Миллиардер Скрудж по соседству (ЛП) - Хейл Оливия

Перевод: @nonamehhe

Редактура и оформление: @aennaea

Вычитка: @raygrinn

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Холли

Я возвращаюсь домой на праздники с тремя целями. Провести время со своей семьей, наесться индейки и украсить настоящую елку. Не ту крошечную пластиковую, которая стоит в моей слишком маленькой городской квартире. Нет, настоящую, купленную, как всегда, на ярмарке рождественских елок в Фэрхилле.

Хочу, чтобы собака грызла мои ботинки, а родители тихо спорили о том, как приготовить индейку. Хочу, чтобы мой шумный и несносный брат снова был шумным и несносным, а не таким, каким бывает со своей невестой, неизменно вежливым, по-братски спокойным.

Чего я хочу, так это совершить путешествие во времени в прошлое, когда жизнь была легкой, а надежды большими, когда мир был моей раковиной. Другими словами, далеко от того, кто я есть сейчас. Просто еще одна двадцатидевятилетняя женщина, прожженный миллениал с долгами по кредитной карте и степенью магистра, которая обещала больше, чем дала.

Но Фэрхилл всегда одинаков.

Предполагается, что он останется прежним.

Однако в этом году Фэрхилл не такой.

Все начинается с того, что мама забирает меня с автобусной остановки. Мы едем по тихому заснеженному городу, когда я замечаю первые признаки катастрофы.

— Что происходит со старым центром искусств? — спрашиваю я. В окнах пусто и темно, дверь заколочена досками.

— О, его превращают в торговый центр.

— Торговый центр? А как насчет пожилой пары, которая раньше им управляла?

— Думаю, они вышли на пенсию. Переехали.

— Я всегда хотела посетить его, — говорю я. — Не могу поверить, что никогда не предоставлялось шанса.

Мама смеется.

— Дорогая, у тебя было двадцать девять лет, чтобы посетить этот центр искусств. Не похоже, что ты упустила что-то фантастическое. Мы с твоим папой ходили туда однажды. Единственной выставкой были фигурки, сделанные из дерева.

— И все же, — говорю я, звуча как ребенок и ненавидя это. — Предупредить было бы неплохо.

Я перевожу взгляд на дома, мимо которых мы проезжаем. Они все такие знакомые. Кирпич и дерево, и у каждого на крыше лежат тяжелые сугробы снега. Нигде на Земле не бывает такого снега, как в Фэрхилле. Даже в Чикаго он не держится. Не так, как здесь, сугробами, кучами и вихрями, как гигантское белое одеяло, которое месяцами отказывается приподниматься.

Мы проезжаем мимо заснеженного футбольного поля. Оно пусто.

— Мама, где рождественская ярмарка? Ее больше нет!

— Ее перенесли, — говорит она.

— Ее… что?!

— Не волнуйтесь, она все еще в городе. Сейчас на школьном футбольном поле.

— Но почему? Всегда была здесь. Мы могли бы дойти до нее пешком!

— Я думаю, город посчитал, что она занимает слишком много места, — говорит она. — Кроме того, средней школе нужны были помещения получше.

— Слишком много места, — бормочу я. Возможно, я звучу как сварливый старик, но Фэрхилл не должен меняться.

Это запрещено.

— Пока мы обсуждаем изменения, дорогая, я должна тебе кое-что сказать, — говорит она, неуверенно улыбаясь. — В этом году у нас может не быть рождественской елки.

Нет, ну это уже слишком.

— Что значит может не быть ёлки?!

— Я знаю, милая. Но все будет хорошо.

— Но почему?

— Эван звонил несколько дней назад. У Сары редкая аллергия на сосну.

Я качаю головой и глубже вжимаюсь в сиденье. По крайней мере, грелка для автокресла такая же тёплая, как всегда.

— Дерьмово.

— Да. Но мы не можем заставлять ее расстраиваться из-за этого. Мне нравится, что она наконец присоединяется к нам на праздники.

— Согласна, — говорю я. Мы провели мало времени с невестой брата. — Но все же… Рождество без елки?

— Мы выживем. О, и следующая новость тебе понравится, — ее голос повышается на октаву. — Это хорошая новость. Помнишь дом напротив нашего?

— Данбары?

