Клыч Кулиев - Чёрный караван

Ричард на полном ходу перемахнул через высокий бархан и только тогда возразил:

— Разве не правда?

Я неспроста назвал его философом. Он в самом деле любил пофилософствовать и то и дело разражался такими вот сентенциями. Без улыбки, с самым серьезным видом. Оттого его слова вызывали еще больший смех.

Я попытался разжечь спор:

— Ну, кто из вас ответит философу? Артур, ты?

— Нет, нет! Спорить с философом мне не под силу.

— Джон, а ты как?

— Я, по правде сказать, не знаю, с чем едят философию, — лениво отозвался третий мой спутник.

— Слышишь, Ричард? Я вижу, поле битвы предоставлено нам двоим. Не возражаешь?

— А может, мне взять свои слова обратно? Как вы считаете?

— Почему?

— Вдруг на самом деле поверю, что я философ, и перегну палку.

— Ну, ну… Ты не увиливай. Давай поговорим начистоту. Ты говоришь: «Когда-то здесь, как гроза, прошел Александр Македонский». Правильно говоришь. Как гроза пронесся. А Чингисхан предал здесь все огню. Неподалеку отсюда, у самой границы, лежат развалины древнего города Мерва. Когда-то это был один из самых прославленных городов мира. Но посмотри на него сейчас. Кроме камней, там ничего нет. Кто разрушил его? Грабители Чингисхана. Но мы… Скажи мне: какой город мы разрушили? Какую страну сровняли с землей?

Ричард молчал. Я продолжал:

— Мы, дорогой философ, никого не грабим, ничего не уничтожаем. Наоборот, учим варваров, как нужно жить. Из векового сна выводим их па свет…

Мы приближались к отаре овец, пасшейся в низине. Рокот машины перепугал бедняжек: покачивая курдюками, они кинулись прочь. Чабаны, кипятившие на костре у дороги чай, увидев автомашину, тоже побросали свой скарб и пустились в бегство. Но, отбежав па некоторое, расстояние, остановились. Ричард, отпустив педаль, дал несколько долгих гудков. Чабаны отбежали подальше. Когда же мы, разгоняя устремившихся к нам со всех сторон собак, взобрались на холм, чабаны опять остановились. Я расхохотался и возобновил прерванный разговор:

— Видишь, философ? Скажи теперь сам: чем отличаются эти существа от животных? А они называют себя людьми. Да, они тоже люди. Но между нами и ними такая же разница, как между небом и землей. Ты ведешь машину, управляешь ею… А что могут они? Ничего! Но и их надо научить. Их тоже надо приобщить к цивилизации, сделать настоящими людьми! Кто может осуществить это? Ты, я и другие, подобные нам. Вот потому-то мы и не пропадем. Мы приносим благосостояние, строим заводы, фабрики, прокладываем железные дороги. Обновляем мир.

— Эту философию вам вряд ли удастся втолковать, например, индусам.

— А зачем втолковывать? Ты бывал в цирке?

— Да.

— Значит, ты видел, как диких хищников — африканских тигров и львов — учат там прыгать через огонь, стоять на двух лапах. Ты думаешь, они понимают, что делают доброе дело? А дикарь, дорогой философ, порою бывает хуже всякого животного. И сам при этом считает себя человеком. Вот почему и трудно объяснить ему, что он животное. Не так ли, Артур?

— Сущая правда, господин полковник. Здешние — еще ничего. Наши негры куда хуже. Не могут отличить белое от черного. Настоящие дикари!

— Слышишь, философ?

Ричард помолчал, потом ответил:

— В одном я твердо убежден: никогда наш путь не сойдется с путями азиатов или африканцев!

— Ого! Это уже что-то новое! — Я старался не менять тон, хотя глупые рассуждения Ричарда начинали меня раздражать. — На основании каких фактов вы пришли к таким глубоким выводам, уважаемый философ? Объясните!

— Объяснить нетрудно, — уверенно продолжал Ричард. — Мы называем азиатов варварами, а африканцев дикарями. Они тоже не питают к нам симпатии. Зовут нас палачами, грабителями… Как могут сойтись пути, если сердца бьются не в лад?

Мне очень хотелось осадить Ричарда. Но такой возможности не было. Наша автомашина карабкалась на холм. И вдруг, перевалив его, въехала в обширную, раскинувшуюся с юга на север зеленую долину. Стало легче на душе. После удручающих, мертвых песков свежая зелень долины показалась новым миром.

Рассекая долину надвое, по ней бежал арык с проточной водой. На берегу арыка виднелись кибитки и шалаши— должно быть, жилье переехавших на полевые работы дехкан[13]. По обе стороны дороги в ярких лучах солнца поблескивали огромные арбузы.

