Бродяжка (СИ) - "MelodySky"

Смотрю, как он поднимается в спальню в своем офигенском костюме, в котором скорее смахивает на богатого бизнесмена, чем на какого-то препода. Представляю, как он входит в комнату, небрежно бросает сумку на кровать, как скидывает пиджак, ослабляет своими длинными пальцами узел галстука, медленно расстегивает пуговицы рубашки одну за другой, задумавшись о чем-то незначительном, снимает брюки, оставаясь в нижнем белье… Когда он избавляется от всей этой великосветской брони и спускается в обычной одежде, такой же красивый, но уже не такой неприступный, то становится теплым и домашним, и только моим. Но моим ли? Но это имеет значения, если мне так спокойно и хорошо с ним. Я бы и сам не прочь раздеть его хоть раз, но лишь млею от своих смелых фантазий, краснея щеками и едва сдерживая дрожь в коленках. Это все мечты… несбыточные, но от того еще более сладкие.

Готовит, уставший после работы, а я, положив голову на руки, наблюдаю за ним. Мне достаточно одной его просьбы: «Помогай», и я тут же бросаюсь мыть овощи для салата, а потом хватаюсь за нож, рискуя покалечить себя. Конечно, у меня выходит коряво, не так ровно и быстро, как у него, но уж как умею. Он не ругает, хвалит даже, и всегда мягко улыбается. Помогать ему, делать что-то вместе, быть рядом — это самое важное.

После ужина опять скрывается в своей спальне, словно отгораживается от меня закрытой дверью. Опять будет работать как ненормальный до поздней ночи — ну точно новую вселенную откопал, не иначе. Но я плетусь за ним следом, — так просто он от меня не отделается, да и скучно же, — сажусь тихонько рядом и пялюсь то в телефон, то в какие-то его расчеты. Ни черта не понимаю, но все равно не отхожу от него. Физика для меня так же непостижима, как далёкие звёзды, спрятанные за мрачными тучами лондонского неба. То ли дело любимая биология… но про школу сейчас вспоминать не хочу, не суждено мне, наверное, ее закончить.

— Брайан, — тихонько зову его, и он поднимает на меня свое озабоченное лицо. Черт! Отвлек ведь его от чего-то важного. — Почему ты выбрал именно эту профессию?

Вздыхает и трет переносицу. Как бы не послал меня с моими глупыми расспросами.

— Возможно, потому, что физика — это вся наша жизнь, все, что нас окружает, любое наше движение, любое взаимодействие…

Он прерывается, искоса с улыбкой смотрит на меня, внимательно, изучающе и почему-то молчит.

— Но ты же этот, как его, астроном…

— Астрофизик, — смеётся он.

— Ну да, я это и хотел сказать…

Он поворачивается ко мне всем корпусом, откладывает карандаш, тянется и заправляет прядь волос мне за ухо, из-за чего приятные теплые мурашки галопом несутся от уха куда-то вниз живота, и, как ни в чем не бывало, объясняет:

— В нашем мире, я имею в виду в мире людей, все более или менее понятно. Чтобы объяснить природу вещей, философы и ученые во все времена изучали различные явления и делали множество открытий. Этими открытиями мы пользуемся в повседневной жизни и можем понимать окружающую среду. Уверен, в школе тебе это объясняли на уроках естествознания. Но там, наверху… — Его полный страсти взгляд вдруг устремляется в окно, и я оборачиваюсь следом. Ничего необычного, только запотевшее местами стекло; едва различаю мутные огни города, размытые дождем. Но я знаю, что он видит совсем иное — он видит далекие миры, недоступные моим глазам. — Там много удивительного и ещё неизведанного. Это очень увлекательный мир, если подумать. Не просто какой-то школьный предмет, а… Прости, я увлекся. — Он трясет кудрями и усмехается. — Ты не подумай, что я обесцениваю другие науки… той же химии или математики вокруг не меньше… Но физика все же преобладает. Мне всегда было любопытно все, что происходит вокруг. Когда я был ребенком, то задавал родителям тысячи вопросов и, если и получал ответы, то со временем они переставали меня устраивать. Я люблю докапываться до сути, поэтому…

— Это какие вопросы? — встрепенулся я.

