Иван Науменко - Грусть белых ночей
Обороняет Ленинград со стороны Карельского перешейка 23-я армия. Про нее ходит шутка: «Не воюют три армии — шведская, турецкая и 23-я советская». Шутки шутками, а 23-ю враг с места сдвинуть не смог. Не удалось захватить белофиннам Ленинград и Урал, чтобы создать великую, еще неслыханную и невиданную Суоми.
Землянка, где размещается взвод пешей разведки полка, который держит оборону, поражает как размерами, так и уютностью. Нары — деревянные, стены обклеены газетами, над головой надежное, в четыре наката, перекрытие. Даже электричество в блиндаже проведено. Окопы, траншеи, ходы — все выкопано в полный профиль, их стенки оплетены лозовыми прутьями. Видать, завидуя обжитости, основательности обороны, острые языки, которые никогда не завяжешь, теперь плетут другое. Говорят, что здешние воины потихоньку торговали с противником. Переползут на «нейтралку», положат на пенек каравай хлеба, а на другой день на том же месте забирают пачку табаку. Правда или неправда? Скорее, неправда.
Подобные шутки, разговоры, может, и в самом деле возникают оттого, что в вихревой, изменчивой войне, пламя которой полыхает вот уже скоро три года, армии отступали, попадали в окружение, «котлы», снова наступали, отмеривая и в восточном и в западном направлениях многие сотни километров. 23-я стояла на месте и знала одну войну — позиционную. Чтобы хоть как-то занять руки, мастерили бойцы особые, из дюралюминия гребенки, расчески, черенки для ножей, вырезали из корней дерева игрушки. В мирные дни такие красивые, чудесные игрушки пошли бы нарасхват.
Но изголодавшемуся, наполовину вымершему Ленинграду было не до игрушек. Так и осталась незамеченной, неоцененной одна из удивительных страниц солдатского творчества.
Сергей мало знает о финнах, о Финляндии. Только то, что написано в учебниках истории и географии. На Карельском перешейке еще в далекие, седые времена повелевал Великий Новгород. Перешеек захватывали шведы, он был форпостом для нападения на Русь. Пока наконец шведов окончательно не разбили под Полтавой. Финны — небольшой народ, численностью около четырех миллионов, до войны их было немногим больше, чем жителей в Ленинграде. Финское государство возникло благодаря Октябрьской революции. И вот на Ленинград, колыбель этой революции, они замахнулись.
Начинаются белые ночи. На часах десять вечера, а светло. Темнеет неторопливо, постепенно. Даже ночью, на фоне светлого полночного неба, четко видны похожие на кресты вершины елей.
На ночь разведчики размещаются в чужом блиндаже. Места хватает: половина людей из обоих взводов на передовой — ведут наблюдение за вражеской стороной.
Сергей никак не может заснуть. Ворочается на жестких нарах. С затаенной тревогой, страхом ждет он встречи с передовой. В сущности, он ее видел: после того как местечко освободили, немцы медленно, с боями отступали с территории района. Цеплялись за каждую деревню. Уцелевших деревень осталось немного. Руины, пепелища. Передовая пролегала по лесам, болотистой местности, где летом размещались партизанские шалаши. Сплошной передовой не было. Партизаны переходили ее как хотели. Накануне зимы немцы понастроили дзотов, понакопали траншей, окопов.
На передовую Сергей отправляется назавтра. Весь день его знобило. Цвикнет пуля — и он приседает. Но старался не выдать себя, не показать, что боится. Бывал же он под бомбами и под пулями. Повидал кое-что.
Траншеи глубокие, хотя местами осыпались, обвалились. Финские траншеи метрах в двухстах или больше — на той стороне лощины, по которой петляет маленькая, едва приметная речушка. Может быть, та самая, которая на этой стороне называется Черной речкой.
Болотистая лощина поросла чахлой сосной, вконец посеченной снарядами и минами. Некоторые деревья голые, словно пики.
Тут и там среди редколесья небольшими купами прокидываются высокие тонкие сосны. Они, словно дозорные, уступами поднимаются за лощиной. Пригорок за ложбиной весь порос лесом.
Второй день Сергей на передовой. Ни на минуту не забывает, где находится. Нервы натянуты. Всем существом, самой кожей чувствует опасность. Однако себя нужно сдерживать. Все боятся. Только научились собой владеть.
