Ольга Егорова - Лекарство от любви – любовь

Ольга Егорова

Лекарство от любви – любовь

Этот сон преследовал его уже несколько лет.

Жизнь словно разделилась на две половинки. День, наполненный до краев делами и заботами, и ночь – темная чаша, переполненная горьким вином. В последнее время сон стал повторяться слишком часто. Он даже начал всерьез задумываться о том, какая из этих двух половинок его жизни настоящая. Попытка ответить на этот вопрос еще ни разу не увенчалась успехом. Потому что днем, несмотря на нескончаемые дела и заботы, он все равно не мог избавиться от ощущения реальности сна. Особенно в те редкие минуты, когда оставался в своем кабинете один. В полной тишине, наедине со своими мыслями. Тогда уже ничто не могло спасти от ощущения призрачности окружающего мира. Он чувствовал себя здесь как случайный гость. Стены, жалюзи на окнах, стол, старенький монитор с пожелтевшим экраном… Как декорации, расставленные в строгом порядке на театральной сцене. Декорации, призванные убедить не только зрителей, но и самих актеров в том, что все происходящие события настоящие.

И даже солнце за окном – яркое, свежее весеннее солнце – казалось лишь мастерски сработанным сияющим желтым шаром, подвешенным на невидимой нити к потолку Вселенной. В существование солнца верилось почему-то меньше всего.

Телефонный звонок или стук в дверь обрывал мысленную цепочку. Он снова погружался в реальность, переставал обращать внимание на солнце и задумываться о природе его происхождения. Проблемы, которые постоянно приходилось решать, возвращали уверенность в несомненной подлинности жизни. Но только на время.

Желтый шар медленно катился по голубому полю, опускаясь к реке. Становился оранжевым, красным, багровым. Плескался в ледяных брызгах, растапливая последние хрупкие осколки весеннего льда на ожившей реке. Разливался вдоль полосы горизонта розовой сахарной глазурью и тихо таял, уже не оставляя сомнений в том, что его и не было никогда. Наступала ночь, и чернота неба, усыпанного мелкой сеткой серебряных звезд, окончательно стирала в памяти сверкающую желтизну прошедшего дня.

Граница между днем и ночью, между сном и реальностью стала теперь для него настолько зыбкой, что он уже перестал бояться заснуть. Хотя раньше, еще несколько лет назад, этот страх просто сводил его с ума.

Что ж, рано или поздно приходится мириться с тем, что изменить невозможно.

Обычно сон приходил под утро. Он словно ждал своего назначенного часа, робко притаившись на самом дне шкатулки, в которой хранятся человеческие сны. Но когда приходило его время, он вступал в свои права, как полновластный хозяин. Вмещал в себя прошлое, будущее и настоящее, заполнял собой каждую клеточку души и уже не оставлял шансов на то, чтобы можно было усомниться в его реальности.

Нет, конечно же, это не сон. Потому что снов таких не бывает.

Слишком отчетливо в этом сне виден был каждый листок на дереве. Каждую прожилку на этом листке и даже потоки влаги, струящиеся в этих прожилках, можно было различить сквозь прозрачно-хрустальную зелень. Зеленый цвет листьев был по-весеннему новым, завораживающим. Сон, как красиво сделанный фильм, почему-то всегда начинался с этой зеленой заставки.

Вверх от теплой земли поднималось облако ни с чем не сравнимого запаха весны. Клейкие ароматы лопающихся под натиском зарождающейся жизни почек, теплое благоухание влажной, разомлевшей под теплыми лучами проснувшегося солнца земли, и еще сотни тонких, едва уловимых нот пронзительной весенней сонаты. Воспоминание об отзвуках волшебной мартовской капели витало в воздухе, аккомпанируя беззаботному и радостному чириканью городских воробьев на сером асфальте. И даже этот серый цвет казался каким-то весенним, выпадая из своей привычной, традиционной гаммы, вполне удачно вписываясь в палитру голубого, оранжевого и зеленого.

Сон начинался звуками и ароматами весны. Но это было начало. Режиссер этого сна-фильма, по всей видимости, относился к числу авангардистов. Это было интеллектуальное кино. Кино не для всех. Весна и чириканье взъерошенных пташек внезапно отодвигались на второй план, становились всего лишь фоном. Продолжение сна явно диссонировало с его началом.

Теперь он уже всматривался в черты лица молодого парня, который неторопливой походкой шел вдоль тротуара, щурясь от солнца. Солнце проникало и раздражало глаза даже сквозь очки. Собственно, иначе и быть не могло, ведь цвет стекол был розовым, а не классическим черным или коричневым. В то время очки с цветными стеклами были очень модными, а парню этому на вид было не больше двадцати. Именно тот возраст, когда соответствовать моде кажется исключительно важным. Спортивная сумка через плечо, широкие льняные брюки и ярко-оранжевая футболка навыпуск – ни капли солидности, присущей мужчине более зрелого возраста. Волосы до плеч собраны сзади резинкой, одна самовольная прядь, оказавшаяся на свободе, пляшет под звуки весеннего ветра, изредка падая на лицо и закрывая обзор. Парень сдувает ее, чтобы не мешала, выдвигая слегка вперед нижнюю челюсть или заправляя за ухо пальцами. Ветер снова подхватывает ее, ненадолго позволяя сосредоточиться на музыке.

Он поправляет наушники в ушах, окидывает взглядом розовые улицы и идет дальше, тихонько подпевая Борису Гребенщикову.

«Десять стрел на десяти ветрах. Лук, сплетенный из ветвей и трав…»

Кажется, этот парень ему знаком. И розовые очки, и наушники в ушах, и сутулость плеч, характерная для многих людей высокого роста, и походка, и движения рук при ходьбе. Но самое главное – музыка. Эту музыку он точно где-то слышал раньше.

Парень снимает очки, и глаза у него оказываются тоже знакомыми – серыми и глубокими, взгляд немного девичий, растерянный какой-то. Наверное, раньше они встречались. Только вот где? Во сне почему-то он так ни разу и не смог этого вспомнить.

«Он придет издалека, меч дождя в его руках. Белый волк ведет его сквозь лес, белый гриф следит за ним с небес…»

Голос в наушниках потрескивает, низкие частоты явно преобладают, перенасыщая композицию «бухающими» звуками, искажая мелодичность басов. Он тоскливо вздыхает, сожалея о том, что так не скоро сможет оказаться дома, включить музыкальный центр и насладиться качественным звуком. Четыре пары в институте закончатся около трех. Потом еще целый час добираться до дома.

До недавних пор музыка была главным в его жизни. Но чего-то не хватало, и только потом, когда появилась Лиля, все встало на свои места. Теперь они слушают музыку вдвоем. А больше в жизни, кажется, ничего и не нужно.