Бродяжка (СИ) - "MelodySky"

Во мне словно атомная бомба разрывается, разметав меня на куски. Но он как магнит притягивает обратно, и я медленно собираюсь рядом с ним, склеиваясь заново. Это галлюцинации от голода, не иначе. Но я поел только что… Или это мне тоже кажется? Пытаюсь проверить свои ощущения и ничего не чувствую, кроме усталости и боли в плече. Сосредотачиваюсь на этом и потихоньку возвращаюсь в реальность. Зажмуриваюсь до белых всполохов под веками, чтобы пропало наваждение. Нужно чуть-чуть подождать, чтобы наверняка, открыть глаза, и… он все ещё рядом. Странно, раньше помогало. Смотрит на меня с тревогой, его губы шевелятся, говорит, видимо, что-то и вдруг сжимает за больное плечо. Вздрагиваю и морщусь.

— Роджи…

Судорожно выдыхает, расстегивает пуговицы пальто, выдергивает шарф и опускается передо мной, чуть ли не касаясь коленями пола в своих дорогущих брюках. Осунувшийся, уставший, словно не спит уже несколько ночей подряд, заросший щетиной, казавшейся неряшливыми росчерками черного маркера на бледной коже, с потухшим и безжизненным взглядом. Он не похож на того Брайана, которого я знал. Где та уверенность? Где та сдержанность? Я вижу совсем другого человека — порывистого, потерянного, встревоженного…

— Мальчик мой… На тебе лица нет. Ты болен? — На себя бы лучше посмотрел, а он, слету включая заботливую мамочку, трогает мой лоб, и на лице отражается столько искреннего беспокойства, что хочется завыть.

Не верю своим глазам. Это какой-то дурной сон. Вот сейчас проснусь, и окажется, что я все еще в коллекторе или до сих пор стою перед окном кофейни. Снова зажмуриваюсь и мотаю головой, может, так получится избавиться от этого наваждения. Ну сколько можно?

— Роджи… — Касается моей щеки, гладит, ласкает своими невозможно длинными пальцами. — Это удивительно! Я так долго тебя искал, где я только ни был, а нашел здесь, на том же вокзале… Роджер, посмотри на меня.

Осторожно разлепляю веки, а он не исчезает, только влажный взгляд, пронизанный горечью, подозрительно блестит. Брайан тянется ко мне и целует, покрывая все лицо чуть ощутимыми касаниями, не заботясь, что вокруг люди. Сердце мое колотится как сумасшедшее, спина покрывается испариной, и мозг отказывается включаться. Это какой-то фантастический сон. Тот Брайан так никогда бы не поступил, а этот… Этот слишком реалистичный, чувствую после пробуждения мне будет хреново.

Или во всем этом кроется коварный подвох от Вселенной? Снова поверю, а потом и вправду только в петлю… Нужно прекращать эту пытку, постараться убежать, но все мои попытки подняться бесполезны, я словно прилип к сидению. Во сне так тоже бывает: когда каждое движение дается с трудом, мышцы сковывает, и даже шевельнуться не удается, пытаешься закричать, а в ответ тишина. И дышать так трудно, и голова еще сильнее кружится, и боюсь упасть прямо тут.

— Роджер, скажи что-нибудь. Не молчи, — настойчиво твердит мое видение.

Несколько раз открываю рот, желая накричать на него за то, что так легко отпустил, за то, что предал, сорвать злость за все, что мне пришлось испытать, но не могу. Хочу спросить его, как он нашел меня, и снова не выходит. Рассматриваю его с недоверием, стараясь уцепиться хоть за что-то неправдоподобное, и едва выдавливаю из себя до жути тупой вопрос:

— Ты правда настоящий?

Смеется и обнимает меня так крепко, что чуть не вскрикиваю от боли.

— Настоящий. Можешь ущипнуть меня, если сомневаешься. Господи, Роджер, я чуть с ума не сошел, когда узнал от твоего отца, что ты убежал. Мы объездили все, что можно, я залез в такие дыры, о существовании которых даже не подозревал, я увидел столько мерзости… Лондон слишком большой и я не представлял, где ты мог находиться… А еще я надеялся, что ты все-таки вернешься. Слава Богу, ты нашелся! — Последние слова он почти шепчет мне на ухо: — Я больше никуда тебя не отпущу. Если потребуется, то свяжу и насильно увезу домой.

— Но… почему?

