Хидыр Дерьяев - Судьба (книга вторая)
Меле насторожился: кто? Кому понадобилось приходить сюда среди ночи? Может, Бекмурад-бай раздобрился, совесть его заговорила? Но хозяин не ходит так осторожно!
И вдруг обожгла мысль: убивать пришли! Конечно, убивать, потому и крадутся, как воры, чтобы люди не услышали и не стали свидетелями злодейского дела!
Что-то хрустнуло. Скрипнув, дверь приоткрылась. В синем прямоугольнике возник чёрный силуэт, тихо окликнул:
— Меле!
Сидя на корточках, Меле лихорадочно шарил по земле руками, стараясь найти хоть какое-нибудь оружие — железку или палку. Но под руки ничего не попадалось, кроме прошлогодних коровьих лепёшек: опасаясь неожиданного, Бекмурад-бай держал свой скот на дальних выпасах.
— Меле!
Голос показался знакомым. Кому он мог принадлежать? Наверное, кому-то из приближённых Бекмурад-бая.
Чёрный силуэт в дверях шевельнулся.
— Иди сюда, Меле! Не бойся!
— Я не боюсь! — решившись, сказал Меле и пошёл к двери.
Только подойдя вплотную, он узнал Торлы и поздоровался.
— Беги отсюда, парень! — быстро сказал Торлы. — Бери свои ноги в руки и беги, пока не поздно!
— Как ты узнал, что я здесь? — спросил Меле, даже ослабевший от радостного облегчения.
— Ай, что за дело! Один добрый человек сказал. Ты давай не задерживайся, а то ещё спохватятся — у них, как у волков, одно ухо всегда торчком стоит!
— Ладно! — сказал Меле. — Спасибо тебе! Я к Аннагельды-уста пойду!
Торлы удивился:
— Да ты в своём уме, парень? Это называется от комаров спасался — в муравьиную кучу сел! Тебя там прямо тёпленького из-под одеяла заберут!
— Куда же мне идти? — растерялся Меле.
— К себе не приглашаю, — сказал Торлы. — Я сам — как рыба на крючке: то ли в реку сорвусь обратно, то ли на сковородку угожу. Да и у меня небезопасно.
— Не знаю, как и быть…
— Беги на плотину!
— Куда?!
— На плотину, говорю! Там Сергея найдёшь, механика.
— Я его не знаю.
— Эх, баранья голова! Скажешь, что от меня пришёл. Скажешь: сын, мол, Худайберды-ага.
— Ладно! — заторопился Меле, — Побегу!
Сейчас ему казалось, что уже много времени потеряно напрасно, и вот-вот из-за кибиток выскочат приспешники Бекмурад-бая, чтобы снова посадить в холодный коровник, а то и попросту убить. А ему свобода и жизнь нужны были в первую очередь для того, чтобы разыскать и спасти своих малышей.
— Побегу! — повторил он и сделал было уже первый шаг, но запнулся, не услышав напутственного слова Торлы.
— Бисмилла! — сказал Торлы, плюнул и поправился: — В добрый час!
Меле пошёл.
— Левее держи — там собак нет, — сказал вдогонку Торлы. — Если Сергея не найдёшь, разыщи дом Клычли — это всё равно.
Когда шаги беглеца замерли, Торлы прикрыл дверь коровника, улыбаясь во весь рот: очень уж приятно было хоть чем-то насолить Бекмурад-баю — ёж ему в глотку!
Капли горя — море гнева
Если пройти по аулу, присматриваясь к топливу, сложенному у кибиток, можно безошибочно определить имущественное состояние хозяина каждой кибитки. Там, где высятся горы сухого и звонкого саксаула, живёт богатый человек, бай. Его подёнщики заблаговременно, ещё летом, запасли дрова. А может быть, он купил саксаул у людей, которые чуть ли не ежедневно проходят с гружёными верблюдами через аул.
В кибитках, обложенных большими вязанками черкеза и кандыма, грели у огня ступни менее богатые, но всё же зажиточные хозяева. А там, где лежало несколько жалких прутиков хвороста и пучки сухой травы, ютилась и мёрзла беднота. Недаром старые люди придумали поговорку: «Бедняк, бедняк, чем ты беден? — Водой, ага, и дровами».
Кыныш-бай топила жарко — она не жалела саксаула. Сидя у самого оджака, она тянула к огню руки, скрюченные, словно лапы дохлой курицы. Но багряное саксауловое пламя уже не в силах было согреть тягучую старческую кровь, и Кыныш-бай время от времени подрагивала медленной дрожью. Земля, земля звала её к себе! И старуха торопилась. Она ворчала на сидящего поодаль Бекмурад-бая:
— Все говорите: «не спеши», всё ходите с обещания, ми «завтра»! Когда придёт «завтра»? Ждёте благоприятного числа? В таких делах не бывает благоприятных чисел! Когда свершится — тогда и благоприятно. Эта проклятая ходит мимо моих глаз, а у меня сердце сжимается: как бы новых напастей не дождаться. А вы всё тянете, всё тянете!..
