Бродяжка (СИ) - "MelodySky"

***

Весь вечер пребываю в каком-то странном состоянии. Уже который час безрадостные мысли мучают меня, не желая отпускать; одиночество тяготит, и от этого еще сильнее дергаюсь. Привык, что смешливый и суетный Роджер постоянно крутится где-то рядом, ерзает под боком, задает тысячи вопросов и пристает со всякими глупостями. Сейчас же, несмотря на включенный телевизор, неестественная тишина со всех сторон давит на уши. Его все еще нет, и наверху подозрительно тихо. Вряд ли он так рано лег спать, времени еще и девяти нет. Наверное, опять играет или в интернете сидит.

Решаю все-таки проверить, не для того, чтобы надоедать с расспросами, скорее убедиться, что с ним все в порядке. Поднимаюсь по лестнице на второй этаж и улавливаю шум воды в ванной. Тихонечко стучу и, услышав в ответ раздраженное: «Чего тебе?», облегченно перевожу дух.

— Родж, ты там живой?

— Нет, это тебе призрак отвечает. — Раз шутит, значит, все не так уж и страшно. — Не бойся, пока держусь на плаву.

Отлично, живой! Топиться с горя не собирается — уже хорошо. Да что он там делает так долго? Воду только напрасно льет. Кричу ему вдогонку: «Далеко не заплывай…», смеюсь и, качая головой, иду в спальню.

Спустя несколько минут вылетает из ванной и хлопает дверью своей комнаты. Нет, все-таки не остыл еще. Вздыхаю и сам направляюсь в душ. На полу маленькая Венеция, а в раковине большая свалка. Ну, Роджер! Раскладываю упавшие баночки по полкам, бритвенный станок споласкиваю и засовываю в стаканчик с зубными принадлежностями, мокрое насквозь полотенце кидаю на крышку корзины для белья. На дне ванны валяются флакон шампуня и мочалка. Судя по устроенному бардаку, я бы предположил, что он взвинчен не на шутку. Ладно, чего уж теперь, как-нибудь переживем.

После душа ложусь в постель и беру книгу, собираясь немного почитать перед сном. Вздрагиваю от звука распахнувшейся двери и замечаю, как в спальню врывается голый по пояс Роджер. Волосы растрепаны, глаза горят каким-то нездоровым блеском, губы искусаны, до смешного нелепый в моих длиннющих домашних штанах. Возбужден и решителен, как никогда. А я уж думал, буря миновала, но нет, вот-вот снова грянет.

— Ты поэтому нашел моего отца, чтобы он забрал меня, да? Мечтаешь от меня избавиться? Я надоел тебе?

Не сразу понимаю, о чем идет речь, но его обвинительный тон настораживает.

— Что ты несёшь? Что значит надоел?

Подходит к кровати и резким движением взбирается на нее с ногами.

— Зачем ты нашел его? Хочешь, чтобы я уехал?

— Не говори глупостей, я же тебе все объяснил… — Он упорно не желает слушать. Ну как его переубедить? — Да я, может, только рядом с тобой почувствовал себя хоть кому-то нужным.

— Но он заберёт меня! А я снова сбегу и вернусь к тебе. Я… я… я хочу быть с тобой, Брай, я лю…

— Перестань! — Сажусь рядом с ним и устало тру виски. — Не надо. Не произноси того, о чем пожалеешь. Ты все ещё несовершеннолетний, а я все ещё тебе в отцы гожусь.

— Спасибо, один у меня уже есть и это — слава Богу! — не ты. Тебя я любить хочу…

— Роджи, мальчик мой, я не могу так… Ну пойми же меня, ты ещё такой юный, у тебя столько встреч будет…

— Но я хочу! — настырно повторяет Роджер, и не успеваю среагировать, как он кидается ко мне и обвивает мою шею руками.

— Я не умею о ком-то заботиться. По крайней мере так, как это делают родители. Моя забота — скорее навязчивая опека, тотальное беспокойство и желание держать все под контролем. Ты не станешь это терпеть, надолго тебя не хватит, и в конечном счете снова сбежишь. Только уже от меня. Нам обоим будет больно. Поэтому не стоит, Роджи… — сложно разговаривать о серьезных вещах, когда он вот так близко и обжигает кожу своим порывистым дыханием.

— Но мне нужен ты, — надрывно шепчет мне в шею и ведет носом от ключицы до ямочки за ухом, целует.

Его почти детская мордашка так и светится надеждой. Больно щемит в груди. Мне тоже необходимы все эти забытые ощущения, давно похороненные чувства. Как же просто согласиться и позволить себе снова любить, но… «Он — ребенок, а я — взрослый, — в который раз, с настойчивостью заевшей пластинки повторяю себе. — Это незаконно и аморально».

