Айбек - Священная кровь
— Рабочих требует? Это куда же? — не понял Юлчи.
Джура рассказал все, что знал о мобилизации на тыловые работы.
— Выходит, новое несчастье на голову бедноты, — нахмурился Юлчи.
— Верно, спасибо твоему родителю, верно! — вскочил Джура. — На меня раньше всех покупатель нашелся! Хозяин хотел послать меня вместо своего племянника!.. «Подохнуть мне, если мать родила меня для вас!» — думаю себе. — Джура помолчал, затем с некоторым смущением проговорил: — Работы много у меня. Ты здесь располагайся и сиди себе спокойно… Я сейчас…
Джура бросил щепотку чаю в кумган на очаге, положил перед Юлчи лепешку и посоветовал никуда не отлучаться до вечера. Юлчи ответил, что собирается искупаться в Анхоре. Джура дружески пожурил его за неосторожность, но в конце концов сунул в руки джигита обмылок, молча указал на маленький, с пятак, замочек от двери и вышел, торопясь по своим делам.
После чая Юлчи отправился к Анхору. Облюбовал место поглубже, разделся и бросился в освежающую прохладу потока. Окунувшись несколько раз, он выбрался на мель, принялся мылить голову, тело. Только тут он заметил, как сильно похудел, как выпирают его крупные кости.
Узкий Анхор не давал простора, но джигит сильными, широкими бросками, вспенивая воду, поплыл вдоль берега. С десяток белых уток, скользивших по воде впереди него, испуганно закрякали, хлопая крыльями, кинулись в разные стороны.
С каждым взмахом рук Юлчи все больше ощущал легкость в теле, чувствовал, как мускулы его наливаются прежней силой. Вокруг тишина и покой. Прохожих нет. На берегу Анхора среди верб пасутся две белых козы. Время от времени они настороженно взглядывают на джигита, потряхивая бородами, и снова прячут головы в зелени.
Солнце поднялось высоко, но лучи его, скользившие меж листвы, здесь не припекали, а только ласкали тело…
Юлчи оделся и легко зашагал вдоль берега. Он не пошел в душную, темную лачугу Джуры. Ему хотелось побывать среди людей, разузнать новости, увидеть Унсин, услышать что-нибудь о Гульнар. Но прежде надо было раздобыть какую-нибудь мелочь на ужин. Махнув рукой на предостережения Джуры, он торопливо направился к базару.
Солнце палит отвесными лучами. Камни жгут ноги. Пыль. Трудно дышать. Базарный гомон и шум в самом разгаре. Люди озлоблены, грубы. От всех пахнет потом. У всех на языке жалобы на дороговизну, нужду, на мобилизацию.
Юлчи посчастливилось доставить поклажу в несколько мест и заработать немного денег. Вечером усталый джигит забежал к Джуре, отдал ключ и отправился к сестре. Дорогой на добытые за день гроши купил две тонких лепешки и немного винограда.
В сумерки, уже неподалеку от места, джигит, присмотревшись, увидел впереди себя Шакира-ата: постукивая посохом, старик медленно шел вдоль узенькой улицы по направлению к дому. Юлчи обрадовался, ускорил шаг:
— Здоровы ли, отец?
Старик вздрогнул, поднял голову. Не находя слов, он молча обнял джигита, костлявыми руками погладил его плечи. Затем суетливо засеменил к дому и еще с порога калитки крикнул:
— Доченька, готовь мне подарок! Брат твой!
Унсин выпорхнула навстречу и со слезами кинулась на шею брата.
— Не плачь, родная, не плачь! — успокаивал ее Юлчи дрожащим от волнения голосом.
Тетушка Кумри поклонилась джигиту издали, поздравив его с освобождением и пожелав долгой жизни.
Унсин быстро расстелила во дворе кошму, зажгла лампу. Юлчи, усадив к себе на колени внучат Шакира-ата, дал каждому по кисти винограда. Обрадованные, дети повисли у него на плечах.
Юлчи спросил старика, как живется. Шакир-ата пожаловался на трудность времени, а о себе сказал так:
— Горе за горем, сынок. Но мы еще кое-как таскаем свои чарики. По правде говоря, нас кормит Унсин. Ичиги, какие она шьет, только в руках держать да любоваться. Прямо играют! Такой способной и работящей, такой учтивой и доброй девушки во всех семи поясах земли не найти.
Слова старика обрадовали Юлчи. Он хотел было похвалить сестру, но Унсин вдруг исчезла. Через минуту она выбежала из дома, подошла к Юлчи, сняла с него старую, грязную тюбетейку и надела новую, любовно вышитую ею для брата. Юлчи снял тюбетейку, поднес к лампе, полюбовался красивым узором, снова надел и поблагодарил сестру. Ему показалось, что девушка чем-то опечалена.
— О чем ты грустишь? Ведь я вернулся здоровый и невредимый.
