Кэтрин Николсон - Шелк

Кэтрин Николсон

Шелк

Глава 1

Лондонский мост. Внезапно почувствовав дурноту, Жанна резко остановилась. Толпа обтекала ее с двух сторон, нанося удар за ударом. С реки налетали порывы холодного ветра. От рева машин путались мысли. Руки дрожали. Жанна судорожно рылась во внутреннем кармане зимнего пальто. На месте ли это? Если она потеряла это…

Нащупав конверт, Жанна с облегчением вздохнула. Все в порядке. Но где-то в глубине души уже поднималась новая волна страха. А хватит ли денег?

Жанна оглянулась вокруг – всего один раз. Потом быстро – чтобы не передумать – поставила на асфальт чемодан, небрежно прислонив его к парапету, и вытащила из кармана маленький коричневый конверт. Банкноты трепетали на ветру. Она принялась пересчитывать их, сбилась, начала снова. Голова шла кругом. Плохо, что она не знает точной суммы. Но… все будет нормально. Наверняка. Ей ведь обещали.

И все же Жанна чувствовала себя как-то странно. Пальто – тяжелое и негнущееся – казалось картонным.

Ноги, обутые в непривычно теплые ботинки, как будто не ее. Глаза слезятся от яркого света. Давно забытые запахи – дегтя, пыли, бензина. И шум. Вот что доводило Жанну до исступления: гул и грохот огромного города. Она чувствовала себя мышью, попавшей внутрь часового механизма и в ужасе ожидающей, когда пробьет полночь. «Тебя встретят. Все устроено».

Кто-то из прохожих задел Жанну, и она чуть не выронила деньги. Вновь накатила волна страха – холодная, свинцово-серая, как река под мостом. Она крепко зажмурила глаза, пытаясь одолеть дрожь. Если б отдохнуть немного – хоть минутку… Жанна поспешно запихнула деньги в карман и подняла чемодан. Стоило ей шевельнуться, как толпа подхватила ее и понесла вперед, на набережную. Жанна задыхалась, спотыкалась, но шла. «Ливерпуль-стрит. Это недалеко». Каждый шаг приближал ее к цели. Она сразу узнает свой дом – только бы добраться до места. Она не могла забыть тот день, когда покинула его. Память сохранила тусклый свет, струившийся из грязных окон, расположенных так высоко – прямо под сводчатым потолком, – что Жанне казалось, будто она в церкви. Невольно думалось о смерти, последнем пристанище и прощальных речах. По верхней галерее с важным видом разгуливали голуби. Жанна тогда еще подумала, что в крыше, наверное, есть дыра. Голубям не место быть в церкви. А потом раздался этот леденящий душу рев отходившего поезда… Тут воспоминания обрывались.

Но теперь ей стало лучше. Жанна слегка потянулась и расправила плечи, надежно прикрытые темной шерстяной тканью. Да, она еще не выздоровела, но ей стало лучше, гораздо лучше. Все так говорят. Пора возвращаться домой. Уж там-то с ней никогда не случится ничего плохого.

«Ты наверняка очень обрадуешься, оказавшись дома».

Да. Жанна крепче сжала ручку чемодана. Как долго она ждала этой минуты! Она вернется домой, и все пойдет по-прежнему – нет, жизнь станет еще прекраснее.

– Лучше умереть.

Жанна вздрогнула. Кто это сказал? Спокойный звонкий голос… он звучал так буднично, даже безразлично. Она быстро огляделась по сторонам. Ей хотелось крикнуть этому невидимке: «Не правда! Ты не имеешь права говорить такое! Я иду домой. Это мой дом».

«Нет». Теперь голос понизился до шепота. Он раздавался так близко, что Жанна поняла: это был ее собственный внутренний голос. «Нет у тебя дома. Когда-нибудь ты посмотришь в зеркало и не увидишь своего отражения – вот и все, на что ты можешь надеяться».

Жанна опустила голову. Комочек страха, затаившегося внутри, стал горячим и твердым, лишая возможности дышать. Правда. Как она посмела забыть о ней хоть на секунду?

