Трудности языка (СИ) - Кононова Ксения "MidnightLady"
Вечер воскресенья третьей недели наполнен приглушенной музыкой радиоволны, льющейся из динамиков музыкального центра и уборкой квартиры. Надо же чем-то себя занять. Когда домываю полы в коридоре, невольно вспоминаю, как мама приучала меня к порядку и уборке. А вот Ваньку ей приучить так и не удалось. Он в этом плане так и остался абсолютно неприспособленным. Но у него есть Катя. И родители под боком, и ребенок, и работа, которая ему нравится больше, чем просто работа. В общем, все то, чего нет у меня. И, по-видимому, уже никогда не будет. Опять чувствую депрессивную волну одиночества и горечи. Почему у меня все не так?
Кто-то приглушенно стучит во входную дверь, и я не сразу улавливаю этот звук за своими мыслями и музыкой. Стук повторяется более отчетливо, и я встаю с колен, вытирая вспотевший лоб, чтобы открыть дверь. Примораживаюсь на секунду к месту, когда на пороге обнаруживаю отца.
— Привет, Сашок, — немного осунувшийся и совсем не беззаботный, как обычно.
— Привет, — растерянно. — Что-то случилось?
Единственное объяснение, которое могу найти его визиту после трех недель обоюдного молчания и избегания.
— Впустишь отца?
Отхожу в сторону, пропуская его в квартиру и все еще не до конца понимая, что сподвигло его добровольно прийти ко мне. После всего. Бросаю тряпку на пол и захлопываю дверь. Отец разувается и проходит на кухню. Достает из пакета бутылку коньяка и молча ставит ее на стол.
— Закуска найдется? — поворачивается ко мне.
Согласно киваю головой.
— Только мне в душ нужно.
— Ничего, я сам, — открывает холодильник.
Все еще находясь в состоянии прострации, принимаю душ, пытаясь предугадать, к чему приведет этот визит. Когда выхожу из ванной, в квартире едва уловимо пахнет жареной картошкой. Прохожу на кухню и сажусь за стол. Отец открывает бутылку и молча разливает коньяк по стопкам. Чокается с моей и опрокидывает ее залпом.
— Что-то случилось? — повторяю свой вопрос, наблюдая за этими немногословными жестами.
Отец засовывает в рот кусок колбасы и тяжело вздыхает.
— Случилось. Я все думал и думал, и понял, что это я виноват, что ты…такой.
Так, все понятно. Повторяю движение отца и залпом осушаю свою стопку. Похоже, для этого разговора мне необходима анестезия, а еще лучше общий наркоз. Отец тут же вновь наполняет стопки и, вновь чокаясь со мной, выпивает. Делаю то же самое.
— Меня ведь не было дома никогда, — продолжает свой монолог и мне кажется, что сейчас он нужен ему больше, чем мне. — Ты рос без мужского влияния. Ванька не в счет. Он до сих пор иногда кажется младше тебя, а не старше.
— Ты в этом не виноват, — перебиваю его, — это бред, никто в этом не виноват. Просто так есть. И всегда было.
Он пораженно поднимает на меня глаза.
— И давно ты…
— С пятнадцати лет.
Пауза и мы уже выпиваем по третьей. А потом по четвертой. Картошка дожарилась, и отец накладывает ее в тарелки.
— И ты все это время никому не рассказывал?
Интонация абсолютно спокойная и какая-то уставшая. Очевидно, этот визит и этот разговор ему стоили титанической решительности и многодневных раздумий.
— В семнадцать об этом узнал Арсений.
— И как он отреагировал?
— Намного спокойнее, чем вы.
Отец вновь морщится и наполняет стопки.
— Мать не знает, что я здесь, — зачем-то произносит, — но она очень переживает за тебя.
Могу себе представить. Наверняка плачет ночами напролет, за что ей такое наказание от Бога.
— Ты же знаешь мать, — произносит со вздохом. — Уже с кем-то договорилась, чтобы у тебя взяли анализ крови на ВИЧ, — давлюсь картошкой и хлопаю себя по груди, пытаясь протолкнуть застрявший кусок. Хотя этого можно было от нее ожидать. — Приготовила целую лекцию на эту тему, но больше всего расстроена из-за того, что у нас не будет внуков… и невестки.
— У вас уже есть Диана и Катя, — откашлявшись. — А вообще как она?
— Сначала плакала. А теперь сидит в интернете и все что-то сосредоточено читает, распечатывает даже. Мне тоже предлагала почитать, но я отказался.
— А Ванька?
— Он на эту тему вообще не разговаривает.
В общем, понятно.
— Может, приедешь в следующие выходные?