Я и сам не знаю, о чем именно спрашиваю. Получается, что отец первым дело ринулся к Брайану? Значит, они вместе разыскивали меня? Интересно, он рассказал про деньги? Они же точно говорили обо мне… И где он сейчас? Сразу столько вопросов возникает совершенно не нужных, а самый важный задать не решаюсь. Но Брайан, будто прочитав мои мысли, произносит то, что я давно хочу от него услышать:

— Потому что люблю тебя.

— Любишь? — переспрашиваю я, подозревая, что мне это послышалось. Я так давно ждал от него этих слов, но когда он их произносит, кроме злости во мне ничего не просыпается. Как же так? Почему тогда все это произошло со мной… с нами… И, не сдержав разрывавших меня эмоций, громко возмущаюсь: — Тогда почему ты так легко отпустил меня? Ты же буквально отдал меня, как ненужную вещь!

— Родж…

Отшатывается и, сдвинув к переносице брови, вскидывает на меня потемневшие глаза. Злится? Ну и пусть… Не ожидал такой реакции? Думал, я на шею ему кинусь? Да вот хрен!

— Ну нет, я тебе все выскажу, Брайан Мэй. — И, набрав в легкие побольше воздуха, срываюсь: — Говоришь, искал меня? Мерзости насмотрелся… Надо же! А я, представь себе, каждый день находился в этой жопе! А все из-за твоей правильности… И принципов этих… глупых. Ты отказался от меня! Я не знал, что делать… что думать… Неужели ты надеялся, что я покорно уеду с отцом и буду терпеть его нравоучения? Ты же такой умный, черт возьми… Надеялся, что я все забуду и стану жить, как прежде? Ты решил, что мои чувства ничего не стоят? Ну так вот, ты ошибся. Ничего не изменилось… И только по твоей милости я снова оказался на улице, и я…

Я вижу, как мои слова ранят его, но не могу остановиться. Во мне еще слишком много обиды, слишком много разочарования, и в этом виноват он. Но под его пристальным взглядом я выдыхаюсь и немного успокаиваюсь. Вот я дурак! Ведь он сидит передо мной на коленях, как рыцарь перед прекрасной дамой, а я истерики устраиваю.

— Ты правда так сильно ненавидишь меня? — спрашивает почти равнодушно, но я-то чувствую, что для него мой ответ важен.

— Да! — не успев подумать, выпаливаю я. И, видя его опустившиеся уголки губ, поправляюсь: — Точнее, нет… Я… Я же говорю: ничего не изменилось… — бубню себе под нос едва слышно, а потом вскидываюсь: — Мне было очень больно! До сих пор больно…

— Понимаю. — Треплет меня по щеке. — Извини меня, Роджи, я…

Фыркаю и отворачиваюсь от его ласки. Ну какого черта я вытворяю? И даже пытаюсь распалить в себе эту ненависть, но ничего не получается, я уже простил его. Почти… Ведь как бы я ни злился, любовь-то никуда не делась!

— Да, да, слышал сто раз: ты не мог поступить иначе… Только вот… Вдруг я поверю, а ты опять меня обманешь? Потому что по-другому нельзя, мои родители будут против, потому что так для тебя будет правильно, потому что… Да не знаю я, что еще взбредет в твою рациональную башку!

Он мотает своими растрёпанными кудрями и жадно целует. Все смешивается в голове, меня переполняет столько эмоций, что совладать с ними становится трудно. Я в немом изумлении пялюсь на него во все глаза, осторожно касаюсь лица, пальцами ощущая теплую кожу, вдыхаю знакомый и такой родной запах — как же я соскучился по нему, вижу мокрые дорожки, исчезающие в заросшем подбородке, и начинаю верить. В то, что Рождество не зря называют временем волшебства, в то, что и для меня припасено маленькое праздничное чудо в подарок. И я вцепляюсь в этот подарок, потому что он мой и только мой. А он все говорит что-то, улыбаясь, и я, очнувшись, выхватываю только конец фразы:

— …И ты хотел показать, где продаются самые улетные хот-доги. Помнишь?

— Ты же их не ешь, — смеюсь сквозь слезы, размазывая их по щекам. И когда я только успел так расклеиться?

— Ради тебя я готов попробовать.

Я наконец, позволяю себе расслабиться и обнять его крепко-крепко, наплевав на раненное плечо, уткнуться носом в шею, вдохнуть еще раз любимый запах его кожи. Мы потом обо всем расскажем друг другу, все выясним, наверное, еще не раз поругаемся. А сейчас я хочу просто побыть с ним рядом совсем чуть-чуть. Но он отстраняется и снова рушит мои надежды. Нервно смотрит на часы и торопливо сообщает: