Ускользающий город. Инициализация (СИ) - Булавин Евгений

Инокентий достал из кармана ириску.

— Ммм… Тьфу ты, банный кот! Сколько она у тебя валялась? — Несмотря на крики и протесты Фокусник героически прожевал её до конца. Щеки у него тут же порозовели. — Харитон? Это ты?

Обезьяноподобный человечек сидел на кушетке, ощупывая съехавшую набок нижнюю челюсть.

— Не переживай, мы тебя мигом подлатаем… А ты… вы… можно на «ты»? Ты что, не чувствуешь?

— Вы это мне? — очнулся Инокентий.

— Дорогая, нас ограбили! — нервно рассмеялся Фокусник. — Даже я это чувствую. Твоё начальство зовёт.

— Зовёт? — эхом отозвался Инокентий.

Фокусник вздохнул.

— Выходи наружу. Дальше мы как-нибудь сами.

Инокентий пожал плечами и вышел. А что ещё делать?

Судия. Критика практического разума

Он не помнил, как очутился в своей квартире. Он помнил… да какая разница, что он помнил! Азария сидел на диване, листал научный журнал. Йишмаэль — гора и солнце, безучастно следил в окно за голубями.

— Сядь.

Инокентий сел. Азария скрутил журнал в трубочку.

— Как там расследование? Покарал виновного?

— Да.

«В чем подвох?»

— Давно брался за Канта? Прочти дневную норму, и продолжим.

— Ты… серьезно?

— Абсолютно, — подтвердил Азария, разворачивая журнал. — Мы подождём.

Инокентий встал, не сводя глаз с ангела. Он ждал, когда Азария улыбнётся.

— Ты иди, иди, — только и сказал тот, уткнувшись в схему какой-то лабораторной установки.

Ощущение подвоха нарастало. Инокентий зашёл в спальню. Книга торчала из портфеля, небрежно закинутого на стул. А где картонная коробка?.. Инокентий убрал портфель на место, пододвинул стул к столу и попытался открыть книгу… но её как будто склеили. Он дёрнул нож-закладку, безжалостно выдирая страницы, обагрённые кровью…

Он вспомнил.

— Зачем все эти игры?! — взревел он, врываясь в зал.

— Прочитал, значит, — заметил Азария, не отрываясь от журнала.

— Почему вы сразу не показали нож?!

— Пути Господни неисповедимы.

— Тухлая отговорка!

— Что верно, то верно, — подтвердил Азария, откладывая журнал. — Если бы мы сразу показали нож, твой разум начал бы отрицать истину.

— Но… почему?

— Сядь. Это защитная реакция. Ты бы подумал, что мы всё подстроили. Необходимо, чтобы ты сам пришёл к этому выводу.

Инокентий опёрся локтями о колени.

— И поэтому вы заставили убить этого психа. Этого… «Ангела».

— Заставили? — удивился Азария. — Ты сам убил его. Мы допустили ошибку, решив, что Фокусник найдёт верный след. Но он ошибся. С кем не бывает.

— Но он связал меня! А Фокусника и Харитона мучил!..

— Вы вторглись в его квартиру. Он имел право защищаться. А этих ловкачей небезосновательно принял за секретных агентов. Ты прав, он псих. Но это не даёт тебе права отнимать его жизнь.

— Нет, я прав, — прошептал Инокентий. — И никто не убедит меня в обратном… ни ты, ни твой Бог…

— Ты уже совершал безосновательное убийство. Почему бы не совершить второе?

— Значит, всё, что я увидел про Андрея… эти мерзости… были неправдой?

— Нет, они были правдой. Но кто ты такой, чтобы его судить?

«Не суди и не судимым будешь».

— Как я мог забыть, что… что убил человека?

Инокентий накрыл лицо ладонями и вдохнул, насколько позволили лёгкие.

— Допустим, Андрей… невиновный. Но что с «Ангелом»? Этот уродец столько народу поубивал…

— Мы дали тебе шанс найти виновного, — заговорил вдруг Йишмаэль. — Себя. Только тот, кто способен судить себя по справедливости, получает шанс судить других. Ты оказался неспособен.

— Кстати, именно поэтому Супермен такой безупречный, — ни с того ни с сего брякнул Азария. — Так проще — когда имеешь право судить всякую шушеру просто потому, что рождён Мистером Справедливостью. Но народ больше сочувствует Бэтмену, который сознает своё несовершенство и тем самым добивается права судить. А не просто имеет.

