Аркадий Крупняков - Москва-матушка

Из спаленки отец вышел чернее тучи. Кирилловну вывели под руку служанки. Ольге показалось, что мать за эти часы постарела на несколько лет. Выпроводив служанок, Никита сел за стол про­тив жены и, не глядя на Ольгу, заговорил:

—              Ну вот, Кирилловна, вырастили мы дочку. Единственную. Думали, она род славный Чуриловых продолжит и будут у нас с тобой внуки, как у всех честных людей. В зятья ждал я человека благородного, моему делу помощника. А что вышло? За любовь,

за ласку, за заботу да за хлеб-соль дочь отплатила щедро. Воз­ложила невиданный позор на наши седые головы. Как теперь даль­ше жить будем, старуха? Как торговлишку вести? Поеду на Русь с товарами — зятек-разбойничек пограбит и буде жалобиться не можно. Родня — ничего не поделаешь. А може, и награбленное в моих клетях прятать заставит. Что молчишь, старая? Не углядели мы с тобой, не с той стороны беда пришла, отколь ждали.

—      Бог с тобой, Иикитушка,— еле слышно промолвила Кирил­ловна,— говори, что надумал, не томи душеньку.

—      Бить бы тебя, дочь, надо, да боем беду "не исправишь. Грех прикрывать надобно. К смотринам готовься. Человек к Гуаскам мною уже послан. Выйдешь замуж за Теодоро, и в моих хоромах будете жить. Парень обещал православную веру принять, и на том слава богу. Не только за латиняна, а за татарина теперь тебя рад отдать, чтобы срам твой скрыть. Приедут сватать —будь весела. Люб ли, не люб жених — радость показывай. Умела напакостни­чать — умей и притворяться. Поженитесь, а там как хотите.

—      Тятенька...

—      Не смей перечить, греховодница! — гневно воскликнул отец а тяжело опустил ладонь на стол.

СВАТЫ

Под вечер прискакал посланный к ди Гуаско слуга и сообщил, что фряги будут в доме Чуриловых сегодня же.

—      Почитай, сразу же за мной и поехали,— сказал он.

В самой большой горнице зажгли множество свечей, пригото­вили стол, вынесли из погреба вино и яства. Ольгу увели в ее свет­лицу наряжать к выходу на смотрины. Загодя приготовили дорогой кашемировый платок. По обычаю издревле, ежели невеста жениху по нраву — дарит он ей на смотринах вместе с подарками полотен­це. Ежели невеста не по душе — только одни подарки. Невеста в знак согласия выйти замуж одаривает жениха платком. Коли же­них не приглянется — на стол вместо платка невеста выносит «по­сошок на дорогу» — стакан вина.

Ждали гостей долго.

Уже перед самым колокольным звоном у ворот Никитиного до­ма остановились шестеро всадников. Четверо слуг ввели лошадей во двор — двое в черных плащах поднялись на высокий рундук. Здесь их встретил сам хозяин и провел в горницы. Служанки при­няли у гостей плащи и шляпы.

Старый ди Гуаско одет был просто, молодой — наряжен, слов­но герцог.       і

За хозяином прошли в горницу, расселись вокруг стола. Теодо- ро сиял. Наконец-то ему улыбнулось счастье. Не успел он добить­ся согласия отца на брак с Ольгой, как прискакал холоп и привез письмо русского купца, в котором Никита сообщил, что Ольга сог­ласна стать женой Теодоро и он, родитель, не хочет перечить ей.

—      Легка ли была дорога? — спросил Никита Чурилов.

—      Легка и приятна, синьор Никита,— ответил Теодоро.

—      Это только для тебя, мой мальчик. Он летел сюда, словно на крыльях. А мне, старику, седло наломало кости препорядочно. Кля­нусь громом — думал, рассыплюсь в пути.

—      Да, синьор Антонио, нам дальние дороги уже заказаны. У меня тоже здоровье далеко не то, что раньше. После трудного пу­ти и подкрепиться бы не грех.

—      Ты прав, мой друг. Я с наслаждением промочу мое пересох­шее горло.

Никита дал знак, и служанки вынесли к столу вино и фрукты.

После первых чарок разговор пошел веселее. Говорили о тор­говле, о порядках в консульстве, о приезде русского посла, о ста­новлении и укреплении государства Московского. Но вот Чурилов встал, поклонился гостям.

—  Теперь не изволите ли закусить чем бог -послал.

Двери в горницу распахнулись, вошла Кирилловна. Она тоже поклонилась гостям и встала в стороне. Появилась Ольга — она несла поднос с вишневой наливкой. Руки ее дрожали, и оттого слегка звенели кубки на подносе. Поставив сверкающие розовыми огоньками хрустальные графины на стол, Ольга низко поклонилась сперва Антонио, затем Теодоро и встала рядом с матерью. Служан­ки, вошедшие за Ольгой, расставили на столе дымящиеся миски с ухой, тарелки с жареной бараниной, пироги с морковью и луком и удалились.

