Владимир Карпов - За годом год
Состав делегации строителей Василий Петрович знал. В Сталинград ехали Урбанович, Прибытков, штукатур Зуев, главный инженер первого треста и представитель БРК профсоюзов. Кто, интересно, попадет в его купе кроме Дымка? Хорошо, если кто-нибудь поспокойнее и посолиднее. Дорога — путешествие в новое. Нигде человек так много не впитывает в себя, как в дороге. Пусть только у тебя будет жадное сердце и что-то накопленное раньше…
Встретившись с Дымком на перроне, Василий Петрович, возбужденный, вошел в вагон. Боком стал пробираться по узкому коридору, неся перед собой чемодан, перекинутый через плечо пыльник и не совсем охотно пропуская тех, кто провожал знакомых и теперь торопился выйти.
Их купе, как оказалось, было последним. Василий Петрович прошел в конец вагона и с любопытством заглянул в приоткрытую дверь. Но то, что он увидел, заставило его поставить чемодан на пол: у столика, в полуоборот к окну стояла Валя, а на полке справа сидел бородатый Прибытков. Валя тянулась к окну и кому-то улыбалась, отчего губы ее приоткрылись и стали видны ровные белые зубы, которые он так любил. Да и вся она, с упрямым лбом, розовым маленьким ухом, с густыми, завязанными в узел волосами, в легком дорожном платье, показалась ему особенной — такой, какими бывают влюбленные. Василию Петровичу захотелось увидеть, кому она так улыбается. Но для этого надо было стать обок, коснуться ее, возможно, испугать…
Дымок, догадавшись, что творится с другом, сам внес вещи в купе, взял из его рук шляпу, пыльник и куда-то их спрятал. Потом стал знакомиться с Прибытковым.
Слова Дымка обратили на себя внимание Вали. Она махнула рукой в окно и повернулась. И опять девушка показалась необычной. Но что-то и усиливало это впечатление. Василий Петрович подумал об этом и догадался: на Валиной груди был прикреплен орден Красного Знамени.
— Я с вами спецкором, — объяснила Валя, протягивая руку, обтянутую узкой манжеткой у самого запястья. — Помог кто-то, и вот послали…
Молодо загудел паровоз. Лязгнули буфера, и поезд плавно тронулся с места. По второму пути проходил встречный товарный, отчаянно грохоча на стыках рельсов. Сквозь открытую дверь и окно в коридоре Василий Петрович увидел стремительные красные вагоны, и ему показалось, что движутся только они, а их поезд, как и раньше, стоит. Василий Петрович перевел взгляд на Валю. Она все еще тянулась к окну. Мимо проплыло здание вокзала. Но впечатление, что поезд стоит, не пропадало: отплывал вокзал, а поезд стоял.
С этого момента Василий Петрович потерял обычное ощущение реального. Он сознавал, что происходило вокруг него, даже следил за этим, но, как глухой, не все понимал. Пришла проводница, постлала на верхней полке постель, и Прибытков, кряхтя, полез туда и сразу повернулся лицом к стене. Василий Петрович замечал вообще все, что делал Прибытков, — и как раздевался, и как залазил на полку, и как кряхтел, даже заметил, что у него волосатая грудь, — но никак не мог понять, как Прибытков мог все это делать именно теперь. Опять пришла проводница, принесла два стакана чаю в латунных подстаканниках, пачку печенья в прозрачном целлофане, и Дымок сразу же стал вытаскивать из своего чемодана завернутые в газету пакетики. Пригласил отведать Василия Петровича и Валю домашней снеди, а когда те отказались, не спеша, с аппетитом принялся уничтожать вкусноту сам. Этого Василий Петрович тоже не мог понять, хотя Дымок и объяснял: "Я в дороге ем, как вол, до отвала".
Потом в купе заявился Алексей Урбанович и предложил сыграть в карты. Все согласились. Дымок и Алексей положили на колени чемодан. Василий Петрович взялся раздавать карты. Карты были необыкновенные, валеты казались похожими на королей, и Василий Петрович часто ошибался. Это смешило Валю, чьим партнером он был, и радовало Алексея, который сильно лупил картами по чемодану, несколько раз ударил пальцами по его краю и после этого смешно дул на руку. Но тут же опять загорался азартом и бесконечно выкрикивал одно и то же: "Сейчас вы будете иметь бледный вид!", "Мазилы!", "Разрешите проверить ваши документы!".
Щелкнуло в репродукторе, скрытом в подставке настольной лампы. Диктор, поздоровавшись, строго сказал:
— Граждане пассажиры, вагон — ваше временное жилье…
Эти слова и музыка, вдруг наполнившая купе, заставили Василия Петровича спохватиться. Тронули не строгая дикторская доброжелательность, не бравурный марш и не слова "ваше жилье", а определение "временное". Да, все это временное. Есть и скоро минет.