— Не думаю…
— Ваньки не будет, если ты из-за него. А мать уже успокоилась и хочет поговорить, но не знает как. Не будем же мы теперь делать вид, что чужие люди. Раз так в жизни получилось, нужно как-то с этим смириться и принять. Ты все равно наш сын. Просто для нас это стало неожиданностью. Если не сказать шоком.
Вздыхаю. Не представляю, чего отцу стоило решиться на этот разговор. И если они согласны, наконец, хотя бы попытаться принять этот факт, то строить из себя оскорбленную невинность дальше глупо.
— Хорошо, я подумаю.
Отец выпивает еще одну стопку и, положив мне руку на плечо, чуть сжимает. Допиваем коньяк, заедая его жареной картошкой и тем, что было в холодильнике. Разговариваем о делах в семье, о Диане, о моей работе, но больше не касаемся темы ориентации. Спустя пару часов, изрядно захмелев, отец обнимает меня на прощание и уходит. Весь вечер пребываю под впечатлением его визита, но что-то в душе лишилось давящей тяжести. Я понимаю, что так, как прежде уже не будет, но пусть хоть так, чем полная изоляция от семьи.
Новая рабочая неделя превращается в самый настоящий Ад. Температура неумолимо ползет по шкале градусника все выше, и наши кондиционеры сходят с ума, ломаясь то в одном, то в другом номере. И почему-то именно в номерах самых скандальных постояльцев. Всю неделю стараюсь не накручивать себя перед предстоящей поездкой домой, но не думать об этом не получается и после обеда в пятницу мне хочется единственного, просто послать всех на хер. Тем не менее, с вежливой улыбкой стою напротив очередного постояльца и выслушиваю, что у него плохо работает сливной бачок в туалете, считая в уме до десяти туда и обратно. Где ему искать мастера по сливным бачкам практически в вечер пятницы, мой мозг отказывается придумывать. Хоть самому вставай и делай. Сантехники наши уже встали на предвыходную вахту и пускать их сейчас не то, что к бачку, даже к крану с водой страшно. Обещаю уладить эту досадную неполадку, разворачиваюсь и иду по коридору, когда в кармане жужжит мой мобильный телефон. Достаю его из брюк. Ира?
— Только не говори, что ты соскучилась.
— Я нет, но, похоже, жара плавит мозги нашим иностранцам, потому что они как с цепи сорвались. Восемьдесят третий номер просто жаждет пообщаться со старшим администратором.
— Что у них сломалось? — со вздохом интересуюсь, меняя курс направления и двигаясь к очередному номеру.
— Не знаю. Наверное, что-то в голове. Пару часов назад заселили, и номер был в идеальном состоянии.
— Ладно. Я разберусь, — сбрасываю вызов и подхожу к восемьдесят третьему.
Устало стучу в дверь, втайне мечтая, чтобы этот день уже скорее закончился, и я мог спокойно поехать домой и завалиться спать. Она через мгновение распахивается, а меня резко втягивают внутрь. Не успеваю среагировать, как оказываюсь прижатым спиной к захлопнувшейся двери, а в мои губы впиваются отчаянным поцелуем. Задыхаюсь. От того, что узнаю вкус этих губ. А что б тебя! Настойчивые пальцы поспешно вытягивают полы рубашки из-под моих брюк, не давая мне и секунды на размышления, а я понимаю, что должен сопротивляться, но у меня получается совсем наоборот.
— Я соскучился по тебе… — испанские слова обжигают кожу, и я просто лишаюсь силы воли. — Невыносимо…
— Боже… что ты делаешь? Я… на работе… — между поцелуями, и зачем-то расстегивая пряжку твоего ремня. Что я делаю?! — Не могу… сейчас…
Мне даже в голову не приходит удивиться тому, что ты здесь. Я просто не успеваю думать от твоего натиска. Да и какая к черту разница? Одно твое прикосновение и я уже не принадлежу себе. Пряжка выскальзывает из моих рук, пока ты справляешься с молнией на моих брюках. Ты даже шанса мне не оставляешь. Тяжело дышишь возле моего уха. Нахожу твои губы, пропуская кончики пальцев под пояс брюк и белье. Сжимаю твои ягодицы, и ты толкаешься бедрами ко мне. К чертям! Надавив на задники, стаскиваю туфли, и ты утягиваешь меня в комнату. Мозг не успевает осмысливать происходящее и перестает даже пытаться. Всего три слова. Ты. Здесь. Хочу. Брюки соскальзывают вниз, и я просто переступаю через них. По дороге теряем твои брюки тоже. Пальцы ловко стягивают с бедер белье, и ты толкаешь меня на диван, усаживаясь на пол передо мной. Целуешь внутреннюю сторону бедра, поднимаясь все выше, и я совершенно бесстыдно раздвигаю их и чуть сползаю в предвкушении более откровенных ласк.
