Александр Кулешов - Ночное солнце
«Я не понимаю, — писал Петр, — что значит: с чего начинается Родина? Родина не может начинаться и не может кончаться. Она просто существует. Я бы мог не быть, а она есть всегда. Она была задолго до меня и навсегда после меня останется. Наверное, поэт хотел сказать: с чего начинается наше познание Родины, с чем первым мы знакомимся, познавая ее. Конечно, в стихах так не напишешь. Но я думаю, что для нас Родина начинается с того, что мы здесь рождаемся. Мы еще ничего не понимаем, не говорим, не видим, не знаем, но мы уже на Родине. Поэтому, наверное, правильно было бы сказать, что Родина для каждого из нас начинается с родильного дома. Это не так красиво звучит, как в стихах, но зато верно. Раз уж я так написал, то скажу, что, по-моему, кончается Родина для любого человека только на кладбище. Даже если его забросит на чужбину, он в душе не расстается со своей Родиной до могилы.
Есть такие, кто предал нашу Родину, кто воевал против нее, и они, конечно, уже не имели права считать себя ее сынами. Но, живя далеко и умирая далеко от нее, они все равно тосковали по ней и, наверное, не раз проклинали себя за свое предательство. Родина может быть только одна, и дороже ее ничего нет. Когда человек еще маленький, он уже любит свою Родину, как любит свою мать, хотя еще не понимает, что значит слово „любить“.
Только много позже он задумывается, за что любит. Но, по-моему, есть вещи, любовь к которым объяснять бесполезно, например, любовь к Родине, матери, девушке.
Я могу ответить, за что люблю армию, особенно воздушно-десантные войска, могу ответить, за что люблю борьбу дзюдо. Могу ответить, почему люблю море, или моего тренера, или моего инструктора парашютного спорта…
Но как ответить, за что я люблю мать? Люблю отца, сестру?..
Потом в песне говорится, что, быть может, Родина начинается с картинки в букваре, со старой отцовской буденовки. Это образ. Поэт хочет показать, как мы постепенно Родину познаем. Конечно, есть миллион вещей и событий, с которых начинается это познание. И тут трудно сказать, что важнее, а что менее важно, что познается раньше, а что позже.
Я расскажу о себе.
Я, наверное, почувствовал любовь к Родине через отца. Когда я понял, что ничего не жалко, что можно отдать все и саму жизнь за Родину. А этого никто не знает лучше военных. И нигде так хорошо не поймешь, как в армии.
Я понимаю, что для процветания и благополучия нашей страны работают все советские люди. Каждый, как может, на своем участке.
Но ведь, не будь армии, все бы пропало. Любой агрессор все, что создали, уничтожил бы в одну минуту. Вот почему, мне кажется, нигде так не чувствуешь любовь к Родине, необходимость все отдать за нее, как в армии. А я ведь родился в военной семье. Мой дед погиб в боях за Родину, мама, хоть и отдала жизнь не в бою, но ясно же, что отдала она ее как солдат. Отец мой кадровый военный, и вся его жизнь посвящена защите Родины. Таким буду и я.
Поэтому, если уж воспользоваться образом из той же песни, — мне ближе всего буденовка, а если перевести на современный язык — воздушно-десантные войска…»
Заканчивалось сочинение так:
«…Поэтому я пришел к выводу (и наверное, не делаю открытия), что не то что в одной фразе, а и в тысячах томов не ответишь на вопросы: „С чего начинается Родина? Что такое Родина? За что мы любим Родину?“
А уж если пытаться ответить, то я знаю только один ответ: за то, что она есть!»
Дописав, он еще долго сидел молча, устремив взгляд в пространство. Потом спохватился, заторопился, начал все переписывать, тщательно проверять. И сочинение сдал одним из последних. Медленно вышел из аудитории. Он так устал, словно провел многочасовую тренировку на татами. А преподаватель собрал листы, отнес в учебную часть, где один из офицеров сотрет написанную вверху листа фамилию абитуриента, поставив вместо нее шифр, отдаст на проверку.
Проверяющие не будут знать, кто писал сочинение — сын ли известного десантника-генерала, командира дивизии Чайковского, или ничем не примечательный выпускник десятого класса Синицын. Им все равно. Им важно, что написано и как.
Все в равном положении. И уж если ты потомок десантной династии и для тебя дело жизни поступить в училище, так будь любезен честь этой династии поддержи и соответственно экзамены сдай. Так-то.
Экзамены кончились, и, казалось бы, наступила самая волнительная пора — кто же зачислен? Но все так устали от напряжения, что ходили вялые, говорили тихо и неспешно. Выложились на дистанции, финишировали и теперь ожидали, пока судьи объявят результат.
