Набор преисподней (СИ) - Рицнер Алекс "Ritsner"
I
В начале мучительной недели Стаха тянет написать какую-то лирику вроде: «У тебя бывало так, что самые близкие люди живут в тысяче километров от тебя? До них ехать поездом каких-то полутора суток. Но эти километры — эта малая часть того, что вас разделяет». Пишет — рвет на куски и еще думает сжечь, чтобы никто не увидел.
Решает завязывать с Хемингуэем и поискать работу на каникулы. Листовки пораздает, отвлечется и обеспечит себе немного благосклонной тишины со стороны отца.
II
На каникулах мать не позволяет Стаху соскучиться. Кажется, она пытается впихнуть в него максимум времени, сил и знаний. Ощущение, что он умирает прямо на этой неделе.
Раз он прикован к ментальной больничной койке, она собирает вокруг него одноклассников и ведет их в музей — уже в сотый раз… Они строятся рядами, и лишь тогда Стах выдыхает: мать убегает к их руководительнице, Сахаровой, болтать.
Но тут рядом встает Антоша… Стах закатывает глаза. Что может быть хуже пытки видеть этих людей в каникулы? Стах даже знает, к кому с этим вопросом подойти — и чтобы с ним согласились.
Всю экскурсию, пока Антоша семенит рядом и пытается вплести в разговор, Стах представляет неподалеку от себя Тима — и как они вместе рассматривают здесь корабли и говорят о высоком. Антоша не против о высоком тоже, но Антоша не Тим.
— Ты сбиваешь меня с мысли, — говорит ему Стах.
— О чем ты грузишься все время? Надо периодически мозг расслаблять, ты знаешь? Заработаешь так себе опухоль.
— Антинаучно, — протестует Стах.
— А у меня тетя…
— Нет, — отрезает он и уставляется в упор. — Антинаучно.
— Знаешь, в чем твоя проблема? — обижается Антоша.
— Ну, удиви меня.
— Ты высокомерный. Эгоистичный. Грубый. И тебе все кажется, что ты лучше других и другие тебе не ровня.
Стах демонстративно загибает пальцы, чтобы предъявить — сколько это проблем, когда изначально заявлена была одна.
Антоша продолжает с чувством:
— Только тебе ровню с таким отношением не подобрать. Застрянешь, как осел в той притче, между двух стогов.
— Ослу было из чего выбирать…
— Пошел ты.
— Пойду, — и действительно от экспоната отходит.
Антоша сверлит Стаха обиженным взглядом до конца экскурсии. Стах уходит в середину толпы, в самую толкучку, где мать не сможет ласково взять его за руку и разбить приятные мысли. Он выдыхает расслабленно и возвращает в сознание Тимов фантом.
III
Фантом приживается. Он ездит на соседнем сидении в общественном транспорте, очень прямой, сцепив руки. Он скучает на светофорах, в очередях и у прилавков магазинов. Он трусит подходить к незнакомцам, чтобы всучить им листовки, и Стах берет это на себя. Время так пролетает быстрее.
Фантом приятно таскать с собой по квартире — он привлекает все внимание Стаха и позволяет забывать о замечаниях и ругани всякий раз, как она завершается и перестает требовать от него участия.
Стах сажает фантом за стол, чтобы смешить его рассказами о семье и мысленно предсказывать-передразнивать слова домочадцев. Он так оперативно включается в ужины, что мать не знает, прикопаться к нему или быть им довольной.
Наконец, Стах настолько охреневает в дзен-буддистском своем состоянии, что Серега перестает его бить: тупо скучно — Стах не отвечает, он слишком увлечен происходящим в голове.
Сереге очевидно, что расслабленный и почему-то довольный Стах — это весьма подозрительно. Особенно это бросается ему в глаза теперь, на каникулах, когда они чаще видятся.
— Че скалишься?
— Лишний повод тебя позлить…
И получить за лишний повод — тоже.
