Рысь в плену лесного духа (СИ) - Рицнер Алекс "Ritsner"
Затем Эмми возвращалась домой к мужу. Дан никогда не спрашивал ее о фамильном кладбище Сарматэ. И редко отвечал на ее собственные вопросы. Они жили в молчании, потому что слов и событий между ними было слишком много.
III
На остановке появилось пятое за месяц объявление о пропавшем без вести в лесу. Эмми изучала его, пританцовывала и прятала нос в пышный воротник пальто. Под конец ноября ветер в северном городке пробирал до костей.
На остановку подошли подростки, и она невольно обернулась, но тут же спрятала лицо, когда услышала, о чем они.
— Я говорю тебе, — настаивал один из них, — парни были там вчера вечером. После того, как Чудила ушла. Они видели.
— Они были бухие. Что они могли видеть?
— В этом доме что-то завелось.
— Что, призраки? — раздалось скептичное хмыканье.
— Посуди сам: там всегда творилась какая-то чертовщина. И в тот раз кто-то ранил Майкла. Ты же видел эти здоровые порезы… словно от когтей.
— Слушай, он и правда зацепился за что-то на том дурацком кладбище — и он был в хлам. У него богатая фантазия, понятно? «Горящие глаза», ага. Может, там еще лесные духи завелись?..
— Тогда попробуй объяснить эти исчезновения.
— Попробую: в город вернулся серийный убийца. Это то же самое, что семь лет назад. И у полиции нет никаких улик. Они только и могут, что вводить свои идиотские комендантские часы. Мои соседи удрали на этой неделе, и знаешь, я думаю, это единственный адекватный поступок из всех возможных. Уносить отсюда ноги. А выдумывать привидений и чудищ…
Подъехал автобус, и они замолчали. Эмми прошла за ними, все еще пряча нос в воротник, села к окну и отвернулась. У нее отчего-то ужасно колотилось сердце. Что, если они повстречались там с Лулу?..
IV
Эмми пришла к поместью вечером, после работы. Огляделась. Окна и двери по-прежнему были заколочены. Она проверила их все, путаясь в сухой траве и царапучих кустарниках по пояс, ступая на хрусткие ветки.
Она ежилась от порывов несильного, но ледяного ветра, и ей все казалось, что кто-то дышит ей в затылок, что кто-то смотрит на нее. Пристально и долго. И что взгляд этот… нечеловеческий. Она уставилась за одичавший сад, за обагренное солнцем серебро ивовых ветвей, и дальше, за фамильное кладбище, в лес, а лес, казалось, ответил ей тем же.
— Лулу?..
Только шепот последних листьев — и тишина. И в этой тишине — необъятной — она не слышала ни птичьего голоса, ни лая собак, ни шума городской дороги.
Она попятилась. Словно что-то увидела. Хотя там, в удлинявшихся и удлинявшихся, в чернеющих тенях она не разглядела ничего. Неизъяснимый, как извне, ужас охватил ее, не рожденный ни причиной, ни мыслью, и она сорвалась с места. Споткнулась, упала. Поднялась так скоро, как смогла, — и побежала снова.
И ни разу за то время, что она одолевала кварталы, она не обернулась. Что бы там ни было, что бы она ни увидела, даже если бы то оказалось только пустотой, она не обернулась.
V
Дан встретил ее в прихожей. Она не могла расстегнуть пуговицы — так тряслись ее руки. И не могла сказать ему ни слова. Ее губы размыкались в непроизнесенной просьбе. Ее огромные глаза были полны мольбы — и вдруг они застыли, закатились, захлопнулись, и она упала. Дан подхватил ее. И как подхватил, его словно насквозь прошибло белой вспышкой: она прошлась по венам и костям — и все вокруг померкло, и остался только этот свет, только мгновенье света, внутри него самого. Но мир стоял прежний — и бра горели своим тусклым огнем.
VI
Эмми очнулась в спальне. Дан сидел в ее ногах. Он сразу ожил, придвинулся к ней ближе и, мешкая пару секунд, решился… взять ее холодную руку. Холодную, как у мертвеца. Он выглядел безумным. Как выглядел, проснувшись от кошмара, как выглядел в те моменты, когда кошмар не прекращался с пробуждением — и он продолжал его видеть перед собой.
— Твое сердце встало.
Она переспросила — больше взглядом, чем губами.
— Когда ты пришла, там, на пороге… твое сердце встало.