— Ты сейчас о чем? — подивился Йишмаэль.

— Да так… Через минуту здесь будет полиция.

— Моё наказание… — выдохнул Инокентий.

«Твоё спасение», не ответил ему Азария.

2. Авторская Студия Мстислава Ужинского

Их шестеро, их путь огнём охвачен

Я проснулся в подворотне.

О, не стоит думать, что я из тех анекдотических алкашей со страниц «Тёщиного языка». Просто поверьте: когда к веку прижимают острие разбитой бутылки, всё утро, прошедшее на автопилоте повседневных хлопот, покажется чем-то… не совсем настоящим. Как сон. И вы проснетесь как бы снова.

«Деньги, сука!», процедил парень, дрожа всем телом не то от ломки, не от адреналина. Непослушными пальцами я достал бумажник из внутреннего кармана плаща и выронил лежавший там же мобильник.

«Ты спецаально?», прогнусавил грабитель, выдёргивая у меня бумажник.

— Н-нет… — слово, выдавленное сквозь непрочищенное горло, озвучило всю жалкость моего положения.

Парень запихал бумажник в карман спортивных штанов и покосился на мобильник. Я подумал, надо запомнить лицо, чтобы надиктовать потом фоторобот. Но мозг отмечал лишь незначительные мелочи (спортивный костюм, нос, щетина, уши, спортивный… щетина…), моментально забывая и их.

«Нагнись!»

— Что?

«Сука!» — брызнул он слюной. — «Ублюдан штопаный! Нагнись, кому сказал!»

Я застыл как кролик перед удавом, не в силах воспринимать что-либо, и вскоре солнечное сплетение поразила железная болванка. Всего лишь кулак, разумеется, но в тот миг показалось, что самая настоящая болванка. Мир потух, и я совершенно отчётливо осознал, что валяюсь на асфальте, а мой личный грабитель изволил удрать. Мобильник пропал. Так вот зачем нагнуться! Я-то подумал…

Смех расколол голову на части. Я поднялся и, совладав с уходящей из-под ног землёй, достал упаковку влажных салфеток. Тщательно вытер брюки, плащ, ботинки.

Как жизнь умеет сделать происходящее интересней!

С тех пор, как год назад у меня появилась собственная студия, я каждый день ходил через Горки, пробуя на вкус грубую порочность этого квартала. Он подобен душе из бетона, металла и стекла, со своими тайнами и закутками, в которые не следует заходить постороннему. Насилие, так легко перетекающее в убийство, здесь разлито как вино из старой бочки. Словно женская плоть через шёлковую занавеску — легко осязаемое, манящее, но все же по ту сторону. И вот настал час, когда я впервые побывал частью Горок. Это было… восхитительно.

Все ещё улыбаясь, невзирая на подрагивающий мозжечок, я скомкал салфетки в карман. До студии оставалось минут пятнадцать.

Многие думают, что я устроил её на границе Полуострова и Горок потому, что арендная плата здесь ниже, чем в центре. Это так. Но причина кроется далеко не в аренде. Меня всегда забавляло, что Горки, эти трущобы, где за неделю ломается примерно столько же судеб, сколько «Гутти» выпускает пиджаков в сезон, располагается так близко к надраенному центру с его небоскрёбами, бизнес-центрами, неоновой рекламой и бурной ночной жизнью. Сюда, как и в гетто Нью-Йорка, побаивается захаживать даже полиция. Маленькое сердце хаоса, предсердие показного величия современной цивилизации…

Но идейно-эстетическая часть моей задумки была бы неполна без точного расчёта на психологию пресыщенной жизнью модной молодёжи. Это ведь так по-особенному — ходить в первоклассную студию, которая и недалёка от центра, и в то же время не часть мейнстримового, пафосного, набившего оскомину центра. К тому же услуги здесь дешевле, чем у других… но об этом не принято говорить вслух.

Я остановился и сплюнул тягучую слюну напополам с кровью.

Студия расположена в подвале красивого кирпичного дома, покрашенного в глубокомысленно-синий. Чтобы зайти внутрь дворика, огороженного кованой решёткой, следует позвонить в домофон и миновать вечно сонного охранника с собакой.