы проходим мимо парикмахерской Ланзары, я отворачиваюсь.

— Ренато там нет, только его отец, — шепчет Четти.

— А где его мать?

— Она умерла много лет назад. Разве он тебе не говорил? — удивляется Четти. — Все, прошли, — говорит она, глядя через плечо.

Я медленно выдыхаю.

— Я, кстати, хотела тебе кое-что сказать, — начинает Четти. — Я больше не буду ходить в школу.

— Как?

— Я должна работать.

— Разве вам не помогает дядя из Филадельфии?

— Помогает, но все равно этого мало. К тому же мама считает, что неудобно сидеть у него на шее. Я пойду на фабрику.

— Но ты же хотела стать медсестрой. Неужели ничего нельзя придумать?

— Нельзя. Но я думаю, на фабрике тоже будет неплохо.

Я добираюсь до фермы усталая и грустная: мне жалко Четти. Отодвигая щеколду на воротах, я замечаю во дворе машину Алессандро. Из дома доносятся голоса. Когда открываю дверь, то слышу, как папа говорит:

— Ты должен ехать.

Я вхожу, и все смотрят на меня.

— Что случилось? — спрашиваю я.

Ассунта сидит на диване, папа — на кухонном стуле, вытянув вперед ногу в гипсе. Мама меряет шагами комнату. Алессандро прислонился к косяку и держит в руке письмо.

— Алессандро должен ехать в Италию, — тихо говорит Ассунта. — Его отец очень болен.

— Я не поеду, — говорит Алессандро. — Ты плохо себя чувствуешь. Я должен быть рядом со своей женой.

— Если бы у меня отец заболел, я бы поехала, — говорит Ассунта. — Ты должен ехать.

— А как же ферма? — спрашивает Алессандро.

Когда я услышала, что Алессандро придется уехать, у меня упало сердце. Это невозможно! Что мы будем делать? До Италии добираться — месяц туда, месяц обратно. Даже если он побудет там совсем немного, каких-нибудь две недели, он не вернется раньше зимы. Кто же будет работать на ферме?

— Моя нога заживает не по дням, а по часам, — говорит папа, медленно вставая.

— Но она еще не зажила, — вмешивается мама.

— Селеста, — отмахивается папа. — Давай отпустим его. Мы сами справимся.

— Я буду работать на фабрике, — говорит Елена.

Я прикидываю, что вся работа на ферме, которую делала Елена, достанется мне.

— Я могу по утрам перед школой доить коров, — предлагаю я. — А после школы буду кормить лошадей и цыплят.

— Этого мало, Нелла.

— Папа, я сделаю все, что нужно, чтобы помочь.

— Тебе тоже придется пойти работать, — грустно говорит папа.