Иван Науменко - Грусть белых ночей
В обед всей артелью молодые солдаты отправляются на Волгу, набирают в котелки воду, готовят чай.
Немного человеку надо для бодрости. У Сергея полбуханки хлеба, и совсем по-другому смотрит он на мир. Немного непривычно видеть знакомых хлопцев из местечка в военной форме. Тем более что не всем она идет. У Сергея шинель хорошая, теплая, а штаны маловаты. Икры чересчур выпирают. Ботинок Сергей вообще не взял. На нем еще те, в которых он прибыл в запасной полк. Ему нужен сорок четвертый размер, а такого нет.
У низкорослого щупловатого Адама шинель до пят, полы по земле волочатся. Петр Герасимович так натянул на голову пилотку, что даже свои кирпатые уши под ней спрятал. Он и на солдата не похож: торчит из шинели посиневшее, замерзшее, узкое, как у хорька, личико. Высокий, длинноногий Костя Русакович вышагивает в своей на диво короткой шинели, словно аист.
— Команда короля Гороха, — поддразнивает Костя Титок. — Герасимовича и Русаковича можно в почетный караул ставить.
Веселый, солнечный день. Никто не вызывает солдат, не посылает на работу. Словно не в армии они, а в доме отдыха.
Назавтра — неприятность. С утра в комнату заходит старшина, деливший паек. Переминаясь с ноги на ногу, заявляет:
— Вот что, братья славяне. Нехорошо получается. Разместили вас как людей. Навстречу пошли. А у вас такие дела.
— Какие дела? — спрашивает Мелешка.
— Хозяйка начальнику пожаловалась. Хромовые сапоги у нее украли. Совсем новые, говорит, были. Лучше отдайте. Могут раздуть дело.
Бойцы — все без исключения молодые, с чистыми, открытыми лицами — удивленно переглядываются.
— Ищите! — кричит Мелешка. — Если кто взял, пусть отдаст.
Что-то недоброе делается: бойцы вытаскивают из углов вещмешки, бросают на середину комнаты — ищите!
Мешки у всех почти пустые — полбуханки хлеба, портянки, какие-нибудь мелочи. Даже не развязывая мешка, можно сказать, что сапог в них нет.
Старшина чувствует себя неловко:
— Сходите к замполиту. Ему баба нажаловалась.
Когда старшина выходит, в комнате воцаряется тишина.
— Мы друг друга знаем, — говорит Мелешка. — Из одного полка. Всякое бывает. Если кто взял, лучше, хлопцы, вернуть.
В хате ночевали Сергей, Василь Лебедь, Николай Прокопчик, Богдан Мелешка, Костя Титок, Костя Русакович, Адам Калиновский, Петр Герасимович, хлопец из соседней с их местечком деревни Ковеньки, его зовут Кора-Никорай (редкий случай — вместо «л» он произносит «р»), таджик Рахим — его также все знают — и хромой, горбоносый учитель — фамилия его Демяшкевич.
Бойцы взволнованно вышагивают по комнате.
— Тут ошибка, — говорит Рахим. — Зачем мне хромовый сапог, который блестит? Надеть такой сапог не могу, продать не могу. Базар здесь не видел.
— А и правда, хлопцы, если б взял кто, то куда с ними денешься?
— Хозяйка еще та: пришли голодные с разгрузки — кружки воды не дала. Гляньте, все стены оклеены немецкими газетами. С фрицами, может, нюхалась...
Лицо Мелешки вдруг побелело.
— Курва немецкая! Я шесть немецких эшелонов под откос сбросил, а она поклепы... Я ее, суку, научу свободу любить. Мы таких выдели. Пустите меня, хлопцы!..
Мелешка как чокнутый: лицо стало сине-зеленым, на губах — пена. Рвется искать хозяйку, но двое бойцов держат его за руки.
Сергею хозяйка не нравится: остроносая, глаза неспокойные, бегающие — как у собаки. Такая может наврать, оклеветать. Одно непонятно — зачем ей? Чего добьется?
— Пойдем к замполиту, — говорит Сергей. — Кто со мной?
После короткого совета к замполиту отправляются Сергей Калиновский, Богдан Мелешка и учитель Демяшкевич.
Замполит пересыльного пункта, медлительный в движениях, полный, широколицый майор, занимает отдельный домик. Делегацию принимает сразу.
— Мы — комсомольцы, — волнуясь, объясняет Сергей. — Никто из нас сапоги взять не мог. Воинскую присягу принимали...
К заявлению Сергея майор относится со вниманием. Несколько минут разговаривает с хлопцами.
— Ладно. Верю вам. Хорошо, что ко мне пришли.
Через час звучит команда строиться. День, как и вчера, солнечный, теплый. В лицо веет настоящей весной. На глазах чернеет, оседает снег, весело бегут ручейки. Колонна, не очень соблюдая строй, идет по улицам предместья и наконец покидает Ржев. Впереди — поля. Еще снег на них лежит, но уже много пролысин.
