Луиджи Капуана - Маркиз Роккавердина
Летом поднимались наверх подышать свежим воздухом и некоторые «благородные господа» из клуба, и каноник Чиполла после вечерней службы в церкви святого Исидоро. Но маркиз всячески избегал разговоров с этими господами. Он вовсе не желал ввязываться в муниципальные интриги. С него достаточно было, что он платит налоги, к тому же чрезмерные! Ведь у этих господ только и было разговоров, что о мэре, позволяющем своему секретарю водить себя за нос, о советнике по тяжбам, разорявшем городскую казну и ее задолжников, о советнике по заготовкам, закрывающем один, а то и оба глаза на дела мясников и булочников… чтобы лучшие куски доставались ему!.. И так всегда: одни и те же пересуды по поводу всех и вся, одна и та же песня!.. «Ах, маркиз, вы могли бы сделать доброе дело нашему городу!..», «Будь вы мэром, дела пошли бы иначе!», «Нам нужны такие люди, как вы!..» Они приходили туда с этими дьявольскими искушениями. Но он всякий раз обрывал их:
— А мои собственные дела? У меня не хватает времени и на них! Бездельники нужны, чтобы служить городу!.. Всего хорошего, господа!
И он ускользал от них, когда не мог послать их подальше, и продолжал расхаживать взад-вперед: от бастиона до ступеней цоколя и от ступеней до бастиона, ступая по тонким стебелькам мальвы, которой заросла вся площадка.
Даже беседы с каноником Чиполлой не доставляли ему большого удовольствия.
Какое ему, маркизу Роккавердина, было дело и до папы Пия IX, и до монастырей, которые правительство собиралось упразднить?
Папа был далеко, и в Палермо газета «Монархия» заменяла сицилийцам папу. Что же касается монастырей, то они, конечно, выручали некоторые семьи… Но разве монахи не помогали революционерам! Так им и надо: теперь революционеры в знак благодарности гонят их в шею… Он не желал ввязываться ни в политику, ни в городское управление, ничего не желал знать ни о папе, ни о монастырях!
— Я занимаюсь своими делами, синьор каноник! А мои дела, видите, вон там внизу, в Марджителло. И вон там наверху, на холмах Казаликкьо, с этой стороны — в Поджогранде, а с той — в Медзатерре, вдоль реки… И здесь я сам и папа, и отец настоятель, чуть было не сказал — и мать настоятельница тоже!
Каноник Чиполла ухмылялся, думая о том, что мать настоятельницу маркиз держал в то время под замком у себя дома и что это далеко не лучший образец нравственности. Тем не менее он поддакивал:
— Истину говорите. Люди болтают болтовни ради, и ничего больше!
И он уходил, оставляя маркиза мерить шагами площадку.
В ту пору маркиз часто задерживался там допоздна, иногда с Рокко, иногда с адвокатом. Адвокат, сидя напротив него на бастионе, высоко над долиной, нес свою спиритическую околесицу, а маркиз грубовато подшучивал над ним: тогда он еще не боялся его.
Тем временем из-за холмов появлялась огромная красноватая луна и, будто бы ловко цепляясь за облака, поднималась по небосводу, заливая своим бледным светом весь неохватный простор долины до самых гор, сливавшихся с небом вдали у горизонта. Маркиз прерывал адвоката, чтобы показать ему:
— Видите свет там, внизу? Это хлев в Марджителло. Там дают мулам солому. А теперь Рокко закрывает окна в домике. Раз, два, три!.. Как будто лампа то зажигается, то гаснет. Продолжайте! Это Рокко переходит из комнаты в комнату…
Вот уже более двух месяцев маркиз почти не выходил на прогулку, без которой прежде, казалось, не мог обойтись. Действительно, каждый, кому нужно было поговорить с ним, отправлялся вечером на вершину холма, уверенный, что найдет его там, — он либо прохаживается по площадке, либо «дает аудиенцию», сидя на известняковых ступеньках, которые некогда вели к кресту.
Всего четыре или пять раз спускался он в долину, но не в Марджителло, а в Поджогранде, в Казаликкьо. А последние две недели совсем не выходил из дома, перетаскивал с места на место мебель, переставлял разные вещи, словно хотел измотать себя физической работой. Принимал он только адвоката, который появлялся, подобно летучей мыши, всегда вечером, или какого-нибудь батрака из Марджителло, присланного управляющим за указаниями, потому что никто не хотел брать на себя ответственность и самостоятельно принимать решения.
Батрак уходил, почесывая затылок. Сегодня приказывают одно, завтра другое. И если он не знал, что передать управляющему, то ему же и доставалось: «Скотина! Соображать надо было!»
Тетушка Грация сочувствовала бедняге:
— Пока суд не совершится, конца этим адским мукам не будет.
