Александр Грог - Время своих войн 1-2
— Тогда Федя много ближе к божьему промыслу, — отмечает Седой.
— Может и так, — бормочет Извилина, морща кожу у глаз под собственные мысли.
Вспоминают про сегодняшних заезжих неудачников.
— Два–три дня лечиться будут, свирепеть, а потом хату сожгут или баню.
— Завтра в город!
— Завтра там делать нечего, любой заезжий в городе шишкой будет — на самом виду, день–то не базарный, — разъясняет Седой. — А вот послезавтра, в пятницу, будет в самый раз.
— А что базарные дни теперь по пятницам?
— Пятница и воскресенье, в субботу большой торговле велено отдыхать. Только киоски работают. Хазария у нас теперь — иудея. Уже и субботние дни соблюдаем. Так что, обиженных там не найдем — они люди базарные. И чего полезли? — вздыхает он.
— Это они из–за своих матрен на принцип, — заявляет Лешка — Замполит. — Выпендриться захотелось, какие они крутые.
— Баня у меня хорошая, — убежденно говорит Седой.
Все соглашаются, хвалят баню.
— Баня хорошая — просторно. Поблядовать есть где, выпить, закусить, заодно и помыться. У тебя там что наверху? Над пределом? Не лежанка ли?
— Она самая.
— Вот–вот, и об этом тоже. Слишком уютно.
— Все беды из–за баб! — упрямо говорит Сашка — Снайпер.
— И войны тоже! — соглашается Миша — Беспредел. — Я читал у Гомера.
— Это ты про Елену Троянскую, что ли? — удивляется Замполит — Вот еще! Была бы им охота воевать! Ты мне скажи, а состоялась бы та война, если бы та Елена не смылась со всей государственной казной? Тут же конкретное финансовое кидалово. Извилину спроси — он тебе подтвердит. Судя по всему, стерва была редкостная — взяла, да и сама себе алименты начислила! Другой мужик, может, так бы и отдал, и даже доплатил втихаря, чтобы свалила, но когда такое публичное — словно нарочно сработанное, когда так нагло у тебя же на оплату твоих же рогов все — слышь? — все, что непосильным царским трудом нажито — енто ты по–ни–ма–ешь..! Не за бабу там воевали, а за деньги, репутацию и штрафные проценты, которые к ним наросли. Престижность подсушивали подмоченную — или что там у него? — таки царь, как–никак. А иначе никак — соседние цари не поймут — враз раскоронуют. Пон–н–ньмашь?..
Леха слово «понимаешь» всяк раз умудряется излагать цветасто, по–всякому утрируя, обыгрывая географию голоса, утончая оттенками акцентов «народов СССР», коих множество — согласно энциклопедии на одном Кавказе за сотню.
— Но, ведь, простил же потом? Опять в дом взял!
— А родня жонкина? — изумляется Леха. — Посуди сам; вот, допустим, работаешь ты, Михайлыч, царем — не скромничай, на царя ты вполне тянешь — вон какой представительный! — но там ведь не только сладко спать и вкусно кушать, есть иные заботы. Клановые дела, союзнички, вредители… Бр-р! Нет работы вреднее царской!
— Как у бабы? Семьдесят две увертки на день положено иметь? — соображает Михаил.
— А если баба во власти? — пугает Леха.
— Заканчивайте про ужасы эти! Еще и к ночи!
— Вот–вот… — говорит Седой. — Марина Батьковна — какая была королевна! — тоже единственная, кто нас едва не перессорила.
— Агент влияния!
— Кто?
— Агент влияния она — потенциальная вражья агентура.
— Это точно — потенциальная. Помню, я, как на нее гляну, враз свою потенцию ощущаю — влияет однозначно. Может, это по молодости так? У тебя–то как сейчас, Енисеич?
— Ничего–ничего, — злорадно говорит Седой. — С утра рабочий цикл начнется — на все, что движется, вставать не будет!
— Ох и злюка ты, Седой!
— Я не злой, я заботливый.
— Молчал бы! Раскрутил Петьку на негритосок! Мы в разведвыход, ты с ними на печь?
— А–то–ж! Тут как скрипка — чем старше, тем лучше мелодии выводит! — едва ли хвалится Седой почесывая бороду. — К хозяйству приставлю. Не тот у меня возраст, чтобы по девкам в любую погоду. Уже хочется, чтобы они ко мне с закуской и выпивкой. Если справные, если Пелагея мумб нашему житию выучит — будут такие подвижки, возможно, и в самом деле того… Оженюсь! — убеждает других, но больше себя Седой, которого тоже чуточку развезло (глаза стали сальные — заблестели). — Уютней женатому–то! Языку — так думаю — тоже надо бы обучить…
— Читать — писать?
— Вот это бабам лишнее, — категорично отрезает Седой.