Как только мы начали спускаться с холма, из шалаша, стоявшего неподалеку от моста через арык, торопливо выбежали двое военных. Размахивая руками, они направились наперерез нашей машине. Я мигнул Артуру и Джону и велел остановить машину. Высокий, тощий офицер, подойдя ближе, заговорил на ломаном английском языке.

По погонам я определил, что незнакомцы — русские офицеры. Как они сюда попали? Кто такие? Множество вопросов шевелилось в моей голове. Я ответил на родном языке, хотя по выговору чувствовалось, что офицер неважно знает английский:

— What can I do for you, dear friends? [14]

Незнакомцы, видимо, не вполне поняли мой ответ. Высокий, тощий офицер на чистом французском языке спросил:

— Может быть, среди вас кто-нибудь знает французский?

Я выпрыгнул из машины и протянул руку:

— Давайте лучше поговорим по-русски…

Лица офицеров прояснились. Подошедший первым назвал себя. Он — штабс-капитан Герасимов, а его спутник— поручик Петросов. Я предложил им сигарет и спросил, каким образом они попали сюда. Герасимов, просительно посмотрев на меня, ответил:

— Если у вас есть время, уделите нам десяток минут. Мы бежали из кушкинского гарнизона. Слышали, что генерал Маллесон двигается с войсками на Асхабад. Мы идем к нему. Простите, с кем имею честь?..

— Я — полковник Форстер. Один из помощников генерала Маллесона.

— О-о! Сам бог послал вас нам. Теперь мы вас не отпустим, господин полковник. Мы пришли к вам. — Штабс-капитан приказал, обратясь к товарищу: — Ступай позови князя. Быстро!

— Что, среди вас есть даже князь?

— Да, есть один хроменький князек. Натер в дороге ножку и не может ходить.

В этот момент подошел и сам князь. Это был крепкий, средних лет голубоглазый блондин со светлыми усиками. Одна нога его была обута в сапог, а вторая, обмотанная белой тряпкой, засунута в чувяк с заложенным внутрь задником. Шел он прихрамывая, опираясь на толстую палку.

Я решил проверить, действительно ли эти офицеры из Кушки. Спросил, знают ли они капитана Воробьева. Первым откликнулся Петросов:

— Еще бы! Очень хорошо знаем. Мы собирались идти вместе. Но князь заболел, и нам пришлось остаться. Как мы слышали, капитану не повезло. А где его жена? Где Екатерина? Вы не знаете?

— Екатерина, по всей видимости, сегодня выехала из Мешхеда в Асхабад. Она вышла замуж.

— За кого?

— За министра иностранных дел Закаспийского правительства, господина Дохова.

— Ого! Тогда нам привалило счастье…

Мне и самому хотелось потолковать с офицерами. Ведь в Герате предстоял серьезный разговор с афганцами о Кушке. Офицеры подвернулись в самый нужный момент. Я расстегнул пояс, на котором висел пистолет, и, бросив его в машину, сказал:

— Чтобы поговорить спокойнее, господа, бросьте и вы ваше оружие в машину.

Офицеры были явно удивлены. У князя желваки на скулах заходили от возмущения. Я решил еще сильнее задеть его.

— Не обижайтесь, господа. Время такое… Прежде разве увидели бы вы князя в таком виде: одна нога в сапоге, другая в туфле!

Князь готов был испепелить меня взглядом, но промолчал. Я дал понять, что не собираюсь отказываться от своих намерений:

— Если вы, господа, действительно хотите беседовать со мной, поспешим. У меня мало времени.

Герасимов и Петросов без промедления расстегнули пояса и кинули оружие в машину, но князь не последовал их примеру.

— Тогда вы и беседуйте. А я подожду там, — сказал он и направился к шалашу.

Я схватил его за руку и весело рассмеялся:

— Ничего, князь! Пусть будет по-вашему. Не сердитесь! Давайте лучше выпьем по рюмке коньяку.

Мои подчиненные в несколько минут поставили палатку, разостлали кошму, приготовили вино и закуску.

Предложив первый тост за знакомство, я сразу же перевел разговор в нужное для меня русло:

— Я, господа, удивляюсь одному. Сейчас во всех углах России бушует невиданная буря, в кровопролитных сражениях решается ее будущее. Идет борьба за ее честь. А вы толпами бежите сюда. Почему? Кому, как не вам, защищать честь России?

Я знал — мой тон не придется по вкусу собеседникам. Ну что ж… Они должны с первой минуты понять — сейчас не время для нежностей. Особенно сильно был возмущен князь. Даже лицо его исказилось. Он заговорил, с негодованием глядя на меня:

— Не рано ли, господин полковник, начинаете действовать плетью?

— Нет, дорогой князь… Если вам угодно знать, я вполне разделяю вашу боль. Только ради этого, сгорая под убийственными лучами солнца, глотая удушливую пыль, я скитаюсь по этой пустыне. Сегодня и я принадлежу к числу верных сынов России!