Девушка опустила глаза:
— Ничего, это я так…
Унсин и в самом деле была печальна. Третьего дня здесь узнали о смерти Гульнар. Весть эта потрясла девушку, и сейчас она не знала, как рассказать обо всем брату.
Шакир-ата сходил за Каратаем. Женщины скрылись в доме. Друзья крепко обнялись, затем уселись за чай и начали беседу.
Отвечая на вопрос Юлчи, Каратай заговорил о тяжелом положении ремесленников и всех, кто трудом добывал себе кусок хлеба.
— Если и дальше так будет продолжаться, — сказал он, — народ начнет умирать с голоду.
Юлчи внимательно выслушал кузнеца, потом наклонился к друзьям и заговорил, понижая голос:
— По-моему, все бедствия от того, что жизнь у нас устроена несправедливо. Подумайте сами: кучка баев — хозяева всех богатств. Несчетное же множество бедного трудового люда — голые, босые… Кто трудится, проливает пот, в котелке голую воду варит. А баи богатеют от их трудов, набивают и без того тугую мошну, бесятся от богатства. Вот от этого и все бедствия, в этом и вся суть. Хорошо, а что же делать, спросите? Скажу: жалобами, слезами и хныканьем не изменить жизнь. Чтобы освободиться от рабства, к борьбе надо быть готовым. Надо раскрыть глаза народу. Если мы, трудящиеся, выступим все сообща, то наверняка повалим и всех баев и самого кровопийцу Николая. Трудовой народ сам тогда будет распоряжаться своими делами. Я слышал — так думают русские рабочие, мастеровые. Они уже много лет идут этой дорогой, и нам надо следовать за ними. Что вы на это скажете?..
Кузнец и Шакир-ата некоторое время молчали, раздумывая. Наконец Каратай дружески хлопнул Юлчи по плечу:
— И добрая же голова у тебя, братец мой Юлчи! Золотая голова! Все, что сказал ты, — истинная правда. И насчет русских рабочих — тоже верно. Русские рабочие — большая сила. Они народ знающий — все машины они заставляют вертеться. И если русские рабочие так думают, то у нас с ними должна быть одна дорога.
Юлчи долго рассказывал о своем новом друге Петрове. Шакир-ата слушал, не сводя глаз с джигита.
— А твои мастеровые, видно, очень бывалые, отчаянные люди! — воскликнул он, когда Юлчи умолк.
— Да, смелый народ, решительный, — подтвердил кузнец. — Недавно мне пришлось видеть одного на улице… Так что бы вы думали? Он среди белого дня на глазах у народа ударил по лицу какого-то начальника из полиции!..
— Неужели? — изумился старик.
— Рабочие идут и против войны, и против Николая, и против буржуев! — с гордостью за своих новых друзей сказал Юлчи.
— Буржуев, говоришь? Это кто же такие? — заинтересовался старик.
— Петров всех баев буржуями называл, — объяснил Юлчи. — Он так говорил: «И узбеки, и русские — все одинаково терпят от буржуев, от баев, значит. Уничтожим, говорит, Николая и буржуев — и русских и мусульманских — и все дела поручим вести своим людям — рабочим, дехканам. Вот тогда и жизнь улучшится…» Тут, отец, большие дела. Пораздумаешь над каждым словом, и на сердце радостно станет, потому — мысли эти правдивыегпростые и понятные…
— Удивительное время настало! — шептал про себя Шакир-ата. — Чтоб трудящемуся человеку и самому быть хозяином своей доли, а? Товба!.. А я весь свой век прожил, как в темном закуте. Только и знал — гнуть спину на какого-нибудь жадного зверя… — Старик вздохнул, посмотрел на Юлчи, на Каратая. — Что ж, поживите хоть вы, молодые. Перестраивайте жизнь. Поворачивайте все по-своему.
— И повернем! — горячо отозвался кузнец. — Юлчи-палван правду сказал. Кому нужны баи? Кому нужен царь? Кому нужна война? Какая польза от нее народу? Только одни муки. А баи больше прежнего разжирели… Вот на тыловые работы записали только сыновей бедняков — новая беда на наши головы. Брата моего забирают, Юлчи-бай. И без того нужда задавила, голова кругом идет, а тут еще забота. Ух!..
Успокоившись, Каратай положил на плечо Юлчи руку:
— Тебе, палван, опасно оставаться в городе. Надо устраиваться где-нибудь на окраине.
Джигит хотел было возразить, но когда к мнению кузнеца присоединился и старик, он согласился. Только спросил:
— Куда же мне направиться?
Каратай предложил:
— На Тахтапуле у меня есть старушка тетка. Одинокая. Пойдем к ней.
Каратай поднялся. Юлчи проводил его на улицу и позвал Унсин. Ему очень хотелось расспросить сестру о Гульнар. Однако, когда Унсин подошла, джигит не осмелился раскрыть перед ней свое сердце. «Может быть, сама заговорит», — понадеялся он. Но девушка о Гульнар ни словом не обмолвилась. Она только пожалела, что брат так скоро уходит, и пообещала завтра-послезавтра навестить его.
