Пересмешник. Всегда такой был (СИ) - Романова Наталья Игоревна

Пересмешник. Всегда такой был

Наталья Романова

Глава 1

Стоя в кишащем людьми аэропорту, молодая женщина смотрела в одну точку. Замерев, будто играя в давнюю игру «море волнуется раз». Эта стройная женщина знала, что никто не подойдёт к ней со словами «отомри», но это её не волновало.

Она всё контролировала. Главным образом — свои эмоции. Это было первостепенной и приоритетной задачей. Жизненной необходимостью. Она всегда ставила перед собой только достижимые цели и достигала их, не размениваясь на пустяки. Это было видно по её одежде, по спокойному взгляду, по размеренному шагу, которым она передвигалась к пункту досмотра.

— Удачи, — сказал ей стоявший рядом молодой мужчина, передвигающийся точно таким же размеренным шагом, одетый не менее просто и от этого даже более претенциозно.

— Окей, — небрежно ответила молодая женщина и, сняв солнцезащитные очки, поцеловала мужчину в щеку, ни на секунду не задержав прикосновения губ к его гладко выбритой щеке.

Она вовсе не испытывала радости от необходимости лететь в свою родную страну и, более того, в тот южный пыльный городок, но, определённо, была в состоянии сделать это, если обстоятельства того требовали.

Спустя двенадцать часов она уже была в доме своего детства, где ничего не изменилось с тех пор, как она в последний раз закрыла дверь на два замка… По просторному коридору гуляла тоска, но она больше не пугала женщину. Тоска — верный способ контролировать. Невозможно держать ситуацию под контролем, если давать волю эмоциям. Женщина никогда не давала им воли. Никогда.

Последний раз она была в этом пропахшем пылью и перезревшими абрикосами городе в конце января, когда умер последний родной человек, связывающий её с этим городком и страной. Бабушка. Сейчас был разгар лета — ненавистное время года, в ненавистном городке. Али, именно так звали теперь эту женщину, с ударением на первой букве, проводила один месяц лета каждого года своего детства, у бабушки. В родном городе женщины, в детстве, её звали Алина.

Мама разносторонне развивала девочку, постоянно и неусыпно. В её расписании с самого раннего возраста был спорт, наряду с интеллектуальными и творческими занятиями. Девочка училась в физико-математической школе, проводя свои вечера в доме искусств, бродя между классами музыки и рисования и переходя дорогу, чтобы прийти на тренировку по бальным танцам или фехтованию.

Для общего развития маленькую Алину отдали на класс скрипки, где она терзала струны ни в чём не повинного инструмента, пока мама не сдалась и не поддалась на уговоры отца, решив, что классического «пианина» достаточно, «чтобы, как каждый образованный человек, владеть нотной грамотой». Мама пребывала в уверенности, что юной девушке обязательно нужно уметь танцевать пасадобль, иначе — это будет ничем не компенсируемый провал в общем развитии её ребёнка. И Алина честно танцевала. Впрочем, не показывая больших результатов ни там, ни там. Когда же пришло время выбирать, где-то классу к шестому, Алина, не моргнув глазом, выбрала художественное направление своего дальнейшего развития как личности.

Вовсе не от того, что она была как-то по-особенному талантлива или даже способна, просто в художественных классах можно было подурачиться с подружками, в отличие от класса музыкального или танцев. Оставшиеся же время мама перенаправила на изучение иностранных языков, в коих наблюдался существенный провал в физико-математической школе. И Алина продолжила своё восхождение на Олимп разносторонне развитой личности.

Вне всякого сомнения, девушка никогда не смотрела сомнительных фильмов, не читала книг без предварительной рецензии мамы, и уж точно — все её друзья проходили через решето придирчивого маминого взгляда. Это были не просто друзья — это был круг общения, социум, в котором росла и развивалась маленькая Алина, которая, по итогам, конечно же, выгодно выделялась на фоне своих беспечных ровесников, в первую очередь — своими здравыми суждениями и безупречным поведением.