Разведка в такой, как тут, устоявшейся обороне сводится к наблюдению. Утро теплое, туманное. Видимость — ниже нормы. Припав к окуляру стереотрубы, Сергей старается что-нибудь разглядеть на вражеской стороне. Сидит на корточках, положив на землю траншеи испещренную синими значками карту. На ней нанесены пулеметные гнезда, минометные и артиллерийские батареи и дзоты. Ничего этого, даже с помощью стереотрубы, Сергей не видит. В прогалине, где сосняк расступается, видна дорожная насыпь. Там никакого движения.
По разостланной карте бегает жучок. Формой, окраской он походит на значок, которым отмечают на карте артиллерийскую батарею. Перебегает то на нашу, то на финскую сторону.
Возле Сергея останавливается седой, с худым, тонким лицом старшина. Со вчерашнего дня, пригнувшись, придерживая руками туго набитую полевую сумку, неслышно ходит он по траншее.
— Фамилия? — примостившись около Сергея, спрашивает старшина.
— Зачем вам?
— Я писарь строевой части. Выдам тебе знак.
— Какой знак?
— Такой, по которому тебя узнают даже без документов. Ты ж не у тещи в гостях — на войне...
Старшина достает из полевой сумки алюминиевый кружочек. На нем шестизначная или даже семизначная цифра.
Надень на шнурок и носи на груди, — говорит старшина. Положив себе на колени толстый журнал учета рядового и сержантского состава, ставит против фамилии Сергея отметку. — Иначе потеряешь. Знаешь сам, что будет в таком случае. Могила неизвестного солдата...
Сергей кладет кружочек в нагрудный карман. Он равнодушен к тому, опознают или не опознают его после смерти.
— Вы в строевой части? — спрашивает Сергей у старшины.
— Хочешь на мое место?
— Был на таком месте.
Взгляд старшины добреет.
— Я добровольцем пошел на войну, — сообщает Сергею. — Мобилизации не подлежал — стукнуло пятьдесят. В первую германскую и в гражданскую служил в кавалерии. Коли бог будет милостив, три войны одолею. При четырех ранениях и двух контузиях...
Старшина вскочил, пригнувшись, бросился дальше.
На наблюдательном пункте разведчики сменяют друг друга через каждые два часа. Пройдя неисчислимое множество переходов, поворотов, возвращаются в землянку. Сергей дрожит на всем пути. Боится не только пуль, осколков, но и того, что другие заметят его страх...
В землянку к разведчикам время от времени забегает франтоватый капитан с двумя орденами Красной Звезды на кителе. Это офицер разведки того полка, который держит оборону.
Во время артналета произошел смешной случай. Несколько снарядов, один за другим, с оглушительным треском разрываются поблизости от землянки разведчиков. Ходуном ходят стены, бревна четырехнакатного перекрытия, с потолка густыми космами сыплется песок. Электрическая лампочка по-прежнему висит под потолком, слегка покачиваясь. В момент особенно близкого к землянке взрыва кто-то из новичков вскакивает на чурбачок, который заменяет стул, и начинает упорно дуть на лампочку. Через минуту, опомнившись, устыдившись, выбегает из землянки.
Ночью на нашей стороне оживленное движение. Прибывают все новые батальоны, полки. Огромное сосредоточение техники. Артиллерия едва ли не на каждом метре. Орудиями забита вся прилегающая к передовой окрестность.
В лощине, по которой протекает ручей, стоят прикрытые, замаскированные березками танки, самоходки. Новую технику усиленно маскируют. Целый лес молодых березок танкисты вырубили, чтобы прикрыть машины.
Но прячь не прячь — лязганье гусениц ночью слышно. Враг нервничает — пускает ракеты, делает короткие артналеты.
Как награда за тревожные, напряженные дни — первые на новом месте письма из дому. Сергею даже два — от отца и от Олимпиады. От отца особенных новостей нет: работает на железной дороге, туда пошел и младший брат, которому только что исполнилось шестнадцать. Станцию, как и в начале войны, бомбят немцы.
Одно сообщение Олимпиады Сергея взволновало: девятиклассники, оказывается, ходят в школу, в прежний девятый класс. Чтобы вспомнить, повторить материал. С осени пойдут в десятый. Вот, значит, как! В десятом классе будут одни девчата — хлопцы на фронте. Половина их тут, на Карельском перешейке. Правда, Миша Цукар в местечке. Один на всех девчат.
От Гали писем нет. Полгода Сергей в армии и еще не получил от нее ни одной весточки. Увлеклась лейтенантами Галя, ей не до Сергея. Да и кроме лейтенантов, видно, есть охотники.
Сергей с чувством собственного превосходства думает о тех, кто остался в местечке. Из партизанской бригады таких оставили человек сорок: в милиции, на железной дороге, в других местах. Поднимать народное хозяйство остались и кое-кто из молодых и здоровых...