Она приподнялась и обняла его. Вцепилась крепко, перепуганно.
— Там кто-то есть, в их доме… — прошептала Эмми. — Там кто-то есть…
И тогда Дан узнал, откуда метка. Он снял с себя руки Эмми и посмотрел на нее, как на предательницу. Она чуть не лишала его самого ценного — самой себя. Он поднялся с места.
— Оттуда ты втащила смерть в наш дом?! Я говорил: нельзя у дома погребать усопших.
— Если он жив, я должна знать.
— Если он жив там, ты ничем не поможешь ему. Уже ничем.
— Дан, пожалуйста! — взмолилась Эмми и села на колени на кровати.
Он прошипел:
— На тебе метка смерти. Я не знаю, что это, Эмми, что с тобой сделали там, но не смей туда возвращаться, в тот дом. Никогда. Потому что ты чудом осталась в живых.
— Там ничего…
— А из нас двоих теперь видишь ты?! — он повысил голос — и сразу понял, что повысил. Смягчился, сел к ней и попросил ее: — Обещай, поклянись мне, что ты туда не вернешься.
— Я должна…
У него был вид, словно она дала разрешение похоронить себя заживо.
— Дан!..
Он поджал губы, встал и вышел из комнаты. Закрыл, прижался к двери спиной, слушая. Эмми осторожно поднялась, и подошла, и коснулась преграды, вставшей между ними, рукой. Она всхлипнула.
— Дан, я не смогла тогда… я не смогла защитить его. Если он жив…
— Не такой ценой.
— Если он только жив…
Дан недобро усмехнулся. Качнул головой — и отошел от двери. А через полминуты хлопнула входная — и когда Эмми осознала, она вздрогнула.
VI
Дан знал, что, скорее всего, совершает идиотский поступок. Но Эмми была помешана на этом кладбище, на этом мальчике. Может быть, казалось иногда Дану, если бы Лулу все-таки умер, она бы смогла выдохнуть. Неизвестность хуже смерти, а надежда больнее смирения.
И поэтому теперь Дан стоял через дорогу от поместья и смотрел. Смотрел глазами, которые видели то, чего видеть не должны. И с дерева, увядшего красного клена, на него смотрело в ответ… нечто белое. Слишком далеко, чтобы разглядеть. Оно сидело в ветвях — и его взгляд, нечеловеческий взгляд, Дан чувствовал на себе.
Дан не мог отвернуться. Как загипнотизированный, как протянутый божественной силой. Белая аура клубилась, опускаясь вниз, разрасталась и стелилась от леса к кладбищу, от кладбища — к саду, а через сад — во двор, словно густой молочный туман, и она наступала, она наступала и струилась через кованые прутья ограды…
А Дан был не в состоянии пошевелиться, чтобы бежать: белый свет пленил его, обездвижил. Он чувствовал, что это существо, да, существо… не принадлежало миру живых. Но миру мертвых оно не принадлежало тоже.
Дан спросил без звука, одними губами:
— Что ты такое? — и выдохнул облако пара.
Туман остановился. Дану привиделось: существо склонило свою белую голову. И медленно, словно человек, перехватило ветки повыше — и, удержавшись за них, обогнуло ствол дерева и скрылось из виду. Дан наблюдал слабое неторопливое мерцание среди деревьев: оно уходило, и туман уходил за ним следом…
Ощущение смерти покинуло место, и Дан, потеряв из виду белый свет, смог сделать шаг. Он выдохнул напряженно, вглядываясь в темноту. Чувство, что за ним наблюдают, пропало.
Дан осторожно зашел за калитку. Крики донеслись из дома… но он подобрался ближе.
Вот женщина влетела в окно — и вздрогнула, как от удара, и в следующую секунду, как она открыла рот, кровь брызнула на стекло — и ее рука размазала алое, оставляя длинный след от пальцев. Это повторялось снова и снова. Момент, когда она умирала. Раз за разом. Место хранило отпечаток мученической смерти.
Дан зажмурился. Нет, нет… его не было. Мальчишки не было. Никого живого. И Дан уже решил уйти, когда…
С кладбища зашептались голоса. Безутешные, духи отнимались от могил. Дан знал, что ничем хорошим встреча с ними не кончится, и попятился назад.
— Спаси наследника, — начали они наперебой. — Найди его. Найди. Спаси. Найди его, последнего из рода Сарматэ. Спаси наследника.
