О чае, о кофе, о любви...(СИ) - "Урфин Джюс"
В кофейне – откровенная атмосфера разгильдяйства.
– Отдыхаем? – интересуюсь у почти задремавшего у стойки официанта, тот, вздрогнув, недовольно косится в мою сторону.
– А мы полчаса как закрыты.
– Закрыты?
– Вернее, кофейню зарезервировали на вечер. Церемонии твои на сегодня отменили.
– Вот как.
Пренебрежительный тон неприятно царапает нервы. Афишировать наше деловое соглашение с Гамлетом мы не стали, ввели меня как обычную штатную единицу, но из-за загруженности собственного графика я так и не познакомился с персоналом.
– Отвези Гамлету, все равно делать нехрен, – парень, перегнувшись через стойку, вытаскивает большой пакет, – сейчас я тебе адрес и телефон черкну.
Смирившись с ролью, приписанной мне насильно, я молча забираю посылку. Смысл доказывать что-то? Проще завезти и оставить парнишку на его пьедестале. Неуклюже перехватив абсолютно неудобную ношу, я выцарапываю из кармана телефон и извещаю Его Высочество о незапланированном визите. Не успеваю запихнуть телефон обратно, как он разражается прелестью шопеновского вальса.
– Жень, ты не мог бы сегодня заехать… – и я, удерживая пакет двумя руками и пытаясь зажать телефон покрепче между ухом и плечом, запоминаю маршрут и список дел, которые Мартин благополучно решил слить на мою скромную персону. Все лучше, чем ковыряться в дебрях развороченной души. С этой почти оптимистичной мыслью ловлю такси.
Через несколько часов, ругаясь и бурча, я плетусь на четвертый этаж обычной хрущевки, недоумевая, как же наш принц не отгрохал себе хоромы где-нибудь в приличном тихом месте близ парковой зоны. Что это еще за дауншифтинг?
Дверь мне открывает заспанный Гамлет, облаченный в видавшие виды шорты.
– Я думал, сегодня уже не доедешь, – отбирает он пакет и направляется на кухню. – Ужинать будешь, савраска?
Мой желудок обрадованно уркает, выражая свое мнение насчет ужина.
– Буду, – иду я на уступки организму.
Гамлет увлеченно потрошит на столе пакет, который я полдня таскал по городу. Там, тщательно упакованные в фольгу, радуют взор контейнеры. Суши, рыба с оливками, рис со специями, тонкие пластинки мясной нарезки, круассаны, облитые шоколадом. Я застываю в дверях с чувством глубочайшего наеба.
– Это что, я пер, чтобы Ваше Высочество покормить?!
– И награда ждет своего героя, – Гамлет закидывает оливку в рот и расплывается гримасой блаженства.
– Требую как минимум половину добычи, – отчеканиваю я, сгребая к себе исходящую маслом рыбу.
– Главное – правильный раздел имущества, – Гамлет довольно тянется к суши. – И никаких семейных раздоров. Руки мыть иди.
Я кошусь на рыбу, не желая покидать ее общество, и взвешиваю свои степень воспитанности и степень голода, но под насмешливым взглядом хозяина все же выбираю цивилизацию со всеми ее реверансами.
Перенюхав в ванной несколько тюбиков с шампунями и гелями, прихожу к выводу, что Хомо Сапиенс, проживающий в этой скромной «распашонке», не обременен стабильными отношениями. Этот незначительный факт заставляет прятать глаза от отражения в зеркале и не признаваться в причине своей радости.
Рыба оказывается божественно вкусной, но исчезает неоправданно быстро. Попробовав рис с нарезкой, я делаю вывод, что суши лучше. Утаскиваю второй рулетик под неодобрительное порыкивание Гамлета и поясняю:
– Налог на наглость.
– Моя с твоею не сопоставима. И куда в тебя вмещается?
– Пффф… ты просто не владеешь древне-японским способом правильной укладки пищи в желудке. Как говорил представитель этой школы у нас Кот Матроскин: «Неправильно вы бутерброд едите, дядя Федор».
Отвоевав еще один рулетик в ожесточенной битве на палочках, я сыто отодвигаюсь от стола.
– Все, теперь я ручной.
– Гладить можно или на лоток ходить приучен? – интересуется язвительный принц.
– Глааадить.
Принц, поперхнувшись, радует меня забегавшими глазами. Якобы пропустив мой ответ, он суетливо убирает со стола и ставит чайник. Проследив за этими невнятными манипуляциями, я осведомляюсь:
– Ты всерьез решил напоить меня чаем с этой водой из-под крана и гранулированной чайной пылью?
