Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Соль чужбины. Книга третья
— Бурцева не припомню, а вот высокие отзывы Струве и Керенского о нашей работе — да.
— Три задачи поставил Бурцев перед собой и нами. Организовать наблюдение за контрреволюционным элементом, войти в сношение с иностранными контрразведками и организовать наблюдение за ними, объединить все эмигрантские контрреволюционные организации и попытаться руководить ими. И на оперативном совещании лучше не сформулируешь, а? — Артузов коротко засмеялся. — Приказано прислушиваться к Бурцеву. И поближе присмотреться к вашему старому знакомому Знаменскому, которому «Внутренняя линия», перестроившись, поручила охрану руководства РОВСа, предложив стать глазами и ушами воинского союза.
— Запомню.
— Не так давно русские офицеры весьма неохотно принимали в свою среду «голубые мундиры»[60]. Теперь иное. Полное пренебрежение к нравственному чистоплюйству, как высказываются господа сиятельные, равнодушие к крови и грязи. Во имя исторической миссии. Перед нами качественно новая эмиграция. Вы правы: продавшие свою честь легко становятся покупателями чужой чести. Пойти на сделку с совестью всегда легче под руководством уже предавшего совесть. Мы с вами наблюдаем антисоветскую часть эмиграции. Теперь она деморализована. И у нас иные задачи: мы вышли на борьбу с контрразведками мира, ибо они охраняют тех, кто не расстался, да и не расстанется никогда с идеей уничтожить государство рабочих и крестьян. И «дубьем», и рублем. А в головном отряде пойдут фашисты, сблокированные с самими неразоружившимися эмигрантами.
— Об этом я и хотел сказать, Артур Христианович, — о фашизме. Разумеется, наблюдения в пределах моего европейского района. Моего и «Доктора». Он человек дальновидный, так что я — от нас двоих. Речь идет о молодом поколении эмигрантов, которые поносят стариков за болтовню и опираются на опыт итальянских и немецких фашистов.
— И на японских, — перебил Артузов. — У нас имеются любопытные данные о харбинцах и их лидере Радзиевском. Простите, перебил. Слушаю.
— Мы имеем в виду европейцев, хотя, уверен, они мало чем отличаются от дальневосточных фашистов и группы некоего Вонсяцкого в Америке. Это Национальный союз русской молодежи, хорошо подготовленные террористы, стоящие на крайних антисоветских позициях и идущие на сотрудничество с РОВСом. Пока их небольшая группка, но мы уверены, что и с нее нельзя спускать глаз. Центр — в Белграде. Программа: разработка крайне оголтелой шовинистической идеологии в противовес коммунизму, подготовка кадров для включения в новый «революционный процесс» в России, выработка основ будущей российской государственности. Их называют «нацмальчики».
— О фашизме будет особый разговор на ближайшей Коллегии. Теперь давайте о вас. Что будем делать с Монкевицем? Арестуем? Арестуем вас? Надо обдумать. И срочно: все равно он протрезвеет. А нам нужен еще не один час, чтобы обговорить с вами важную операцию. Вы должны ехать на Кубань, чтоб связаться с местным подпольем и инспектировать его, так? Зачем вам Монкевиц? Для достоверности провала группы? Увеличится достоверность от того, что вас осталось двое?
— У нас ведь общее задание, Артур Христианович. Мы — политические эмиссары. Возможно, уже пожаловала новая группа кутеповских боевиков. И предположим, не Монкевиц, а некто вновь прибывший — старший в группе. И станет дальше проверять меня. Одно дело — наш доклад и донесение с Кубани. Оно пойдет через море, через Болгарию, а меня пока что будут перепроверять. А тут — вот он, свидетель. Весь опаснейший путь рядом прошли.
— Уговорили! — Артузов вновь откинулся на спинку кресла. — Но нам вы нужны хотя бы на сутки... — он подумал» прикрыв глаза и что-то прикидывая в уме. — Пятерку мы взяли только что. Одного отпустим к вам. Для этого организуем драку с милиционером» скажем.
— На драку может не пойти. Новенький для меня абсолютно темная лошадка. И кого вы решите отпускать?
— Ладно, это наша забота, берем все на себя. Арест у вас завтра в полдень. По недоразумению, часов в пять.
— Дома? Монкевиц может не выйти.
— Уйдете вы... Куда? Зачем?
— Скажем, на станцию за билетами, — предложил Венделовский. — Хотя это должен был сделать хозяин.
— Его не будет. Вы уходите на вокзал, а тут милиция, проверка документов. После ареста вы сразу возвращайтесь... Не очень ладно придумано. Нет вашего активного участия в борьбе.
— Да, и это подозрительно, — согласился Венделовский. — Мне, собственно, надо «спасать» лишь Монкевица.
