Айбек - Священная кровь
— Да, мы еще не видели двора, — вспомнил Фазлиддин.
Юноша пояснил:
— Во дворе — дом, терраса и маленькая хибарка. Все старое, но еще крепкое…
— Хорошо. Не буду смотреть, верю тебе на слово.
Юноша не пошел провожать за калитку. В сумерках наступающего вечера он скрылся среди деревьев. Может быть, ему хотелось скорее остаться одному, чтобы без свидетелей смягчить слезами обиду и горечь предстоящей утраты.
Фазлиддин сел в коляску, попрощался с шурином и отправился в город. Салим тропинкой пошел напрямик к своему поместью.
IIПо земле разлилась прохлада. Между кроной карагача и вершинами двух яблонь, склонившихся над хаузом, ярко сияли звезды. Тишину ясного летнего вечера подчеркивал негромкий стрекот сверчков.
Салим-байбача расположился на супе, придвинув лампу, просматривал мусульманскую газету, оставленную кем-то из участников недавнего совещания по поводу царского указа.
Легкие ночные бабочки носились вокруг лампы, ударялись о горячее стекло, трепетали нежными крылышками, теряя пыльцу, падали на ковер и застывали неподвижно.
Со стороны калитки ичкари послышался скрип капишей. Байбача обернулся — из темноты показалась Нури.
Салим подобрал ноги:
— Садись, Нури-ай.
— Что вы здесь прячетесь? Хотя бы ради моего приезда в ичкари посидели. Жметесь тут один, втихомолку…
Нури присела около брата.
— Ты ведь не одна, — усмехнулся Салим. — Там мать твоя Гульнар…
Достаточно было одного упоминания о Гульнар, чтобы Нури, как всегда, загорелась гневом.
— И-ых! — выдохнула она со злостью и отвернулась.
Помолчав минуту, Нури принялась за обычные свои жалобы.
То повышая в гневе голос, то по знаку Салима понижая его до шепота и со злостью хлопая себя по коленям, она говорила:
— Всему виной вы и Хаким-ака! Если бы вы тогда покрепче уперлись, отец не женился бы на Гульнар. Бесхарактерные вы оба! Даже имущество не сумели взять в свои руки. Вот и радуйтесь: теперь над вами рабыня верховодит… Чудно! Больной прикидывается. Все это ложь! Все это притворство и зазнайство — не больше… Ух! Я еще не видела такой ловкачки!.. А она довольна, радуется. Да и чего ей горевать? Сразу же родить собралась, собака! Слыхали? Теперь всю отцовскую казну приберет к рукам…
— Вся вина на отце, — глухо возразил Салим-байбача.
— Об отце и не говорите. Можно б было — и не глядела бы на него! Только из-за вас приезжаю сюда.
Салим зло рассмеялся:
— Сорок иголок, которыми ты колдовала, не помогли, видно!
— Чего только я не перепробовала! От Гульнар, похоже, все несчастья бегут.
Из темноты загудел и камнем ударился о лампу жук. Отпрянув, он упал на грудь Нури, крупным яхонтом заблестел на белом шелке платья. Нури испуганно вздрогнула, резким движением руки сорвала жука, швырнула его в темноту.
— Ух, боюсь я всех этих жуков-козявок!..
Салим зевнул и опустился на подушку. В голове байбачи промелькнула мысль: «А неплохо было бы еще больше разжечь Нури против мачехи».
Нури наклонилась к брату, таинственно прошептала:
— Салим-ака, прочтите вот это…
— Что прочитать? — Салим приоткрыл глаза.
Нури развернула узелок на конце платка, протянула брату сложенный листок бумаги.
— Нашла у Гульнар в сундуке. Что за письмо, думаю…
«Не бросила еще старой привычки шарить везде, — ухмыляясь, подумал Салим. — Раньше по сундукам снох лазила, теперь к мачехе заглядывает».
Однако при первом же взгляде на письмо лицо байбачи стало серьезным.
— Читайте вслух.
Нури еще ближе наклонилась к брату. Но Салим-байбача промолчал и продолжал читать про себя. Вот что было в письме:
«Зрачок глаза моего, бедный друг мой Юлчибай!
