Аркадий Крупняков - Москва-матушка
— Говори, говори.
- Впереди люди идут, валидэ.
Нурсалтан схватила его за руку и свернула в заулок. Скоро пришли они к богатому дому, постучали. Их встретила старая женщина, провела в просторную комнату с двумя светильниками. Нурсалтан долго рассматривала Тугу. В ее глазах стояли слезы, и он понимал чувства матери.
На столе появились фрукты и шербет. Тугейка вынул из-за пазухи письмо великого князя, передал валидэ. Она положила его на стол, не читая, сказала нетерпеливо:
— Ну рассказывай, как они там мои родные...
И Тугейка начал говорить о том, что дети ее растут, мать вспоминают часто, послали ей письма и подарки, которые он, Тугейка, не посмел взять с собой.
— Они уже знают грамоту?
— Иван учит их грамоте арабской, по-русски они тоже говорят. Не беспокойся, великая Нурсалтан.
— Веру магометову не забыли? Не принуждают ли их?..
— Они молятся аллаху. Князь к своей вере их не принуждает, да ему это и не нужно. Знай, валидэ, Иван готовится к походу на Казань. Он хочет свергнуть хана и на его место посадить твоего сына Аминя.
— О, если это случится — я сразу уеду к нему.
— Если позволишь, великая, я пойду за русскими. Они тоже
хотели увидеть тебя.
— Иди. Я пока прочту письма Ивана.
Спустя полчаса, Тугейка привел Хозю Кокоса и Никиту.
Никита был одет просто и держал в руках лоток с товарами. Поприветствовав Кокоса, царица спросила:
- При слуге о деле говорить можно ли?
- Сие не слуга, а помощник боярина московского. Ему из
вольте передать письмо.
Нурсалтан быстро свернула листы в трубку и, перевязав их шелковой тесьмой, передала Чурилову. Затем вышла в соседнюю комнату и вынесла большую черную, обтянутую кожей, коробку. Открыв ее, поднесла молча Никите. На малиновом бархате лежала словно свернувшаяся змейка, нить крупных жемчугов. Хозя Кокос, вытянув шею, долго, не отрываясь, смотрел на нить, а потом воскликнул:
— Какое великолепие!
— Прошу передать эти зерна брату моему Ивану с поклоном.
— Великая царица,— произнес Чурилов,— я не волен брать столь дорогие подарки. Зернам сим цены нет. Мне токмо повелено вручить тебе от светлого имени Московского государя вот сей лоток. Там и каменья дорогие и золото с серебром. Боярин Никита повелел також сказать, чтобы ты завтра послала слугу в посольский двор за соболем да белками. Столь великую ношу взять с собой мы убоялись.
— Скажи спасибо брату Ивану за подарки,— сказала Нурсал- тан, принимая лоток. — А это возьми — твой государь сам просил послать ему эти зерна.
— Пришел я к царице,— сказал Чурилов, принимая жемчуг,— с просьбой. Посла моего хан грозится закрепить, грамоту шертную, ради какой мы приехали дать, отказался. От государева имени посол помощи твоей великой просит.
— Передай послу — пусть ждет. Без шерти он от нас не уедет. На то мое царицыно слово. Сколь времени на то надо, не знаю, только пусть ждет. А сейчас уходите. За наши головы боюсь.
Наскоро простившись, Хозя Кокос и Чурилов покинули царицу.
* * *
Все зашевелились во дворце после возвещения первой вечерней молитвы. Выступил из своих покоев хан. Опираясь на посох, в сопровождении ближайших лиц отправился он в мечеть.
После молитвы аллаху, хан, поужинав, спустился по скрипучей лесенке в сад. Минуя любимую беседку для отдыха, Менгли прошел в первую половину гарема, где жили его валидэ — законные жены.
Ази встретила владыку в комнате, обитой голубым атласом. Она поклонилась ему, жестом пригласила сесть на софу, покрытую оранжевым сукном и окаймленную светлым атласом. Сама села против него на желтую камчатную подушку.
— Давно стены моей обители не видели великолепного,— нежно заговорила Нурсалтан.
— Моя дорогая и мудрая Ази,— ответил хан. — Пришел я поговорить с тобой о делах важных. Только сегодня были в моем дворце послы от русского князя Ивана, и мне кажется, я принял их не так, как следует.
— Зачем князь прислал своих людей?
— Он хочет со мной дружбы и братства.