— А письмецо на родину?
— Это еще зачем?
— Чтобы другие приезжали!
— Ага — ждите! — укоризненно говорит Седой. — Тут без предварительного осмотра никак нельзя. Казаку верю — страшил не привезет. Видел бы ты, какие там встречаются!
— А то я не видел!
— Эй, хорош про ведьм! Давайте о горынычах! Так сотряпаем письмецо, про которое раньше говорили? «Иду на Вы!» Или — «иду на вас», «по вас»..?
— «Иду до вас, а там посмотрим!»
— Кому бумагу?
— Мише! У него подчерк хороший! Рузухабистый.
Тогда не мешайте. Я пишу умнее, чем разговариваю, а разговариваю умнее, чем думаю, по причине, что в тот момент не думаю вовсе. Не успеваю! — объясняет Миша окончательно все запутывая.
Извилина! Как такие письма пишутся?
— Что прямо сейчас?
— Сейчас! — требует Казак, зная, что на отложенное дело снег падает.
— Мы государство такое–то, божьей помощью и собственным почином, объявляем вам войну по причинам, перечислять которые считаем ненужным, поелику вы их сами знаете… Примерно так.
— В задницу такие прогибоны! — говорит Петька — Казак. — Нечто казаки писем турецким султанам не писали? Диктуй из классики!
— Там не совсем то, — сомневается Извилина. — И не дипломатично.
— То — не то… разберемся!
Сергей морщит лоб.
— В шестнадцатом веке султан Мохаммед Четвертый, раздраженный набегами на свои вотчины, обратился к запорожским казакам следующим посланием: «Я, султан и владыка Блистательной Порты, брат Солнца и Луны, наместник Аллаха на Земле, властелин царств — Македонского, Вавилонского, Иерусалимского, Большого и Малого Египта, царь над царями, властелин над властелинами, несравненный рыцарь, никем непобедимый воин, владетель древа жизни, неотступный хранитель гроба Иисуса Христа, попечитель самого Бога, надежда и утешитель мусульман, устрашитель и великий защитник христиан, повелеваю вам, запорожские казаки, сдаться мне добровольно и без всякого сопротивления и меня вашими нападениями не заставлять беспокоиться…» Число, подпись…
— Солидный титул, — крякает Седой.
— И главное — скромный!
— На это неосторожное обращение казаки ответили следующим, — сообщает Извилина, частично переходя на украинскую мову: — «Ти, султан, черт турецкий, проклятого черта брат и товарищ, самого Люцеперя секретарь. Який ти в черта лыцарь, коли голою сракою ежака не вбъешь. Черт висирае, а твое вийско пожирае. Не будешь ти, сукин ти сыну, синив християнських пид собой мати, твойого вийска мы не боимось, землею и водою будем биться з тобою, распро… тудык твою мать. Вавилоньский ти кухарь, Макидоньский колесник, Иерусалимський бравирник, Александрийський козолуп, Великого и Малого Египта свинарь, Армянська злодиюка, Татарський сагайдак, Каменецкий кат, у всего свиту и пидсвиту блазень, самого гаспида внук и нашего х… крюк. Свиняча ти морда, кобиляча срака, ризницька собака, нехрещений лоб, мать твою… От так тоби запорожци висказали, плюгавче. Не будешь ти и свиней християнских пасти. Теперь кончаемо, бо числа не знаемо и календаря не маемо, миcяц у неби, год у книзи, а день такий у нас, який и у вас. За це поцилуй в сраку нас!..»
— Возьмем за образец! — вытирая слезы с лица, давится смехом Замполит. — Какая шапка будет? Что у них там? Кнессет, сейм, бундесрат? Только — чур! — я сам! — повторяет он, — Эту бумагу я, чур на всех, сам занесу. Приколочу им к дверям палаты заседаний, да так приколочу — продрищутся!
Кому страсти–напасти, а кому смех, да потеха. По старинному обычаю за казачество втетеривают до характерного бульканья в пищеводе…
— На хорватском тоже есть толковое, — заявляет Казак.
— Например?
— Суко–бля–вамо! — раздельно выговаривает Петька — Казак.
— И что сие означает?
— Столкновение!
— Какой точный язык, — удивляется Леха.
----
ВВОДНЫЕ (аналитический отдел):
13 мая 2007
Пентагон ищет переводчиков, которых можно было бы использовать во время войны или чрезвычайной ситуации. Ведомство выделило 2 млн долларов на обучение арабскому, русскому, китайскому, пушту и фарси.
Пентагон планирует создать гражданский Корпус переводчиков. Он будет состоять из одной тысячи знатоков иностранных языков.
Предполагается, что вступившие в Корпус переводчики будут привлекаться в случае каких–то гуманитарных кризисов, а также при осуществлении военных операций.