— Если бы мы встретились при других обстоятельствах…

— При других…мы бы никогда не встретились. — Покрывает поцелуями все мое лицо.

— Остановись! — Нервно сглатываю, выставляю перед собой ладонь и отодвигаюсь на безопасное расстояние, но он тянется следом, хватает руку, которой я только что его останавливал и прижимается к ней щекой.

Льнет ко мне, как ласковый котенок, елозит носом по моей шее, торопливо, беспорядочно целует. А я на грани уже. От каждого прикосновения покрываюсь мурашками, и хочу его как сумасшедший. Ещё немного, и я… Отстраняюсь от него с большим трудом и слишком резко, почти толкаю, и он, не удержавшись, падает на кровать. Господи, как же я жесток с ним! Смотрит растерянно, с обидой во взгляде, поджимает дрожащие губы, и того и гляди заплачет. А я, не в силах этого выносить, ложусь рядом и тихонько зову его:

— Роджи…

Трясет головой, словно отгоняя назойливое насекомое, и прячет покрасневшие глаза.

— Хорошо, — отвернувшись, обиженно бубнит. — Давай сделаем вид, что ничего не было. Оставим все как есть. Я — бродяжка, а ты мне помог, и только. Ты всегда будешь прикрываться моим возрастом, хотя я давно уже не ребенок. Престань считать меня маленьким! — Поворачивает ко мне искаженное негодованием лицо. — А на самом деле я просто противен тебе, поэтому ты постоянно меня отталкиваешь! Представляю, как тебе должно быть мерзко, что рядом с тобой бездомный с улицы. Не переживай, я не стану навязываться. Если хочешь… если тебе тяжело, я могу… — на последних словах голос предательски срывается.

Грубо хватаю его и стискиваю в объятиях, целую яростно, не заботясь о том, что причиняю боль. Протяжно стонет, вцепляясь в меня мертвой хваткой, и никакая сила сейчас не сможет оторвать нас друг от друга. Я не могу так больше, не могу сдерживать ни себя, ни его. Боже, как же восхитительно он пахнет. Дурею от близости и совсем ничего не соображаю. Хочу настолько отчаянно, что мысленно отмахиваюсь от тревожного голоса своей совести, отбрасываю ненужные сомнения, забываю обо всем. Только он, только я, и никаких оправданий.

Как же сладок этот миг! Миг первого прикосновения к горячему юному телу. Он будоражит и ужасает одновременно. И даже глядя на восторженный взгляд Роджера, сложно предугадать как он отреагирует на мои ласки. Возможно, испугается снова, вдруг осознав, что совершает ошибку, и оттолкнет с отвращением. А может быть, задыхаясь от страсти, полностью раскроется. Ему нужно привыкнуть ко мне, мне же следует обуздать свою животную похоть. Чувствую себя новичком, и тем страшнее становится.

Не так уж мало мужчин побывало в моих объятиях, но впервые необъяснимо боюсь навредить, сломать, поэтому каждое мое действие осторожно и терпеливо. Это так неожиданно по-новому, будто я никогда не ласкал мужских тел. Все непривычно мягкое, пластичное и пахнет так умопомрачительно, что мозги отключаются. И звучит, как самая волшебная завораживающая музыка. Моя мечта, мое стремление, мой самый сладкий сон, мой мальчик…

Уложив его поудобнее, раздеваю, удивляясь, что на нем нет белья, но это заводит только сильнее. Кладу ладонь на поджавшийся живот, веду вверх, оглаживая грудь и плечи. Запрокидывает голову, открывая худую бледную шею, четкую линию подбородка, острый кадык. Целую его, даже скорее кусаю, напористо и жадно, языком ласкаю впадинку за ухом и не могу оторваться от его гладкой, мягкой кожи. Ловлю его губы, но он крутится, словно вырваться пытается, и при этом держит меня слишком крепко. Дыхание перехватывает от возбуждения, как бы не задохнуться. Смотрит настороженно и на выдохе хрипит:

— Меня ещё никто так не трогал… Я девственник, Брай…

Девственник… Ну, конечно, я подозревал это, хоть он и провел столько времени рядом с людьми, далекими от нравственности. Он еще невинный ребенок, чудом сохранивший свое доброе, нежное сердце, несмотря на всю грязь и боль, которая его окружала. И как теперь отказаться от него… Он не какая-то уличная сучка, которая за каждый кусок и за каждую шмотку будет отрабатывать своей дыркой, и если ее выкинут после, то даже внимания не обратит. Он такой ласковый и доверчивый, и оттолкни я его снова именно сейчас, то страшно представить, что может случиться.