О чае, о кофе, о любви...(СИ) - "Урфин Джюс"
Психанув по второму кругу, уже за то, что она пропала, я решаю пойти проторенной дорожкой и отправляюсь в клуб. Обозленный на все женское в целом, я запихиваю поглубже в подсознание рвущееся наружу томное Инь и выбираю рациональное Ян.
В клубе щедро удобряю свой организм мексиканским пойлом и тупо созерцаю танцпол. Танцевать я не умею совсем, но смотреть, как это делают другие, могу, кажется, бесконечно. Пригубив очередную стопку, я замираю. Егор. Случайность или карма? Подойти или нет? А если подойти, как он отреагирует? Ой, можно подумать, я осмелюсь. Мое второе Я, надменно хмыкнув, дергает плечиком и интересуется: «Жалеешь, что выбрал не меня? А мог бы позволить себе чуть-чуть больше, но теперь поздно».
Разочарованный сам в себе, я отворачиваюсь от танцпола и заказываю еще пару стопок. На хуй. Опрокинув их одну за другой и закинув в рот лимон, морщусь.
– Лихо! – раздается над ухом. – Лечишься?
Я шарахаюсь в сторону и чуть не слетаю с барного стула.
– Тише, тише. Не убейся, – фиксирует меня в пространстве Егор.
– Твоими заботами, – бурчу я в ответ.
– Что ты сказал? – он наклоняется ко мне, пытаясь разобрать мое бурчание сквозь грохот музыки.
Я моментально захлебываюсь этим ощущением близости. Все нормальные, ничего не значащие вопросы-связки для поддержания непринужденного трепа наполняются подсмыслами. Пожав плечами, поулыбавшись, наконец, выдавливаю из себя:
– Хорошо танцуешь, – и стараюсь отодвинуться.
– Ты здесь с кем? – кричит мне на ухо Егор, не зачтя мою попытку дистанцироваться.
– С этим, – щелкаю пальцами по пустой таре.
– Это серьезная компания. Пошли покурим, надоело кричать, – и Егор, не дожидаясь ответа, начинает просачиваться сквозь танцующих в сторону выхода.
Я обреченно слезаю со стула и плетусь за ним. Армия вопросов, пополнив ряды новобранцами, снова атакует мой мозг.
Егор уже в курилке. Зажав сигарету в зубах и матерясь, он пытается высечь огонь из зажигалки.
– Как-то не вяжешься ты у меня с образом доктора. Где белый халат и стетоскоп? – интересуюсь я, щелкая своей.
– Здесь, друг мой, это будет выглядеть как часть номера из стрип-программы.
– А я бы посмотрел, – покаянно признаюсь я ему.
Егор выпускает струйку дыма в потолок:
– Так вот почему та брюнетка кинулась грудью прикрывать амбразуры. Познакомь, кстати.
– Ты не оценишь, – мда… видимо, у меня подсознательная тяга исповедоваться перед врачами и священниками. Вот если я ему сейчас все расскажу, чем нехорошим для меня может это закончиться? – Ладно, Егор, приятно было встретиться и все такое, рвану-ка я в родные пенаты.
– А как же стриптиз в белом халате?
Я моментально застываю на месте и жалко выдавливаю из себя:
– А еще, доктор, вам клятвой запрещено над убогими издеваться, – будем считать, что это была шутка.
Егор, выпустив почти идеальное колечко дыма, отвечает:
– Не томи, Жень. И давай обойдемся без контрданса? Прямой вопрос – прямой ответ. Я хочу попробовать. Хочешь ли ты?
Хочу ли я?
Хочу ли я так?
========== Половецкие пляски ==========
Почти вжимаюсь в дверь машины, стараясь быть как можно дальше от Егора, он же, напротив, кажется, даже дремлет, откинув голову назад. У меня внутри все туже скручивается спираль эмоций, и каждый поворот дороги, приближающий нас к дому, затягивает ее.
– Я могу передумать? – голос Егора, вопреки расслабленной позе, звучит надсадно.
– Конечно, – выдыхаю я напряжение.
– Я просто уточнил.
– Почему, Егор? Зачем?
– Это долгая и запутанная история, уходящая корнями во времена античности…
– Егор!
– Причащаться и исповедоваться необходимо?
Такси притормаживает перед домом, а в салоне повисает густая предгрозовая тишина. До упора сжатая спираль готова либо разорваться от напряжения, либо развернуться и со всей силой отшвырнуть от себя эту ситуацию.
Всё Бельчонок делал сам:
Сам вставал он по часам,
Сам под душ купаться топал,
Сам свои носочки штопал.