— Да, — говорит она. Мы все еще называем его так, несмотря на то, что прошло более десяти лет с тех пор, как Данбары переехали. Та семья взорвалась скандалом и драмой. Лучший друг моего брата уехал и так и не вернулся.

— Итак? Что насчет него? — спрашиваю я. Мама делает драматические паузы, но я определённо не в настроении.

— Он продан, — говорит она.

— Продан?

— Ага. Семья из четырех человек переехала. Угадай, кто его купил?

— Город, — говорю я. — Что, превращают его в заправочную станцию?

Мама хихикает.

— Нет. Адам выкупил его обратно.

— Адам… В смысле, Адам Данбар?

— Именно!

Я пристально смотрю на нее. Долгое мгновение не могу придумать, что сказать.

— С какой стати ему покупать старый дом своих родителей?

— Даже не знаю. Твой отец предполагает, что он купил его в качестве инвестиции, но думаю, причина тому ностальгия. Мы спросили почему, и он на самом деле не дал ответа. Ты же знаешь, мужчина работает в Чикаго, — она поворачивается ко мне с полуулыбкой. — Так же, как и ты, Холли.

— Знаю, — говорю я, потому что уверена, что знаю. Адам Данбар — история успеха моего города. Занудный мальчик, переживший скандал с банкротством отца и арест их дома кредиторами. Подросток, который уехал из Фэрхилла в колледж Лиги Плюща и основал технологическую компанию.

Чудо-мальчик.

Завидный миллиардер.

Когда-то он был лучшим другом моего брата, за игрой которого в баскетбол я наблюдала со стороны, его темные волосы были влажными от пота, а длинные линии тела изгибались при движении. Он носил очки. Но однажды летом резко вырос, и я поняла, что он самый симпатичный мальчик в городе. Влюбленность была столь же сильной, сколь и односторонней.

— Сейчас он там живет, — продолжает мама — Хотя кажется ужасно одиноким. Дом слишком большой для одного человека.

— Это нелепо, — говорю я. — Что он делает? Воссоздает старые воспоминания?

— Возможно. Я сказала, чтобы он приходил, если что-нибудь понадобится, но Адам этого не сделал. Твой отец думает, что у него есть помощники для такого рода вещей, но я думаю, Адам просто не уверен. Знаешь, он давно уехал из Фэрхилла.

— Мхм, я в курсе, — я опускаю взгляд на свои руки, обтянутые парой огромных перчаток. — Эван знает, что Адам вернулся?

— Ну, я написала ему об этом.

— И?

Мама фыркает.

— Он ответил «круто». Иногда я не понимаю твоего брата, Холли.

— Иногда я тоже его не понимаю.

— Ты всегда отвечаешь полными предложениями, — говорит она, полная материнской гордости. Но затем наносит удар. — Когда в принципе соизволишь ответить.

Я стону.

— Мам, иногда я на работе или гуляю с друзьями. Я всегда отвечаю, просто не сразу.

— Я знаю, знаю. У тебя там очень важная жизнь. Я просто волнуюсь, милая. Ты слишком усердно трудишься на работе, за которую тебе платят слишком мало.

Я откидываю голову на спинку сиденья и закрываю глаза.

— Мама, пожалуйста. Так уж повелось в наши дни.

— Да я знаю и не буду придираться. Ты только что вернулась домой. Просто подумай об этом, хорошо? В жизни есть нечто большее, чем работа, и не забывай, что компьютер испортит зрение. Вспомни, что случилось с твоим дядей.

— Джаррод пять лет носил очки, выписанные не по тому рецепту.

— И не жалеет ли об этом сейчас? — она подъезжает к нашей улице, и меня охватывает знакомое чувство дома. Я могла бы по памяти перечислить порядок расположения почтовых ящиков на Мэйпл-Лейн. Черный, синий, белый, снова белый, а потом красный, который я открывала тысячи раз.

Дом.

Широкая подъездная дорожка, гараж и двухэтажный дом, в котором я знаю каждый уголок.

Я выхожу на свежий мичиганский воздух. Нет ничего красивее, чем эта улица по вечерам, когда горят рождественские огни.

Я смотрю на дом Данбаров. В окнах темно, за исключением гостиной. Свет пробивается из-за задернутых штор.

— О, он дома, — говорит мама. Она проходит к багажнику, и я помогаю донести тяжелый чемодан. — Боже, милая.