—      Моя жена Елизавета Кирилловна, а это моя дочь Ольга,— сказал Никита, голос его дрогнул. Антонио и Теодоро неотрывно глядели на Ольгу. Одетая в белоснежный шелковый сарафан, вы­шитый голубыми крестиками на плечах и по нижней оборке, Ольга казалась высокой и стройной. Узкий, шитый золотом поясок пере­хватывал сарафан в талии и спускался с правого бока почти до земли. Тугие русые косы, сложенные венцом на голове, -сверкали, словно пересыпанные золотой пылью. Лицо, тронутое легкой грус­тью, казалось еще нежнее, чем прежде. Антонио, мысленно сравнив ее с первой снохой, женой Андреоло, решил про себя: «Та сухопа­рая простушка не годится этой королеве даже и в подметки. Этому сопляку Теодоро чертовски везет. Иметь такую жену...»

—      О, синьор Никита, когда мой Теодоро говорил о красоте ва­шей дочери, я, признаться, не очень верил ему. Влюбленному все­гда кажется, что лучше его любимой нет на свете. Но теперь я сам вижу — она будет украшением всей нашей семьи. Будешь ли ты любить моего мальчика?

—     Я мало знаю синьора Теодоро,— тихо промолвила Ольга.— Тятенька говорит, что он очень хороший человек.

—     Твой ответ синьорина, говорит о том, что ты не только кра­сива, но и умна. Я хотел бы знать, захочешь ли ты стать женой Тео­доро ди Гуаско?

—     На то воля моих родителей. Как они скажут, так и будет.

—     Вот и прекрасно! — воскликнул Антонио.— Теодоро, за такой умный ответ следует одарить синьорину.

Теодоро вышел во двор и быстро вернулся со свертком из сире­невого бархата. Развернул его, торопливо положил на вытянутые руки отца вышитое широкое полотенце. Затем разложил на нем рядышком два золотых, отличнейшей работы, браслета, украшен­ные разноцветными каменьями, и три нитки крупного жемчуга. Старый ди Гуаско с глубоким поклоном передал все это Ольге.

—     Прежде чем заехать к вам, мы с Теодоро были у дьякона русской церкви. Он нам подробно рассказал про ваши обычаи, но пока я искал в городе полотенце, признаться, многое позабыл. Про­шу извинить, если что не так,— и Антонио возвратился к столу.

Ольга передала полотенце и подарки матери и вышла. Тут же она вернулась и вынесла на широком бронзовом подносе сложен­ный треугольником кашемировый платок. Сделала шаг по направ­лению к Теодоро и вдруг остановилась. Взглянула на мать, на от­ца. Никита смотрел на дочь сурово, мать опустила глаза, губы ее дергались — вот-вот заплачет. Ольга подошла к жениху, подала ему поднос.

—     Дело сделано! — громко произнес Антонио.— Теперь надо поговорить о свадьбе, о жизни молодых.

—     Мать, уведи Ольгу к себе. Мы тут покалякаем одни,— ска­зал Никита и, когда Кирилловна и Ольга вышли, присел к столу снова.

—     У нас все готово, время подходящее. Тянуть нельзя — дел впереди много, скоро в Кафе ярмарка начнется. Через седьмицу, я думаю, и сыграем свадебку.

—     Седьмица — то есть неделя? — спросил Антонио.— Я согла­сен. Только жаль, к свадьбе отдельный дом в Скути для молодых не будет готов.

—     Об этом я и хотел поговорить, синьоры. Может, вам это не подойдет — воля ваша,— начал Никита.— Семья большая у вас и по вере Оленьке моей вовсе чужая. Жить к вам я дочь не отпущу. Ведомо вам, что у меня в Кафе есть сын. Я мыслю со старухой пе­реехать жить к нему, а сии хоромы и лавки мои сурожские отдать молодым. Пусть своей семьей живут отдельно, торговлишку пусть ведут — бог с ними. Дом мой богат — приданое для невесты нема­-

лое. Кроме того, деньгами за Оленькой даю четыре тысячи рублей серебром, что равно восьми сотням сонмов по-вашему. И еще од­но— сие самое главное. Завтра же синьор Теодоро повинен при­нять нашу веру, венчаться в русской православной церкви, что на улице святого Стефана.

—      Как ты смотришь на это, Теодоро?

—      С синьориной Ольгой я согласен жить хоть на краю света. Православие я завтра приму.

—      Да, мы уже договорились. Нелегкое это дело, но ради такой красавицы я согласен дать свою волю хоть на принятие веры Ма­гометовой.

—      Прошу, синьор Антонио, нашу веру с магометовой не рав­нять,— сурово заметил Никита.— Вера сия самая правильная на земле.

—      Прости меня. Я, может, плохо сказал. Что касается до меня, то по мне все веры хороши, если есть деньги. По мне так — пусть живут в твоем доме, пусть ведут торговлю. Помехой я не буду, на­оборот, помогу развернуть дело шире. У Гуаско карманы далеко не пусты, поверь слову. Ну, что ж, сын мой,— будь счастлив. Я сде­лал для тебя все, что ты хотел.