Сам за книжку он садился,
Сам малыш читать учился,
Повторяя по слогам:
“Всё, Бель-чо-нок, де-лай сам!
– бормочет Егор. – Ну что, идем?
Я представляю Егора тем самым самостоятельным бельчонком, и взвинченность выплескивается из нутра каким-то ненормальным смехом. Корчусь на заднем сиденье, утирая выступившие слезы, не в силах разогнуться. Рука Егора ложится на мой загривок и спускается по спине.
– Отпустило? – интересуется он, поглаживая меня.
Я продолжаю содрогаться в конвульсиях смеха. Но рука, уверенно и неторопливо поглаживающая спину, как будто снимает зажимы, незатейливо, но целенаправленно превращая абсурдную ситуацию в нечто вполне приемлемое. Я, подчиняясь спокойному движению, затихаю, расслабляюсь, и во мне медленно, но неотвратимо зарождается желание сделать так, чтобы Егор не пожалел. Чтобы я не пожалел.
– Пошли? – мой голос все-таки вздрагивает, он ведь может передумать.
– Веди, – кивает мне Егор.
Я никогда не чувствовал никого так… всей кожей. Кажется, даже кончики пальцев покалывает от возбуждения. А я даже еще ни разу не прикоснулся к нему.
Мы поднимаемся по лестнице. Я впереди, Егор следом. Я чувствую его взгляд, который заставляет ныть от напряжения плечи, и ноги непослушно и тяжело переступают со ступеньки на ступеньку. Меня преследует дурацкое желание бухнуться на колени и доползти остаток пути. Сердце стучит в горле, я слизываю испарину, выступившую над верхней губой. Остановившись перед дверью, вытираю вспотевшие ладони и, неимоверным усилием сосредотачиваясь, с первого раза попадаю в замочную скважину. Переступаю порог и замираю. «Шагни!» – прошу я мысленно Егора, но он застыл на пороге. «Шагни! Прошу тебя!» Слышу мягкий щелчок замка. Повернуться и узнать, по какую сторону двери Егор, сил нет. Я, словно перетянутая струна, мучительно звеню от сверхусилия, умоляя в режиме ультразвука. Легкое скользящее прикосновение к моему плечу пробивает меня разрядом тока, отзываясь уколом боли где-то под лопаткой. Иголочка так и застревает там.
– Егор, – разворачиваюсь я и тону в потемневших глазах. Жаль, совсем не помню детских стишков, чтобы убрать эту его нервную скованность.
Страшно. Страшно сделать лишнее движение. Страшно сказать что-то не то. Даже вздохнуть страшно. Я чувствую себя сапером и делаю первый неуверенный шаг навстречу. Даже сердце, кажется, бьется тише и мелко-мелко, будто старается своим ритмом снять нервозность Егора. Егор шумно выдыхает, он весь, как загнанное животное, напряжен и готов к броску. Я всем телом подаюсь вперед, вытягиваясь вслед словам:
– Егор, ты всегда можешь передумать… Помнишь?
– Да, – звучит хрипло и отрывисто, как предупреждающий рык.
Застываю, качаясь в лихорадке этого бредового мира. Делаю два шага назад. Чудес не бывает?
– Я не понимаю, как? Я не готов к тому, чтобы… – Егор отводит глаза, – к тому, чтобы целовать парня.
Он предостерегающе поднимает руку, предупреждая готовый сорваться с моих губ вопрос.
– Это абсурд, конечно. Но пойми, поцелуй для меня интимнее, чем секс.
Пожимаю плечами. Душа тонко и протяжно воет. Больно. Никаких иллюзий. Я вздыхаю полной грудью:
– Хорошо.
– Хорошо?
– Да.
Егор, опираясь спиной на входную дверь, чуть-чуть расслабляется. Я чувствую, что мое жертвоприношение гордости принято богами, и подхожу к нему. Он не поднимает глаз, занавесившись от происходящего челкой. Отвожу ее, открывая лицо, обрисовываю кончиками пальцев по контуру, поднимаю подбородок и прижигаю первой меткой нежную кожу шеи. Под моими губами резко дергается кадык. Одна моя ладонь скользит на затылок, я перебираю пальцами волосы и массирую кожу. Другая застывает на груди, чтобы подслушать его сердце. Егор старается себя успокоить, контролировать частоту и глубину вдохов, но следующая россыпь едва заметных поцелуев сбивает его вновь, и сердце под моей рукой все так же суматошно выбивает первобытные ритмы.