— А насколько можно считать его уже «прирученным»?
— О, Николай Августович — хитрая бестия. Правда, он уже оказал мне определенную услугу с переводом в РОВС. Я показал, что знаю о нем достаточно. Но это все, так сказать, в рамках белого лагеря. О перевербовке пока не могло быть и речи. Нужно время, укрепление моих позиций в РОВСе.
— Вот времени у нас нет, — жестко сказал Артузов. — Все задачи придется выполнять одновременно, здесь.
— Не перегнуть бы палку. Вот генерал Перлоф...
— Монкевиц — не Перлоф, — решительно возразил Артур Христианович. — Тут будем действовать «бурей и натиском» — Sturm und Drang, как говорится... Мы его напугаем. Вернее, вы. Фигурально выражаясь. Вы ему откроетесь и расскажете, как долго он выполняет чекистские поручения. Деваться ему некуда: он в большевистском «логове».
— Но есть еще кто-то из последней пятерки, — возразил Венделовский. — Кто-то старший. Какие у него полномочия и задачи? Не исключаю, он послан лишь для нашей перепроверки.
— Прибежит к вам как миленький, не беспокойтесь. Монкевиц его знает, видел?
— Полагаю.
— Да, это приходится полагать, — согласился Артузов. — В крайнем случае подставим к вам пятым своего. Его и арестуем у вас на явке. Договорились? А куда побежите с Монкевицем? — задумался, потер лоб. — Придется дать вам ключик отсюда, — обвел он взглядом комнату. — Объясните: с врангелевской, мол, еще службы сохранилась. В детали не вникайте, детали — не его дело. Посидите дотемна, а потом, со всеми возможными предосторожностями, — на Курский вокзал. Там и потеряться легко до отхода поезда. Поезд рано утром.
Постучав, зашел молодой человек в надвинутой на глаза фетровой шляпе и модном пальто, шепнул что-то Артузову.
— Доложите, Александров, — приказал Артур Христианович. И улыбнулся: — Тут все свои, — но знакомить прибывшего с Венделовским не стал и раздеться не предложил, всем своим видом показывая, что времени у того для сообщения мало.
— Старшего группы мы легко выявим, — голос у Александрова чуть дрожал от желания рассказать все как можно быстрее. — Боевик очень надеялся на свои документы и легенду: живет в Могилеве, русский, беспартийный. Из Красной Армии уволен из-за ранения, подчистую. Теперь приехал к дяде в столицу, чтобы купить ситчику, обувку и кое-что из конской сбруи. Пришлось делать ему очную ставку с «дядей». Все правильно!
— Вот что значит русский диверсант — у него любая русская легенда звучит правдоподобно, — сказал Артузов. — Одевается и говорит как русак, не забыл еще родного языка. С таким бороться труднее, чем с Сиднеем Рейли.
Венделовский насторожился.
— Спросили мы боевика о всех его спутниках, — продолжал тот, кого назвали Александровым, — о «Ленинградце» и его начальнике. — «Не знаю, говорит. Раньше не видел, не встречались». — «А через «окно» не вместе проходили из Финляндии?» Раскололся. Шел сдаваться, говорит. Давно решил, но очень вас и Монкевица боялся. Им, говорит, право такое дано — убивать на месте любого из группы, каждого колеблющегося, струсившего. Они — звери. Он и побежал от нас потому, что вам удалось скрыться. Побоялся, неубедительно получилось. У него в Берлине жена и сын бедствуют. Переживал: вернется «Ленинградец» — и им житья не будет. Успокоили: не скроются от нас ни «Ленинградец», ни Монкевиц.
— Хорошо, конечно, — Венделовский вздохнул свободно. — Только вы его не выпускайте в Берлин. Раз струсив, может струсить вторично. Не мне вас учить, Артур Христианович, но...
— Говорите, я слушаю.
— Может, открытый способ внедрения? Прошел арест и — вольный казак.
— За это не беспокойтесь. Хотя проследить за ним придется. Мы к нему семью привезем. Из Берлина. Вы свободны, товарищ Александров...
Артузов проводил глазами сотрудника, встал, снова пошел, задумавшись, по одной половице. Сказал тоном приказа, точно подводя итог разговору:
— Вы возвращаетесь, Альберт Николаевич, и осторожно занимаетесь только Монкевицем. Результаты передаете через хозяина квартиры. В случае неудачи следует наше нападение и подготовленное для вас бегство на Курский. Продемонстрируйте все свои возможности. На вокзале вас любезно возьмут и привезут ко мне. Нет ли вопросов, вам все понятно?
— Так точно, Артур Христианович. Все!
— В таком случае до встречи, — рукопожатие у Артузова было просто богатырским...
Операция развивалась по плану.