— Ну, как? — то и дело задавали друг другу один и тот же вопрос. — Как думаешь?
Каждый раз звучал один и тот же ответ:
— Посмотрим.
Синицын ходил озабоченный.
— Понимаешь, — объяснял он Петру, — последнюю телеграмму послал, что последний экзамен сдал. Теперь должен послать, что зачислен. Так? А если не зачислят?
— Зачислят, — вяло успокаивал друга Петр, — ты же все сдал, все решил, все написал — три пятерки, четверка.
— Тебе хорошо, у тебя все пятерки, а средняя по аттестации четыре с половиной, а у меня аттестат хромает, телеграфировать не буду, прямо поеду, свалюсь ей как снег на голову. Объясню, что-нибудь придумаю.
— А зачем придумывать, — Петр недоуменно пожал плечами, — ну, не приняли, что ж, вешаться из-за этого?
— Э, тебе не понять! — досадливо махнул рукой Синицын.
Но Петр подумал, что уж если кто и сможет понять товарища, так именно он, Петр. Он постарался, как мог, подбодрить друга.
Их вызвали на мандатную комиссию.
Это было едва ли не решающим испытанием. Петр отлично понимал, что хотя после каждого экзамена число абитуриентов сокращается, но все равно успешно сдавших будет больше, чем сможет принять училище. И из числа этих успешно сдавших все экзамены тоже придется кого-то отсеивать, а кого-то выбирать. Все решит мандатная комиссия. В нее входили начальник училища в качестве председателя, начальник политотдела, заместитель по учебной части, командиры батальонов, начальники кафедр, врач, представитель комсомольской организации, представитель штаба ВДВ и другие, столь же авторитетные люди. Решение мандатной комиссии никаким обжалованиям пе подлежало.
И вновь с бьющимся сердцем вошел Петр в большую комнату, остановился перед длинным столом, покрытым красным сукном, и срывающимся голосом доложил:
— Товарищ генерал-лейтенант, абитуриент Чайковский на мандатную комиссию прибыл!
Первым долгом у Петра попросили предъявить комсомольский билет. Посмотрели зачетный лист, где красовались одни пятерки. Потом начали задавать вопросы. Собственно, члены комиссии уже познакомились раньше с абитуриентами. С помощью «предмандатных подкомиссий», как в шутку называл их начальник училища. Члены комиссии расходились по подразделениям, беседовали с группами, а порой и с отдельными абитуриентами. Беседы были дружескими, уж никак не официальными. И разумеется, комиссия тщательно изучила все личные дела поступающих.
На собеседовании задавали самые разные вопросы.
— Вы ведь поступаете второй раз? — спросил Петра один из членов комиссии в гражданской одежде. — Почему?
— Так точно, второй, — нахмурился Петр, ему неприятен был этот вопрос. — Прошлый раз не все было в порядке со здоровьем.
— А что именно? — не унимался гражданский.
За Петра ответил врач:
— Дистония была, перетренировался. Но сейчас все в порядке, поработал над здоровьем. Жалоб нет. — Врач улыбнулся.
— У кого нет? — подозрительно спросил въедливый член комиссии.
— Ни у кого. Ни у него, ни у нас, — сказал врач.
— А каким спортом занимаетесь? — задал вопрос один из командиров батальона.
— Парашютизмом, дзюдо, имею разряды. Плаваю, хожу на лыжах, стреляю, играю в баскетбол, футбол, волейбол, еще…
— Хватит. Ясно. Почему значки не носите?
Петр пожал плечами. Действительно, почему? Хотя бы парашютный.
— Все не наденешь… — заметил он неопределенно.
— Надо носить, — серьезно сказал начальник училища. — Как получите форму, сразу же все надеть!
— Есть, товарищ генерал-лейтенант! — бодро ответил Петр, усмотрев в словах начальника училища скрытую уверенность в его успехе.
— Почему решили к нам в училище поступать? — спросил полковник, начальник политотдела. — Раз второй раз пришли, значит, решение твердое.
— А как же иначе? — под общий веселый смех ответил Петр.
— У вас кто-нибудь из близких в ВДВ служил или служит? — спросил сидевший с краю майор.
— Ответ на мой вопрос, — сказал начальник политотдела, — вытекает из ответа на ваш: абитуриент сын комдива генерала Чайковского, внук майора Сергея Чайковского, чей портрет висит у нас в музее.
Члены комиссии одобрительно зашумели.
Петр помрачнел. Начинается… Отец, дед. А сам, значит… Но начальник политотдела, угадав его мысли, весело воскликнул:
