Освальд Тооминг - Зеленое золото
— Я ведь объяснил вчера, как все это произошло в действительности…
— Не верю ни одному слову. Если вы такая невинная овечка, зачем тогда было предлагать мне пятьсот рублей?
Оба глядели друг другу в лицо, оба говорили быстро, почти не ожидая, когда другой кончит. Осмус опять обратился к присутствующим.
— Я снова вынужден сказать в объяснение несколько слов… Нугис был так потрясен смертью Кирр, что угрожал мне оружием. Поскольку он… почти обезумел, мне надо было как-то утихомирить его… любым способом… и тогда я предложил возмещение. А пока Нугис изливал на меня свой гнев, настоящий браконьер беспрепятственно удрал.
Анне вскочила со стула и подошла к отцу. Она едва доставала ему до плеча. Осмус, встретив ее взгляд, прочел в нем такое презрение, что отвел глаза в сторону.
— Вы лжете, — произнесла Анне очень чистым и звонким голосом, — когда говорите, что не вы убили Кирр. Более того, я уверена, я поняла это еще вчера, что именно вы убили лося, очень ловко взвалив потом вину на лесничего и моего отца…
Осмус обратился к Рястасу и Койтъярву:
— Видно, тут просто сговорились оклеветать меня… Я не могу сказать слова, меня все время перебивают..
— Но появились новые данные, которые требуют разъяснения, — ответил Рястас.
— Мне кажется, что в порядке дня стоял вопрос о Реммельгасе, а не обо мне…
— По-видимому, одно тесно связано с другим, — возразил Рястас. На всяком другом собрании он признал бы правоту Осмуса: отступление от принятой повестки — вещь нетерпимая. Но сегодня происходит лишь совещание, так зачем же обрывать Нугисов? Им, как видно, есть о чем рассказать.
— Ладно, — Осмус устало вздохнул. — Дочь лесника бросила мне новое обвинение. Но я ни на кого ничего не взваливал. Господи, какое ребячество! Только женская голова могла до этого додуматься…
— Оставьте женщин в покое, — вставил Койтъярв.
— Извините… Но выступление Анне Нугис просто глупое и не выдерживает никакой критики. Ведь всем известно, как было дело. Я с объездчиком Питкасте спокойно шел по дороге и вдруг увидел, как вы волочите на опушку лося… Я бы не стал поднимать шум, а промолчал бы, хоть мне, советскому гражданину, и нелегко скрывать такие вещи, но вот товарищ Вийльбаум счел своим долгом сообщить властям…
Вийльбаум выскочил из-за спины Осмуса, и, словно хорек, вертя по сторонам головой, протянул пискливо:
— Разве я был в силах молчать после того, как услыхал о тяжком злодеянии, совершенном в наших лесах?
Тамм громко расхохотался, не смогли удержаться от улыбки и остальные. Осмус заметил, что выступление Вийльбаума производит неблагоприятное впечатление, и толкнул его локтем, после чего техник снова скрылся за спиной своего начальника.
— Что ж, товарищи, я вижу, что личные симпатии тут ставятся выше истины. — И Осмус, разыгрывая смущение, стыдливо опустил взгляд. — Я никогда не сую носа в чужие интимные отношения, но когда на меня так бесстыдно набрасываются, мне не остается выбора. Ни для кого, я думаю, не секрет, что нападавшие на меня сегодня так рьяно и на первый взгляд так принципиально товарищи женщины… не смогли остаться, так сказать, равнодушными к Реммельгасу, как к мужчине… к его выдающимся качествам…
— Замолчите! — Реммельгас стукнул кулаком по столу.
— Товарищ Осмус, я призываю вас к порядку! — воскликнул Рястас.
— Теперь вы призываете меня к порядку, — развел руками Осмус, — а когда на меня нападали по низменным личным мотивам, тогда вы молчали. А молчание — знак одобрения. Таково-то ваше беспристрастие как секретаря парторганизации? Куда делась ваша бдительность, товарищ Рястас, если вы на столь уважаемом, на партийном собрании, позволяете оговаривать честного беспартийного большевика?
Поднялась буря криков, трудно было понять, кто и что кричал. Никто не слышал, как председатель стучал по столу, чтобы призвать присутствующих к порядку. Рястаса даже в жар бросило: здесь и без того было душно, а тут еще такие речи.
Питкасте со своего места у печки крикнул: «Прошу слова!» — но и это потонуло в общем гуле. Тогда он пробрался к столу и заявил о своем желании громче. Под глазами у Питкасте набухли темные мешки, хотя он уже несколько недель ни капли не брал в рот, и взгляд был какой-то лихорадочный. Сапоги его, всегда щеголевато начищенные, сегодня не блестели и были забрызганы грязью.