У Сергея сжимается сердце: поля совсем не такие, как там, на родине, лесов нет, лишь там и тут группки деревьев, виднеющиеся вблизи деревушек. Кругом яры, овраги, они граничат с пригорками. Вид одной из деревушек особенно потрясает Сергея. Это даже не деревня — в стороне от дороги маленький, необыкновенно уютный поселочек. Дома двухэтажные, с мезонинчиками, крыши жестяные, на окнах, ставнях красивые резные узоры. И церковка к поселку жмется — белая, каменная, с тремя зелеными маковками.
Идут часа три. Первый привал. Сергей съедает ломоть хлеба с тонюсеньким ломтиком сала. Припасы бережет. Голодовки больше не будет. После еды закуривает. В курение он втянулся по-настоящему, оно много теперь для него значит. Закуришь, несколько раз затянешься — и жизнь веселее становится. Кружится голова, приятное оцепенение разливается по телу.
Василь и Николай не курят. Начинали вместе с Сергеем, пускали дым через нос, но так на этом уровне и застряли. Им все равно: курить, не курить. Балуясь, иной раз скрутят цигарку, попускают дыму, но не затягиваются.
— Интересно, есть в полках оркестры? — задает вопрос Николай.
— Зачем тебе?
— Как зачем? Записался бы.
— Струнного нет. В духовом что ты можешь? Лупить балбешкой в барабан, лязгать тарелкой. Место, может, занято.
Василь и Николай кое-что умеют. На мандолине, гитаре тренькают неплохо. Сергей попробовал, да не пошло. Ко всему нужен талант.
— У нас, наверно, весна, — вздыхает Сергей. — Ветры из Прибалтики раньше тепло приносят...
Тайком хлопцы грустят по дому, по местечку. Ведь это первый, по существу, их вылет в широкий мир. Сергей в Москву, в Минск ездил, а Василь и Николай дальше Гомеля нигде не были.
Писем давно нет. Может, и приходят в запасной полк письма, да получать их некому.
— Подъе-о-о-ом!
И опять, растянувшись как змея, колонна петляет по проселку. То на пригорок поднимется, то в низину спустится. Возникнет в стороне от дороги одна деревушка, другая.
Они как бы замерли в своем безлюдном унынии. Не видать на улицах никакого движения. Светит солнце, жаворонки над полем поют. Но не увидишь в поле ни человека, ни коровы, ни коня.
Никто не засевает полей. И прошлым летом никто не засевал. Заплатки темной, перестоявшей под снегом пожни граничат с серыми плешинами, на которых давно растут бурьян, разная другая дикая трава. Дорогу расквасило — земля черная, густая.
ГЛАВА ВТОРАЯ
I
В большое село с франтоватыми деревянными домами колонна добирается во второй половине дня. Дома стоят в две линии по обе стороны широкой, но страшно грязной улицы. Грязи по колено, ступишь — ног не вытянешь.
Колонну отводят за огороды, на лужок, чтобы отдохнули солдаты после утомительного марша.
И сразу же бойцов начинают наперебой зазывать в свои роты лейтенанты и даже капитаны.
— Ребята, давайте в минометную роту! — выкрикивает шустрый приземистый старший лейтенант. — Артиллерия — бог войны. Минометы — тоже артиллерия...
Иван Чигрейка, с которым Сергей был в партизанах, советовал идти в минометчики.
Вспомнив его хвалу минометам, Сергей зовет в минометчики товарищей.
Николай Прокопчик щерит белые, как чеснок, зубы:
— Нашел счастье! Видел, какие железяки минометчики на горбу тащат? Словно ишаки...
Василь знает, куда хочет Николай, — в связисты. Немного поработал на почте, полазил по телеграфным столбам. Считает — стал специалистом...
Как раз белобрысый капитан связистов набирает. Ни слова не сказав Сергею, Николай с Василем Лебедем бегом туда. Отделиться, значит, хотят. Пусть отделяются. В связисты Сергея на веревке не затащишь.
Записывают в автоматчики. Сергей ринулся к кучке деревьев, где собралась в основном молодежь. И командир у автоматчиков симпатичный — молодой, с мужественным лицом лейтенант.
Однако уверенности нет. Происходит что-то не то. Лейтенант куда-то исчез. Те, кто записался было в автоматчики, переходят к санитарам, пэтээровцам, артиллеристам. Сергей решает никуда больше не записываться.
Сватанье в роты, взводы кончается так же неожиданно, как и началось. Подъезжает «виллис», из него выходят высокий полковник, два подполковника и майор. Маршевую роту строят в шеренгу. Полковник не спеша, как бы вглядываясь в лица, проходит вдоль строя.
— Белорусы есть? — зычно спрашивает, остановившись.
— Есть! — дружно выдыхает шеренга. Откуда?
— Гомельские!..
— Речицкие!..
— Пропойские!..
— Кричевские!..
Полковник удовлетворенно усмехается.
— Моя фамилия Василевский, — говорит звучно. — Я сам белорус, родился на Могилевщине, командую дивизией, в которую вы прибыли. Наша земля еще под врагом, небольшую часть ее вызволили, но мы вызволим всю. Будем бить проклятого врага, на какой бы фронт нас ни послали.