Она бросилась бежать.

Жанна бежала неуклюже, опустив голову, не замечая, что чемодан бьет ее по ногам, ничего не видя и ни о чем не думая. Она знала одно: нужно скрыться – сейчас же, немедленно – от сутолоки и жадного самодовольного рева Бишопсгейт. Удрать подальше от вокзала и набитых людьми поездов, которые движутся с неумолимой точностью хорошо отлаженного механизма; от удивленных лиц прохожих, от любопытных глаз, способных сквозь зимнее пальто разглядеть ее уродство. Но больше всего ей хотелось убежать от этого тихого голоса, твердившего снова и снова: нет, нет, у тебя нет дома, и вообще тебе нет места на земле.

Жанна свернула в переулок, вымощенный грубо обтесанным булыжником, – и как будто оказалась в другом городе. Теперь она бежала назад, в прошлое. Флер-де-Ли-стрит. Блоссом-стрит. Элдер-стрит. Растоптанные цветы в канаве. Лабиринт грязных домишек с выбитыми окнами и сорванными с петель дверями. Куча мусора тлеет в тупике. И ни души кругом.

Жанна прислонилась к невысокой покосившейся стене, силясь глотнуть побольше воздуха. Она обреченно ждала, что вновь раздастся этот жуткий голос. Но он умолк. Здесь царила тишина – глухая первобытная тишина, против которой даже голос был бессилен. Безмолвие. И запах пепла.

И все же… Жанна приободрилась. Здесь, среди всей этой грязи и груд мусора, она чувствовала себя почти как дома. Не на что надеяться и нечего терять. Узенькая улочка – заброшенная, с полуразрушенными домами все-таки цеплялась за жизнь. Сверкала витрина магазинчика, увешанная алыми с золотом сари. Из-за угла вдруг выехал «роллс-ройс», напоминающий какого-то величественного и странного зверя. Жанна прижалась к стене.

Ну, слава Богу. Она опять одна. Одна – среди почерневших стен и шероховатых камней мостовой, выложенных сложным, как в головоломке, узором.

Струйки дождя пунктиром прорезали сумеречный воздух. Но Жанна не заметила этого. Она ведать не ведала, куда идет, да и в общем-то ей было все равно, куда идти. Главное, что кругом ни души. Она скользнула в следующий переулок, свернула за угол и словно очутилась в заколдованном царстве.

Заброшенные изувеченные дома выходили на пустырь, казавшийся бескрайним и призрачным в свете умирающего дня. Сколько всего разрушено. И ничего не построено вновь.

Один-единственный дом уцелел каким-то чудом. Он торчал, как здоровый зуб среди сгнивших корешков. Точнее сказать: дом был похож на пустую раковину, ибо сохранился один лишь остов; все сколько-нибудь ценное давно увезено или украдено. С первого до последнего этажа вместо окон зияли черные дыры. И тем не менее дом оставался домом. Жанне даже приглянулась эта нагая простота. Сразу видно, как его строили – укладывая кирпич за кирпичом. Окна, двери, стены. Урок анатомии. Все открыто, каждая кость обнажена.

Жанна вздрогнула. Становилось холодно. И дождь усилился. Ее тело было пустым и до странности легким. Она дотронулась до ограды – очень осторожно, как будто боялась, что дом может исчезнуть. Но он стоял на прежнем месте, смотрел на нее и, казалось, улыбался беззубой улыбкой. Жанна опустила взгляд. Окна подвала, защищенные тонкими железными решетками, остались целы. Возле двери высилась куча мусора. Внезапно где-то в глубине ее сознания шевельнулась мысль: а вдруг дверь открыта? И невозможно было удержаться от желания проверить. Не успев подумать, что она делает, Жанна уже спускалась по узким замшелым ступеням, и каждый поворот лестницы уводил ее все дальше в темноту. Она толкнула дверь, и та открылась – тихо, без скрипа. Только в эту секунду Жанна поняла, как ей хотелось, чтобы кто-нибудь окликнул ее и заставил вернуться назад.