— Довольно, товарищи, — сказал он и, как его ни уговаривали, отодвинулся в угол. Раздвинув оранжевые занавески, печально стал смотреть в окно.
Под однообразный стук колес за окном проносилось знакомое с детства: непрерывная лента подстриженных елок и телеграфные столбы, отбегавшие, будто оглядываясь. Они то поднимались, то опускались вровень с насыпью, и проволока их линовала то небо, то зеленую елочную изгородь. Иногда изгородь обрывалась, и тогда открывался простор — холмистое поле, зеленый луг с ручьем, обросшим лозняком, далекий и близкий лес.
— Приедем в Сталинград, — говорил Дымок, — поклонюсь ему и прежде всего похожу по улицам. Посмотрю, постараюсь понять. Так?.. Рассказывают, что после боев там долго не было ни галок, ни воробьев. Птицы покинули город! Вы представляете?
— Ага, — подтвердила Валя.
— Люди, восстанавливающие тракторный, жили в палатках перед заводскими воротами. Но спали чаще там, где работали. Зимними холодами и наспех выстроенных цехах раскладывали костры. Они горели днем и ночью. Из-за копоти и дыма почти не было видно электрических лампочек. Так?.. На восстановительные работы в цехи "Красного Октября" — есть там такой металлургический гигант — ходили по тропинкам, обозначенным флажками, потому что все вокруг было заминировано. Вы представляете?
Василий Петрович не выдержал и взглянул на Валю. Она сидела, зажав сложенные лодочкой руки между коленями.
— Как все это можно назвать? — после некоторого молчания спросила она, широко раскрыв глаза.
— Не знаю, — задумчиво ответил Дымок.
— Так и назвать, — неопределенно шевельнул пальцами Алексей. — Разве важно, как назвать? А? Важно, что сделали и еще сделаем.
"В самом деле, как назвать? — думал Василий Петрович, когда в полночь, выключив свет, все улеглись спать. — Очевидно, подвигом народа на его нелегком пути к счастью".
Похрапывал Прибытков, неслышно спал Дымок, и ровно, спокойно дышала совсем близко Валя, А он, как ни пытался, никак не мог заснуть, все думал и думал…
Утром его разбудил Прибытков. Умытый и старательно причесанный, он выглядел торжественно. Дымок и Валя стояли уже возле окна.
— Скоро Бородинское поле, — сообщил Прибытков. — Может, это самое, интересуетесь. Вот сейчас. За тем кустарником, — и показал пальцем в окно.
Василий Петрович поднялся и стал позади Дымка, опершись о его плечи. Бородинское поле он видел не раз и сразу нашел знаменитый памятник. Залитый еще косыми лучами солнца, на зеленом холмике отчетливо вырисовывался постамент с орлом. Орел взмахнул крыльями и как бы застыл в полете. А за ним, далеко, в сизой дымке, синел лес и розовело небо.
2Валя была подготовлена к тому, что может увидеть. Но Сталинград все равно поразил ее — разрушениями, размахом строительных работ, своей неповторимостью. История здесь напоминала о себе на каждом шагу. Руины и те были особенные. В Минске они возвышались, как останки, уцелевшие после взрывов и огня. Стояло здание — попала бомба, и то, что не могла разбросать, поднять в воздух, осталось каменеть, отданное на милость дождям, ветру и времени. Тут же руины, как и люди, стояли насмерть, до последнего. Самой невероятной формы, они были изрешечены — пуля в пулю, осколок в осколок. История витала над площадью Павших борцов, над грозным валом Обороны, который теперь был отмечен танковыми башнями на массивных постаментах, шагающих от Волги к Мамаеву кургану.
Опаленный солнцем и горячим дыханием близкой степи, город жил своей будничной жизнью. На углах женщины в белом продавали "газводу". Не уступая дороги машинам, по улицам вышагивали верблюды. Около Центрального, по-восточному шумного рынка крутились запыленные карусели. От Волги долетали гудки пароходов. Не останавливаясь на станции, проносились составы с сизыми, как лесные голуби, тракторами на платформах. Из бесчисленных заводских труб к жгучему солнцу тянулись черные, желтые, голубые дымы… Но и это Вале казалось значительным, необычным. Ей хотелось как можно больше запомнить. Она фотографировала исторические места, мемориальные доски, записывала названия улиц, фамилии людей, с которыми встречалась, рассказы Алеси Зимчук, у которой поселилась, хотя остальные остановились в гостинице "Интурист", пока единственной в городе.