Смеётся и оглядывает меня устало, но продолжает, с не меньшим воодушевлением:

— Такие же, какие задают, наверное, все дети нашей планеты. Почему встаёт солнце? Что такое Луна и как она висит над нами? Почему мы ходим по земле и не улетаем в космос? Почему облака не падают? Откуда берется радуга? Что заставляет автомобиль совершать движение? И много других, но таких же важных…

Да, я тоже мучал родителей подобной ерундой… На последних словах я улыбаюсь, вспоминая, как отец рассказывал мне, когда чинил в гараже наш старенький фордик, как устроен двигатель, что такое трансмиссия, и всегда твердил, что если буду внимательно изучать физику, то смогу сам ремонтировать свои машины в будущем… Но это не пробудило во мне интереса к науке.

— Вот это детское любопытство в конечном итоге дало мне некий толчок. И, как я уже сказал, все, что происходит на поверхности планеты, меня не так сильно интересовало. Но если для того, чтобы покинуть Землю и начать исследовать космос, пусть даже в теории, мне пришлось бы выучить все с самого начала, с самых основ… Для меня это не было проблемой, скорее вызовом и увлекательным приключением. Я выучился, защитил диссертацию и… осуществил свою мечту.

Он объясняет все это как маленькому, подбирая простые, понятные слова. Слушаю, затаив дыхание, и думаю, что к такому учителю я бы с большим удовольствием ходил на уроки и не скрывался бы за тетрадкой на задней парте, пытаясь не уснуть от скуки. Он замолкает и снова погружается в работу. Я сижу рядом, наблюдая, как его карандаш шустро скользит по бумаге, нарушая тишину лёгким скрипом. Жадно рассматриваю его благородный профиль, каждую морщинку в уголках глаз, останавливаюсь на чувственном изгибе рта, вижу, как он проводит языком по нижней губе и тут же ее прихватывает зубами, а это значит — он уже весь там, в своих исследованиях, и ничто другое его не волнует. Я больше не рискую ему мешать, оставляя нас в уютном молчании. Едва слышный скрип карандаша и шелест страниц умиротворяют. Мне с ним тишина не давит, мне с ним всегда интересно.

***

В один из выходных, на удивление теплых и безветренных, когда хмурые небеса решили устроить себе отдых, прекратив поливать несчастных горожан ледяной водой, Брайан будит меня с утра пораньше и сообщает, что мы идем покупать очки. Поначалу я долго упираюсь, хоть и без особого усердия, все-таки возможность читать очень соблазнительна, да и Брайан, если уж вобьёт себе что-то в голову, то его сложно переубедить. Я чувствую себя неуютно, когда он покупает мне дорогие вещи, но по-другому он, похоже, не умеет. И даже боюсь представить, сколько я ему задолжал за его щедрость и доброту, но все же нехотя соглашаюсь. После завтрака переодеваюсь и спускаюсь в холл, где меня уже ждет Брайан, держа перекинутое через локоть пальто.

Сегодня он надел один из своих джемперов — серый, из тонкого кашемира. И как назло, на голое тело, отчего через плотную ткань видны маленькие бугорки сосков, и это так сексуально, что я сглатываю, краснея, и опускаю взгляд на его бедра. Там все ещё хуже… вернее лучше, соблазнительнее, потому что его темно-синие джинсы плотно обтягивают аппетитную задницу, и я буквально облизываю глазами каждую ягодицу. А потом совсем теряюсь, не зная куда смотреть. Вот же черт! Рядом с ним я выгляжу драным котом. Все ещё тощим настолько, что толстовка на мне висит мешком и джинсы немного велики, волосы растрепаны после душа и никак не хотят укладываться в одном направлении. Да… видок у меня тот ещё.

До магазина оптики мы идем пешком, я едва поспеваю за длинноногим Брайаном и выдыхаюсь уже на полпути, жалобно хныкая от усталости. Хорошо хоть идти недалеко — всего-то два квартала, да и погода как раз для прогулки. Но мы почему-то несемся как сумасшедшие, будто все очки распродадут, и мы опоздаем.

В магазине меня подробно расспрашивают о здоровье, и я в растерянности что-то мямлю в ответ. Проверяют зрение в боковой комнатке, а затем заставляют перемерить кучу оправ, да еще таких дорогущих, что, глядя на ценник, я почти полностью прозреваю. Но Брайан и тут непреклонен: нам же нужно самое лучшее!