— Это хорошо, мой великий хан.
— Но он хочет быть равным со мной! Его послы разгневали меня, и я повелел держать их под стражей.
— Ты мудро поступил, великодушный хан.
— Ты так думаешь?
— Аллах тому свидетель. Разве может повелитель решать большие государственные дела в один миг. Послы сказали тебе свое слово, ты им сказал свое. Этого на один раз достаточно. Теперь пусть послы посидят и подумают — правильно ли они говорили. И у тебя, мой мудрый хан, сейчас есть время взвесить все твои слова и принять наилучшее решение. Я хорошо знаю князя Ивана...
— Расскажи мне, что он за человек.
— Князь Иван может быть хорошим и верным другом — он не способен на вероломство. Какую корысть он мог иметь от меня, от слабой женщины? Никакой. Но стал мне другом, и только по его воле живут сейчас мои дети. Уже много лет князь Иван кормит и одевает сыновей моих и не просит за это платы. В этом я вижу благородство его души. Такой друг и брат только усилит твое могущество, укрепит твой трон. Можешь ли ты сказать подобное о нашем союзнике Хазиэмире?
— О Хазиэмире я этого сказать не могу. Только расчет держит его в союзе со мной.
— И все-таки ты в грамотах ему пишешь «равный брат мой», а князя Ивана равным признать не хочешь. Почему?
— Князь Иван данник хана Ахмата!
-- А разве Ахмат твой друг?
-- Фуй, шайтан! Я ненавижу этого пожирателя падали. Он
мой враг!
— И князю Ивану он недруг. Будучи в братстве с великим князем русским, вам легче задушить вашего общего врага.
— Посол сказал, что Иван не желает нападать на Ахмата.
— На то его воля. По тебе, верно, известно, что Ахмат сам собирается набежать на Москву.
— Мои люди в Орде доносят мне об этом. Это верно.
-- Пиши Ивану братство и любовь, мой повелитель, и это
принесет тебе славу и богатство. Коли Ахмат уйдет в набег на
Русь, ты братства Иванова ради пошлешь свои войска в Орду и в отсутствие хана Ахмата захватишь все его богатство. Если Ахмат, возвратясь, пойдет за то войной на тебя, Иван поможет тебе, и вы растерзаете Ахмата.
— Слышал я, что Иван намерен отнять у Хазиэмира киевские земли. Если он пойдет на короля литовского, как мне быть? Хази- эмиру я еще раньше шерть давал.
— В войне из двух друзей выберешь одного. Твой мудрый ум подскажет, какого.
— Ты говорила о щедрости князя. Однако он мне не хочет давать поминков, а круль мне их дает.
— Говорят, послы Ивановы привезли гебе большой бакшиш, говорят, он дороже трех годовых поминков Хазиэмира. Разве не все равно алмазу, как его назовут, бакшишем или поминком. Оттого не перестанет он быть алмазом.
— Ты права, Ази, и я дам шерть князю Ивану. Ширин мне тоже дал такой совет. Совет двух мудрых — правильный совет.
Глава двадцать четвертая
МОГУЧИЙ ПРИНИМАЕТ РЕШЕНИЯ
Менгли-Гиреево слово брату моему великому князю Ивану. Промеж нас братская дружба учинилась, другу другом быти, а недругу недругом быти...
Из грамоты Менгли-Гирея Ивану III.
рошла неделя, как от горенки Никиты Васильевича увели стражу. Теперь русское посольство ходило по городу вольно, однако в посольский дворик никто из татар не приходил. О существовании людей посольских во дворце будто забыли. Наконец, однажды под вечер, когда боярин совсем уже собрался отходить ко сну, в его спаленку в сопровождении Шомельки протиснулся толстый татарин.
— Образец великих и почтенных, рудник всех добродетелей, аг[30] собственного двора, источник счастья, рассадник могущества, да увековечит аллах его могущество, пресветлый бей Ширин приглашает русского посла в свой дворец,— проговорил он.
Как только Шомелька перевел приглашение, Беклемишев сразу же стал собираться и повелел крикнуть Никиту Чурилова и стражу. Татарин, видимо, понял приказ боярина и торопливо сказал Шомельке:
— Посла приглашают одного. Я буду его
ВО ДВОРЦЕ БЕЯ ШИРИНА
проводником и охраной. Пусть посол верит благородному Ширину: его голова будет целой и невредимой.
Никита Чурилов стал отговаривать Беклемишева.