Но до суда оставались считанные дни, а настроение у маркиза ничуть не улучшалось, и он вымещал свою злость на доне Аквиланте:
— О каком следствии вы говорите? Все шито белыми нитками! Свидетельские показания? Доказательства? Да стоит защитнику рот раскрыть — и все это рухнет! А потом все сначала. И мне придется еще долгие месяцы жить в тревоге…
— Но почему? Это любопытно.
— Потому что, если я умою руки, скажут: «Маркизу и дела нет до бедного Рокко! Мертвого не воскресишь, а живой успокоится». И поползут новые слухи… Вот увидите.
— Почему же? Это даже любопытно!
— Вам любопытно, потому что у вас на уме только суд, интересное дело и блестящая речь, которую вы произнесете… А если присяжные оправдают Нели Казаччо?.. Кто-то же… убил Рокко, раз он убит… Не сам же он себя убил… И опять все сначала!
— Подождем прежде, что решат присяжные. Я пришел узнать, в котором часу мы поедем.
— Когда вам угодно. Коляска в вашем распоряжении. А я не поеду.
— Но вас тоже вызывают.
— Мои показания записаны в деле. Их могут огласить.
— Но ваше присутствие тоже поможет делу. Для присяжных, сами знаете, важны впечатления на суде, они ведь решают по собственному разумению. А точные факты им не нужны…
И дону Аквиланте пришлось приложить немало усилий, чтобы уговорить его поехать вместе с ним в суд. Он чуть было не раскаялся в этом.
— Остерегитесь, маркиз!.. Остерегитесь! — умолял он.
Но маркиз, не обращая на него никакого внимания, все нахлестывал мулов, гнал их во весь опор по головокружительным спускам дороги, петлявшей по склонам горы, на вершине которой, продуваемый всеми ветрами, стоял Раббато.
— Остерегитесь, маркиз!
Напрасно Титта, кучер, сидевший на козлах рядом с маркизом, время от времени оборачивался, успокаивая дона Аквиланте.
Дон Аквиланте с ужасом вспоминал, что как-то раз на одном из этих спусков мулов понесло и они, словно обезумевшие, потащили маркиза по склону, по кустарникам и камням к пропасти и чудом остановились на самом краю. Он думал, что такие чудеса не повторяются, повторяются только несчастья. Маркизу надо было помнить об этом!
Взмыленные мулы выбивались из сил под сыпавшимися на них ударами хлыста и рвались вперед. Должно быть, маркиз срывал на них свою злость, как будто следствие и процесс вели эти несчастные животные и они виноваты в том, что Нели Казаччо могут оправдать!
Они молнией пролетели мимо повозок, на которых не спеша ехали вниз свидетели. Дон Аквиланте узнал Розу Стангу, мастро Вито Ноччу, Микеле Стиццу, но не успел ответить на их приветствие. Он завидовал им. Конечно, на этих повозках им не слишком-то удобно — в пыли и под палящим солнцем, но они, по крайней мере, ехали спокойно, не рискуя сломать себе шею.
— Остерегитесь, маркиз!
И, чтобы отвлечься, дон Аквиланте стал думать о «старом» маркизе. До сих пор еще вспоминают историю о том, как он собирал свидетелей… Вот это был настоящий Роккавердина!.. Другие времена, другие люди!.. Нужно было выиграть тяжбу? Требовались улики? И он писал своему управляющему в деревню: «Пришли тотчас еще одну повозку свидетелей!» Они покупались по два тари за штуку!.. Липовые, разумеется! «Старый» маркиз, ничего не скажешь, особой щепетильностью не отличался! Порода в каком-то смысле осталась та же. Когда кто-нибудь из Роккавердина устремляется к цели, он способен на все — и на дурное, и на хорошее!.. Даже если для этого необходимо свернуть шею первому встречному…
— Остерегитесь, маркиз!
Маркиз, однако, пересел с козел в коляску только внизу, в долине, когда дорога побежала прямо к самому горизонту, и они ехали под неумолчный треск цикад в ветвях оливковых деревьев и стрекот кузнечиков в жнивье.
— Говорят, лет через пять у нас будет железная дорога.
— Поезда тоже, когда сталкиваются, выходят из повиновения у машинистов, — ответил маркиз, как-то странно улыбаясь. — И тут уже бесполезно кричать: «Остерегитесь, маркиз!»
6
В Раббато уже было известно — передали по телеграфу, — что Нели Казаччо осужден: «Пятнадцать лет!»
И два дня спустя люди осаждали вернувшихся свидетелей, желая узнать все подробности дела.
Нели, едва услышав «Пятнадцать лет!», закрыл лицо руками и разрыдался. Потом поднял правую руку и закричал:
— Господи, клянусь перед твоим божественным ликом: я невиновен! И если я говорю неправду, порази меня.