Гамлет поворачивается ко мне:
– Ой блин… позволь мне сделать харакири.
– Делай, – разрешаю я, – только через два часа, чего даром суши переводить.
– Твое великодушие поражает.
Я, расслабленно откинувшись на спинку диванчика, бездумно передвигаю по столу чашки. Беззлобная, чуть подсоленная шутками перепалка, неяркий свет лампочки, Гамлет в домашнем виде, растерявший лоск хищного бизнесмена и поэтому опять превратившийся в долговязого мальчишку. «Хорошо как…» – прорезавшаяся мысль стопорит мыслительный процесс намертво. Ощущение домашнего уюта баюкает вздрюченый мозг. Голова тяжелеет, скулы сводит от того, как хочется зевнуть и устроиться поудобнее.
– Спишь уже. Оставайся, я один живу.
– Знаю, – признаюсь я. – У тебя в ванной скукотень такая, все с запахом лжеморя.
– Пинкертон.
– А тебя не смущает… – делаю неопределенный жест рукой, – моя сексуальная ориентация?
– Периодически. Но я физически крепче, если что – отобьюсь.
Меня от усталости уже тоже ничего не смущает, поэтому засыпаю на большой двухместной кровати и абсолютно не терзаюсь муками совести при мысли, что Гамлет осваивает неудобный диван в гостиной. Мою душу даже чуть-чуть греет мелкое детское злорадство. Но правило бумеранга никто не отменял. Проснувшись ночью от страшнейшей жажды, я плетусь на кухню, поминая рыбу и суши недобрым словом, и, прихватив с собой бутылку воды, направляюсь назад. Кинув взгляд на разобранный диван, я поддаюсь любопытству и решаю посмотреть, каков Гамлет спящий. Слишком уж много граней у этого человека, пусть добавится в мою личную коллекцию еще одна.
«Красивый» – екает что-то внутри. Морщинки разгладились, ресницы лежат веером, губы приоткрыты – все это смягчает хищный профиль. Сбившееся одеяло обнажает грудную клетку с темными ореолами сосков, под одним из них некрасивый шрам, кляксой стянувший чуть смуглую кожу. Я завороженно обвожу края шрама.
– Руки оторву, – тихо сообщает мне Гамлет.
Вздрагиваю и натыкаюсь на изучающий взгляд.
– Я за водичкой ходил, – открываю я ему истину, – а тут ты спишь по пути.
– Какая занимательная история. И что же привело тебя ко мне?
Что же привело? Если бы я посмел признаться, как покалывает кончики пальцев от желания снова ощутить тепло его тела… Обвести все правильности и неправильности, все метки жизни и оставить там же рядом свои.
– Глупости, – выдыхаю я.
– Какие глупости? – голос Гамлета, хрипловатый со сна, падает еще на пару тонов.
– Пойду спать, – сообщаю я ему.
– Жень, – Гамлет ловит мое запястье в кольцо пальцев, – какие у тебя запястья тонкие.
– Какой есть, – пытаюсь стряхнуть его руку, но пальцы лишь крепче фиксируют запястье.
– Жень, а можно мне чуть-чуть глупостей?
Меня окатывает горячей волной стыда и желания. Я сильнее выкручиваю свою руку, проклиная начинающее реагировать тело, прикрытое лишь узкой полоской слипов. Гамлет дергает меня на себя и, подхватив упирающееся всеми конечностями в него тело, переворачивается. Я лихорадочно вцепляюсь в его плечи. Мысли неясными отрывками мечутся из крайности в крайность, одновременно предлагая сопротивляться и сбежать и остаться и позволить. Он же не торопится, ждет, пока я прекращу метаться.
– Отпусти меня, – жалко скулю я, чувствуя, как предательски тяжелеет в паху.
Отвернувшись, я пытаюсь зацепиться взглядом хоть за что-то, что вытащит меня из этого сладостного терпкого тумана, окутывающего тело и сознание. Поцелуй обжигает шею и заставляет кожу моментально покрыться мурашкам предвкушения удовольствия, соски сжимаются в твердые камушки, желая ласки, я с всхлипом выдыхаю.
– А на вкус ты точно такой же, как я тебя запомнил, – шепчет мне в ухо Гамлет, заставляя мои бедра чуть разъехаться в стороны.
Мое тело объявляет категоричную капитуляцию и дрожит в неприкрытом желании, отрицать очевидное не имеет смысла, тем более когда в живот Гамлета упирается такое внушительное доказательство. Поэтому я решаю донести ощущаемое вербально.