Каждое лето Алина ездила в лагеря, которые тоже были призваны тем или иным способом развивать девочку. Одна смена была непременно спортивной, потому что «у девочки обязательно должна быть горделивая осанка, а без регулярных занятий этого не добиться», одна смена была творческой, и ещё одна — интеллектуальной, это могли быть языки или физика, которая в их школе преподавалась с пятого класса.

Но на один месяц её обязательно отправляли в маленький южный городок, чтобы она погостила у бабушки, поела витаминов и «посмотрела, как люди живут». Алина ненавидела жару, которую нёс этот город, она не понимала людей — шумных, говорливых, порой громогласных, целующих при встрече трижды, крепко обнимая, будто она, Алина, была их ближайшей родственницей.

Трудно было перестроиться на питание в этом городе, потому что бабушка, казалось, готовила не переставая. А люди ели не переставая, и, куда бы ни приходили бабушка с Алиной, девочку брали в обхват руки какой-нибудь крупной формами женщины и начинали кормить так, словно это был последний день или, как минимум, последняя возможность поесть.

Но детская психика лабильна, так или иначе — она привыкла, приспособилась, крупные женщины приобрели имена — Тёть-Галь или Тёть-Зой, а шумные дети, с разухабистыми шутками, оказывались порой учтивыми и даже как-то робели перед вечно бледной, но острой на язык Алёшкой — такое имя ей дали.

Вскоре она проводила время с ватагой ребятишек, уже не заботясь о своём общем образовании или развитии, а просто получая удовольствие от игры «кто дальше плюнет косточкой абрикоса», предварительно научившись их правильно есть. Потому что «по северному», вместе со «шкоркой», было неправильно.

Там же, она подружилась со Светкой, или Веткой, как звали её окружающие. Кареглазая, шустрая девчушка быстро вошла в доверие к Алёшке, а, став постарше, они стали больше времени проводить вдвоём, делясь своими нехитрыми девичьими секретами.

Но всё же Али ненавидела этот маленький южный город, по ровно той же причине, по которой когда-то его любила. И его и город. Тогда.

Проезжая по знакомым пыльным улочкам городка, женщина не чувствовала ненависти, она ничего не чувствовала. Эмоции были исключены и отключены.

Остановив такси у зелёной калитки, краска с которой кое-где слезла, отчего проступила ржавчина, подождав какое-то время, дав это время таксисту на то, чтобы он таки понял, что не мешало бы открыть дверь и вытащить её чемодан из багажника, но, так и не дождавшись этого, молодая женщина, поправив лодочку на высоком каблуке, вышла сама, и, со словами:

— Молодой человек, будьте любезны, достаньте мой багаж, — расплатилась.

Молодой человек лет пятидесяти, хмыкнув в усы, всё же поставил к ногам женщины чёрный чемодан и, попрощавшись, уехал.

Первое, что сделала молодая женщина — это позвонила агенту и попросила приехать незамедлительно. Сейчас. Она была достаточно любезна, но тон её не терпел возражений. Молодая женщина умела контролировать свои интонации. Интонации — проявление эмоций.

Обговорив детали, подписав нужные документы, оформив всё, что полагается в этом случае, она, наконец, может остаться одна.

Бывает время, когда ей не нужно контролировать ситуацию. Али не любила такое время, но нелюбовь — это тоже эмоция, так что она предпочитала просто не контролировать какое-то время.

Она переоделась в простое хлопковое платье, распустила волосы, которые волной спадали по её плечам, выяснила у соседей, как работает газовый котёл, чтобы нагреть воду, после душа приготовила себе нехитрый ужин, состоящий из простых продуктов, и, сидя на деревянном крыльце, долго смотрела в низкое тёмное небо.

Она видела небо ниже и темней, видела небо выше, различные варианты небосвода, но это небо было обыкновенным, просто ночным южным небом. Пока Али могла контролировать свои эмоции это небо никогда не станет необычным или манящим, каким оно чудилось ей в мгновения, когда веки закрываются, а тень от ресниц падает на щеки…