IV
Правда, за два дня до окончания каникул, что-то рушится и выталкивает Тимов фантом. Стах, ни о чем еще не подозревая, ведет его с собой, проходит в арку в соседнюю квартиру. Встает в дверях.
Серега кормит мать — с ложки, как ребенка. Она худая, с глубоко посаженными сухими глазами, острыми скулами и тонкой шеей. На голове у нее белая косынка, руки слабые, и она уже почти не встает, полусидит-полулежит среди кучи подушек. Среди кучи подушек, где она кажется неестественно маленькой.
Тим еще не развеивается, но уже отступает. Стах стучит костяшками пальцев, прочищает горло.
— Ждем только тебя.
— Я понял.
Он чеканит те же фразы, что и Стах: в этом доме свои установки и правила. Но в этот раз… что-то иначе. Что-то в его голосе. При том, что голос… ну, знаете, обычный себе Серегин.
Стах отходит от двери и прокручивает только что увиденную сцену: Серега вытирает тонкие губы матери краешком платка — и она грустно ему улыбается. Она улыбается ему с чувством стыда за себя. Фантом растворяется, как не было, и возвращает Стаха в реальность, где они варятся каждый день.
Серега догоняет его по дороге. Стах чуть замедляет шаг и спрашивает ему вслед:
— Ей хуже?
Серега теряется и почти тормозит, но потом вспоминает, что, в общем-то:
— Не твое это собачье дело.
Стах кивает. Он знает, просто что-то… Почему-то он должен был.
V
Они сидят за ужином, и Стах какой-то притихший, а Серега — наоборот: хохочет громче обычного и вступает в разговоры со старшими.
Лязг тарелок — и на минуту — два взгляда друг в друга впиваются. Один сочувствует, а другой ненавидит — и еще больше за то, что тот, первый, сочувствует. Серега вызывает на дуэль кивком и говорит:
— Лофицкий. Я тебе рожу после ужина начищу, скотина.
— Сережа! — пугается мать. — Что у вас опять происходит?..
Они оба молчат и плотно сжимают губы. «Мне жаль» — «Это ты виноват», — «Мне жаль», — «Это ты виноват», — «Мне бесконечно жаль», — «Я тебя ненавижу».
VI
Серега ловит Стаха после ужина — и ловит всерьез. Бьет он тоже всерьез, без придури — и, может, даже не человека перед собой, а просто все это, все, что вокруг происходит.
В какой-то момент Стах хватает его за воротник рубашки и уставляется в глаза. Серега кривится от отвращения. Его берет такая злоба, что он не знает, куда ее деть. Плюет Стаху в лицо. Тот зажмуривается и морщится.
— Себя пожалей, убогий. Ублюдок.
Он даже не добивает, только пинает его, развалившегося на полу, чтобы пройти.
Когда Стах садится на полу, мать в ужасе смотрит — на его лицо. Он вытирается рукой уже без эмоции — и уходит умыться в ванную.
— Аристаша…
— Нет, мам, не сейчас.
— Что опять у вас?.. Ну…
Не у них. У них и не у них. Странное дело.
— Аристаш…
Умывшись, он опирается руками на раковину и смотрит на мать в зеркало. Заталкивает гнев не в нутро, но под него — настолько вся мерзость сидит глубоко. В этом доме ему не жаль только сам этот дом — и он желает, от всего сердца желает ему поскорее разрушиться и перестать калечить других.
VII
Стах сидит за учебником по физике при желтом свете настольной лампы и призывает слабый фантом. Фантом встает в проеме, сцепив перед собой руки, и снова растворяется в воздухе.
Приехали. Здравствуй, реальная жизнь. Говори, как дела, чтобы стало чудовищно тошно.
Стах ставит локти на тетрадь и сдавливает пальцами глаза. Он этого не хотел. Если бы он мог что-то сделать, если бы кто-то у него спросил, вряд ли бы он родился. По крайней мере, в этой семье. И самое страшное, что осознание бессилия от вины не спасает.