Судьба моя, видно, чернее темной ночи. Ах, лучше бы мне не родиться, лучше бы не видеть вас. В тот день, когда я ждала вас в каморке Шакасыма-ака и надеялась скоро улететь с вами в кишлак, будто несчастье, нагрянул отец мой с элликбаши. Они силой утащили меня домой. Бессильно перо описать, бессилен рассказать язык все то, что мне пришлось перенести. Вот уже месяц и десять дней, как я горю в огне разлуки. Нет у меня крыльев, чтоб улететь из байской темницы к вам, нет здесь ни одной доброй души, чтоб помочь мне. Вы были единственным моим другом, моим солнцем, но злая судьба нас разлучила. Недавно я лишилась и Унсин. Когда узнала, что она уходит, мне стало еще тяжелее. Хотелось умолять, просить, чтобы она осталась, но я не могла идти против желания девушки и вашего, да и тяжело мне было видеть, как женщины этого дома мучают ее непосильной работой. Ладно, пусть Унсин-ай будет с вами. Одинока я и несчастна, но сердце мое, думы мои с вами. День и ночь только и живу воспоминаниями о вас, мой друг, мой батыр. Знаю, сердце ваше также заливает река печали. И единственное мое желание — хоть раз повидаться с вами, перемолвиться хоть парой слов. Если вы не забыли своего несчастного друга, то, прочитав это письмо, пришлите через Унсин-ай весточку, утешьте мое больное сердце. Привет вам от вашей Гульнар. Привет вам, Юлчи-ака, и от пишущей это письмо девушки с глазами, полными слез, и стонущим сердцем…»
Это письмо действительно было написано по просьбе Гульнар. Однажды к ней пришла подруга детства — Зайнаб, девушка грамотная. Гульнар посвятила подругу в тайну своей любви к Юлчи.
В сердце Зайнаб тоже была незажившая рана. Незадолго до дня свадьбы, проболев всего несколько дней, умер ее горячо любимый жених. Отец Зайнаб уже получил за нее калым и теперь, по обычаю, должен был выдать дочь за младшего брата умершего — за худосочного, кривоногого подростка.
Посоветовавшись с подругой, Гульнар решила послать Юлчи письмо. Зайнаб написала его под диктовку молодой женщины. Но пока Гульнар придумывала, как передать письмо, Юлчи был арестован.
Сегодня Нури зашла в комнату Гульнар, увидела в замочной скважине одной из шкатулок забытый ключ и решила посмотреть, не подарил ли отец Гульнар что-нибудь тайно от семьи. Здесь она и нашла злополучный листок.
Салим-байбача бережно сложил письмо:
— Как попала тебе в руки эта штука? Очень интересное письмо! Если бы ты нашла кувшин с золотом, и то я не обрадовался бы так.
— Вы сначала расскажите что интересного в нем, кто писал, кому? — нетерпеливо спросила Нури.
— Так пишут только развратные женщины — вот тебе и весь смысл письма… — Салим-байбача крепко зажал в руке листок, серьезно продолжал: — С этим я многое сумею сделать. Эта бумажка послужит мне хорошей защитой, она и преступление обратит в доброе дело. А может, и больше… Вот увидишь!
Слова Салима еще больше разожгли любопытство Нури. Она настойчиво просила брата прочесть ей письмо, на все лады клялась, что никому ничего не скажет. Но в это время возвратился из гостей Мирза-Каримбай. Старик направился прямо к супе, и разговор пришлось прервать.
Нури встала, холодно поздоровалась с отцом. Бай опустился на супу и, облокотившись на подушку, предложенную Салимом, ласково заговорил с дочерью. Нури вынуждена была присесть, но держалась отчужденно и отвечала неохотно.
Салим-байбача, боясь выдать свою радость, поднялся, отошел в сторону и стал прогуливаться по двору.
Теперь для него все было ясно. Гульнар любит Юлчи. Он же, наверное, и освободил ее от Караахмада. В свое время Салим пытался узнать имя джигита, выручившего Гульнар, с тем чтобы изобличить девушку в безнравственности. Но тогда он вынужден был отказаться от этого намерения: побоялся, что джигит и Гульнар смогут объяснить освобождение какой-нибудь случайностью, а он будет разоблачен как участник похищения. Теперь же — о, теперь другое дело! Во-первых, Юлчи в тюрьме. Во-вторых, и это самое главное, — у него в руках обличительное письмо. Теперь за старое нечего бояться. Сейчас он может смело сказать: «Я знал давно о безнравственности Гульнар и вынужден был так поступить потому, что считал развратную девушку не парой отцу!..»
IIIНа следующий день, возвратившись из города, Салим-байбача расположился на террасе во внутреннем дворе. Двор загородного поместья Мирзы-Каримбая окружали три дома: в одном из них, с террасой, построенном на городской манер, жил Салим: второй, такой же, занимал Хаким-байбача: в третьем, старинной постройки, с новой беседкой на крыше, помещался сам Мирза-Каримбай.
Во дворе было тихо. Нури с женой Хакима, Турсуной, вышли в сад прогуляться по холодку. Старших детей тоже не видно. Маленькие спали в люльках, подвешенных к деревьям.
Шарафат принесла мужу большую чашку жирной мясной шурпы, обильно заправленной луком. Салим-байбача справился об отце. Шарафат сказала, что старик недавно куда-то отлучился, затем спросила мужа, не нужно ли ему еще чего, и тоже ушла в сад посплетничать с Нури.
Салим сходил в дом, принес бутылку коньяка, припрятанную за посудой в нише, с аппетитом закусывая жирными кусками бараньего мяса, наполовину выпил ее, пока ужинал. В голове байбачи зашумело, ему стало жарко. Он поднялся и стал прохаживаться по двору, обмахиваясь платком и часто поглядывая в сторону дома, в котором жил отец.