— Терпение от пророка, эдже, — сказал Бекмурад-бай, — торопливость от шайтана. Такие дела надо очень осторожно делать, это тебе не овцу зарезать, которая сама голову на яму кладёт!
— Осторожен ты стал, сынок, последнее время, — печально качнула головой Кыныш-бай. — Смотри, как бы недруги осторожность твою за трусость не приняли!
— Не примут! — жёстко усмехнулся Бекмурад-бай. Помолчал и повторил: — Не примут!.. Ждала ты три года — подожди три часа.
Старуха повернулась к сыну. Огонь очага вспыхнул в её глазах зловещим кровавым отблеском.
— Сегодня?..
— Сегодня, — сказал Бекмурад-бай и поднялся.
Аманмурад и Сапар уже ждали его, Аманмурад сильно косил и нервно подёргивал щекой. Сапар мурлыкал что-то нечленораздельное и, натянув рукав халата, правил на нём острый, как бритва, нож. При виде старшего брага, оба уставились на него в ожидании.
— Джовхор? — кивнул Бекмурад-бай на нож.
— Джовхор! — подтвердил Сапар, любовно и нежно касаясь пальцами лезвия.
— А у тебя?
— Тоже! — коротко ответил Аманмурад.
— Это хорошо, — одобрил Бекмурад-бай. — Джовхор — добрый нож, он не гнётся, если попадает в кость, — он режет её… Значит так: вы оба идёте и ждёте около кибитки этой… этой потаскухи. Как только подойдёт Торлы, ты, Сапар, бьёшь его ножом под левую лопатку. Смотри не промахнись! Снизу — вверх! Хорошо, если люди увидят, что удар ему нанесён в спину, понял?
— Понял!
— Ты, Аманмурад, заходишь в кибитку. Потаскуха должна издохнуть от твоей руки. Её надо бить в грудь, под левую сиську. А потом, для верности, можно горло перерезать. Как только покончите, стащите с обоих штаны и бросьте рядом.
— Знаем мы сами, Бекмурад-кака[46]! — с досадой сказал Сапар. — Зря ты волнуешься и повторяешь всё это. Тебе достаточно сказать: «Идите и сделайте!» — и мы пойдём и сделаем всё сами.
Косоглазый Аманмурад хмуро посмотрел на Сапара, но ничего не сказал.
— Идите! — Бекмурад-бай беззвучно пошевелил губами, творя молитву. — Идите — и пусть поможет нам аллах в этом святом деле!
Когда братья ушли, он постоял немного, засунув ладони за кушак, подумал, что на всякий случай надо бы находиться поблизости, поскольку батрак — парень сильный и смелый, и направился к мазанке Торлы.
Торлы ещё не спал — ребятишки его расшалились и он с удовольствием возился с ними на кошме, словно добрый медведь-пестун с несмышлёными медвежатами. Ребятишки визжали от восторга, Торлы рычал и рявкал на них, Курбанджемал в шутку сердилась — и все хохотали.
Как порыв холодного сквозняка тушит светильник, так появление Бекмурад-бая погасило веселье в мазанке батрака. Ребятишки ползком шустрыми ящерицами юркнули под своё дырявое одеяло, повозились там и разом высунули головёнки. Увидев, что чужой человек смотрит на них, спрятались снова и четыре любопытных глаза заблестели в дырках одеяла.
Что-то маленькое, но угласто-колючее шевельнулось в мохнатом сердце Бекмурад-бая. Но он давно привык давить в себе это шевелящееся. Он обвёл взглядом бедную мазанку и сказал:
— В город спешно ехать надо. Иди фаэтон запряги.
— Хорошо, хозяин, — послушно ответил Торлы.
— Сбрую возьми новую с серебряными бляхами. Она в той кибитке, которая за кибиткой Аманмурада стоит.
Торлы и Курбанджемал переглянулись — это была кибитка Узук.
— Старая упряжь ветхая, — с необычной доброжелательностью пояснил Бекмурад-бай. — Если ночью в дороге порвётся — трудно налаживать.
— Понятно, хозяин! — сказал Торлы.
В лице Курбанджемал не было ни кровинки, но сердце билось ровно и голос прозвучал спокойно и деловито:
— Иди… запрягай! Не заставляй ждать уважаемого Бекмурад-бая.
* * *А несколько раньше, когда вместо ущербной луны, дынным ломтём покачивающейся на волнах пыли, ещё светило закатное солнце, в домик на плотине пришли Клычли и Берды. Сергей спросил, как дела. Оба ответили, что всё в порядке.
— Значит, письмо готово?
— Готово, — подтвердил Клычли. — Такое крепкое письмо написал, что будь у Бекмурада сердце с конскую голову — и то не выдержит! Семь раз подумает теперь, прежде чем за нож ваяться! От имени одного Дурды написал, но имена многих подписал и пальцы дал приложить.
— Где, кстати, сам Дурды?
— Должен подъехать. Они с Оразсолтан-эдже у какого-то родственника гостят.
— Неосторожно парень поступает! — нахмурился Сергей. — Ну, давай своё письмо, Клычли, почитай, а мы послушаем, как ты Бекмурад-бая пугаешь.