— Подождите, пока я не кончу, товарищ Питкасте, — резким тоном заявил Осмус. — А до тех пор тщательно обдумайте…
Питкасте покачал своей круглой головой. Весь он казался очень изменившимся. Шея стала еще более длинной и тонкой, на лице появились морщины, которых раньше не было или которых не замечали, — словом, объездчик выглядел сегодня гораздо старше, чем обычно.
Большой кадык Питкасте дрогнул.
— Кто убил выдру, я не знаю. Но лося убил Рудольф Осмус!
— Ты с ума сошел!
Этот крик сорвался с побелевших губ Осмуса.
— Не сошел, но, может, еще сойду… Мысли так и кружат… И стыдно. Голова трещит день и ночь… Но пока я еще в здравом рассудке. Я видел, как Осмус выстрелил в лося. Лесник Тюур тоже видел, тот самый Тюур, которого Осмус рекомендовал в лесники. Ему нужен был в Кулли свой человек, чтоб всегда можно было охотиться. Я не стрелял, я никогда не увлекался этим делом… Но виноват я больше всех. Ведь это я сказал Осмусу, что в Сурру появился лось. Я ведь при Осмусе вроде щенка был… Угостит водкой — и я на задних лапках хожу… Накажите меня по заслугам… Сделайте со мной что хотите, но так жить я больше не могу.
Питкасте заплакал. Он не рыдал, не всхлипывал, а просто из глаз его бежали слезы. Они скатывались по щекам к носу, потом к подбородку, а он, видно, и не замечал этого.
— Гражданин Осмус, не достаточно ли этого свидетельства? — спросил Рястас после короткой паузы.
Осмус стоял, опустив голову. Один миг, другой. Так как никто ничего не произнес, он поднял голову и, упрямо сдвинув брови, сказал:
— Ладно, признаю: я был при том, как Тюур убил лося. Не отрицаю своего соучастия. Что делать — придется уплатить положенные по закону десять тысяч рублей штрафа… А теперь можно идти?
— Нет! — Койтъярв, который до этого сидел, откинувшись назад и ни во что не вмешиваясь, поднялся. — Может быть, раньше вы ответите на некоторые вопросы. Например — кем вы были раньше, до советской власти?
— Вас интересует анкета? Здесь мне скрывать нечего: я был браковщиком и был скупщиком, всегда и всюду работал на других, гнул спину на хозяев.
— Только ли? Может, вы были одновременно и дельцом? Что-то покупали для хозяев, а что-то — тайком от них — и для себя самого? Словом, шныряли среди акул и ждали часа, чтобы схватить куш пожирнее и самому стать акулой?
На лице Осмуса появились красные пятна.
— Это… это не соответствует истине…
— Очень даже соответствует. Но это сейчас не самое главное. Гораздо существенней то, что вы слишком просто представляете себе суть дела и воображаете, будто все можно возместить деньгами. Ваша деятельность оставила в Туликсааре слишком глубокие следы, чтоб о ней так легко забыли.
На лице Осмуса появилась заносчивая улыбка.
— Мелодрама тут ни к чему, мы не дети. Вы опять о размещении лесосек?
— Нет, о них говорилось уже достаточно. Теперь поговорим о вашем сообщнике Тюуре.
Осмус вздрогнул и пригнулся, словно зверь, готовящийся к прыжку.
Койтъярв продолжал:
— Тюур был вашим главным козырем в борьбе с Реммельгасом. Директору лесхоза вы заявили, будто лесничий укрывает врага народа, а Тюуру посоветовали бежать, потому что лесничий якобы его выследил. Вы сразу выстрелили из двух стволов: опорочили в глазах начальства Реммельгаса и завели в лесу хищника, готового для вас на все. Завели так, на всякий случай. Этот поступок окончательно определил ваш путь. Вы не всегда были активным вредителем, в вас было заложено не только плохое, но и хорошее. Но эгоизм, честолюбие, стремление во что бы то ни стало сделать карьеру — все эти чувства непомерно разрослись в вашей душе, и вы это чувствовали, но старались не замечать. Вас предостерегали, это делал, между прочим, и Реммельгас, но вы уже вкусили у себя в Куллиару сладость единовластия и оно ударило вам в голову. Узкому эгоизму, индивидуализму нет места в советском обществе. Многие избавляются от этой болезни, но, к сожалению, вы не из их числа. Вы пошли другой дорогой, вы сочли себя обиженным, ваше себялюбие заглушило все остальные чувства, и в конце концов вы перестали разбираться в средствах для достижения своих целей. Вы начали с мелкого обмана, а потом перешли к более хитроумным и более обдуманным приемам — вспомним хотя бы инсценировку с убийством лося, — пока наконец в отчаянии, не сумев вовремя сойти с порочного пути, не сумев признать своих ошибок, считая в слепой злобе причиной всех своих неудач лесничего Реммельгаса, вы не натравили против него Тюура.
