Ольга Дрёмова - Иллюзия любви. Ледяное сердце

Ольга Дрёмова

Иллюзия любви. Ледяное сердце

Иллюзия любви. Ледяное сердце

— Матерь Божья! Что же я наделала-то! Как же теперь быть-то?.. — Полина Матвеевна судорожно сглотнула, прижала ко рту ладонь и, испуганно моргнув, застыла на месте.

— Что там у тебя стряслось? — Громыхнув железной ручкой ведра, Тамара Климентьевна отставила швабру в угол, бросила тряпку в воду и с удивлением посмотрела на регистратора.

— Ой, что теперь будет… что буде-е-ет… — Не отнимая руки от лица, Голубева безнадёжно вздохнула и в который раз, будто надеясь на чудо, провела пальцем по чернильной строке. — Нет, так оно и есть… Ой! Страсть-то какая!

— Да что там у тебя? На тебе чтой-то лица совсем нет! — Климентьевна вытерла мокрые руки о край фартука и подошла к рабочему столу подруги. — Что ты так убиваешься, записала, что ль, чего не туда? Подумаешь, документ — вахтенный журнал, возьми да исправь — и вся недолга! Нужен он кому больно? — Она подошла к Полине Матвеевне и заглянула в исписанную тетрадь. — Где напутала-то, покажи, может, ещё ничего, не заметит никто?

— Томик! Я такое сотворила… — Полина Матвеевна подняла глаза от журнала, её лицо выражало полное отчаяние. — Всё, пиши пропало. Последний день мы с тобой вместе работаем. Уволят меня завтра. Даже не завтра, а прямо сегодня, — уверенно проговорила она и для убедительности несколько раз утвердительно качнула головой.

— Да за что же?!

Глянув в тетрадный листочек, ровнёхонько расчерченный на вертикальные столбики и заполненный сверху донизу аккуратным почерком, Климентьевна непонимающе вскинула брови: разруби её на куски, озолоти с головы до ног, ей самой так не управиться с этой бумажной писаниной ни за какие коврижки.

— Помнишь, ночью нам позвонили из реанимации и сообщили, что у них там умерла какая-то Тополева?

— Ну… — сосредоточенно протянула Климентьевна, и её брови начали медленно приближаться одна к другой.

— Мне бы, дуре, как другим, оставить это до утра, а я — нет, сознательная, схватилась за телефонную трубку, будь она неладна! — Голубева с досадой взглянула на старенький телефон с треснутым корпусом. — И дёрнул же меня чёрт! — Она механически поправила отошедший край изоленты, намотанной вокруг аппарата в несколько слоёв.

— Когда это было, чтоб за доброе сердце с работы увольняли? Не выдумывай ты Христа ради! — отмахнулась Климентьевна.

— Это ж угораздило меня так маху дать! — Не обращая внимания на слова подруги, будто не слыша их, Полина Матвеевна шумно вздохнула. — Эх, грехи наши тяжкие… Очки нужно было одевать, вот что. Но кто же знал, что их двое? Ты только посмотри! — Она ткнула пальцем в середину листа. — Это ж надо такому приключиться: одна — Тополева, другая — Тополь, и обе, как на грех, в реанимации. А эта, сменщица моя, пишет как курица лапой, не поймёшь, где какая буква!

— Да неужто… — Озарённая внезапной догадкой, Климентьевна затаила дыхание и скосила глаза на подругу.

— А ты говоришь «доброе сердце»… — расстроенно проговорила Голубева и издала языком странный звук, похожий не то на щелчок, не то на причмокивание. — Ты представляешь, какой сегодня будет скандал? Господи, срам-то какой, хоть под землю со стыда провались!

— Так что ж ты сиднем-то сидишь? — ахнула Тамара Климентьевна. — Бери скорее трубку да звони, говори, что ошибка вышла, даст Бог, всё ещё обойдётся!

— Я уже туда три раза звонила — без толку, никого нет. Скорее бы смену сдать, что ли. — Голубева с надеждой взглянула на круглые настенные часы, повешенные прямо напротив входных дверей, и вдруг её лицо побледнело.

За толстыми двойными стёклами больничных окон стоял молодой человек лет двадцати, то и дело вскидывающий руку, явно ожидая открытия. По-видимому, он очень нервничал, потому что беспрерывно курил. Но делал он это исключительно для того, чтобы хоть чем-то занять себя, потому что, не докурив одной сигареты даже до половины, он бросал её в урну и тут же затягивался следующей.

— Вот он, красавчик, с самого утра явился — не запылился!

— Думаешь, он? — Тамара Климентьевна близоруко прищурилась и оглядела парня с ног до головы. — Вряд ли.

— «Вряд ли»… — едко откликнулась Голубева. — Ничего не «вряд ли», сама ведь знаешь, за столько-то лет глаз намётанный. Кто ж в больницу без сумки приходит? У нас тут не курорт.

— И то верно.

— Ладно, чему быть — того не миновать. — Полина Матвеевна поправила выбившуюся из пучка прядь и снова заколола волосы шпилькой. — Знаешь что, перед смертью не надышишься: открывай-ка ты дверь, Томик, да впускай сюда этого страдальца.

Неуверенно поведя плечами, словно сомневаясь, не лучше ли будет выйти на крыльцо и объясниться с молодым человеком с внешней стороны дверей, Тамара Климентьевна провела по волосам рукой, зачем-то оправила на себе фартук и неторопливо пошла к дверям.

Услышав, как щёлкнул тяжёлый засов, молодой человек тут же загасил окурок о край урны и стал подниматься по ступеням, ведущим ко входу. На территории больницы никого не было видно, только у соседнего корпуса, въезжая в узкое пространство между фонарным столбом и какой-то кирпичной постройкой, пыталась припарковаться старенькая иномарка.

— Сынок, ты случаем не Тополь будешь? — Пожилая уборщица встала посреди прохода так, что волей-неволей Семёну пришлось остановиться. — Ты уж извини, что я спрашиваю. — Она доброжелательно улыбнулась и бросила незаметный взгляд через стекло, отделяющее тамбур дверей от основного коридора.

— Тополь… — Молодой человек с удивлением посмотрел на женщину в цветастом фартуке поверх платья с коротким рукавом. — А что вы хотели?

— Понимаешь, какое дело… — замялась та. — Даже не знаю, как тебе сказать… — Она снова покосилась на конторку, за стеклом которой ни жива ни мертва сидела её подруга. — Ты только не бери близко к сердцу, ладно?

— Вы о чём? — Неожиданно сердце Семёна пропустило несколько ударов, и по всему телу начала разливаться противная слабость. Ощущая в кончиках пальцев тихое покалывание, он задержал дыхание и с трудом сглотнул. — Я вас не понимаю.

— Ох, горе горькое… — чувствуя себя как на иголках, Климентьевна набрала побольше воздуха в грудь и ринулась в омут с головой. — В реанимации ночью умерла не твоя мама, а совсем другая женщина.

— Что?! — от смуглого лица Семёна вмиг отхлынула вся кровь, и оно приняло какой-то странный серовато-зеленоватый оттенок.

— Понимаешь, уж больно ихние фамилии схожие, твоей матери и той, что померла. Твоя-то — Тополь, верно? А у покойницы — Тополева, через это и путаница случилась, вот оно что. — Глядя в ошарашенное лицо молодого человека, Климентьевна сердобольно причмокнула губами и махнула рукой куда-то наверх, в сторону лестницы, по всей вероятности туда, где располагалось отделение реанимации.