Финнуала Кирни - Ты, я и другие
— Что потерять?
— Себя… контроль над собой… Если люди увидят, какая я злая, они запрут меня на замок и выбросят ключ.— Я куплю тебе боксерскую грушу. Еще?
— Я беспокоюсь за Мег, как на ней скажется вся эта история. Она обожает отца.
— Не бойся. Она молодая и сильная, в ней слишком много от тебя, чтобы это ее сокрушило.
— Не сокрушит, но, возможно, повлияет на то, как она будет воспринимать мужчин.
— Глупости!
— …заболеть раком. Вдруг выяснится, что пептиды, которые в косметике, — канцерогенные?
Что, если я слишком много пью? Что, если сработала отцовская наследственность?
— Что, если ты просто принимаешь все слишком близко к сердцу?
Я ее не слушаю.
— Еще боюсь темноты, летать на самолетах…
У меня точно завелся внутренний диверсант.
Карен тихо стоит рядом с плюющимся чайником и о чем-то сосредоточенно думает. Я встаю, отвожу подругу к стулу и завариваю две чашки «Ахмада».
Ее руки плотно обхватывают чашку.
— На прошлой неделе мы с ним виделись.
Я замираю.
— Он задолжал мне деньги, и я зашла за чеком.
Он хреново выглядит.
— Надо полагать, если трахаешь официантку.
Хреново выглядит? Поделом. — Присаживаюсь на стул напротив.
— Он говорит, она не официантка, а совладелица ресторана.
— Да хоть единоличная хозяйка! Да хоть владелица целой сети! Она тварь, сука, укравшая у меня мужа!
Карен смеется.
— Обо мне спрашивал?
Не знаю, почему я интересуюсь. Интересуюсь, и все.— Само собой. Выяснял, готова ли я защищать его перед тобой. Я посоветовала ему пойти подрочить. Мерзкий ублюдок… И хорош о нем! — Карен внезапно стучит ладонью по буфету. Я вздрагиваю. — Давай я приеду в следующие выходные? Переночую, закажем еды, может, сходим в бар. Не уверена, что ты созрела, но вдруг ты кого-нибудь подцепишь, ну, так.. просто пообжиматься…
Издаю громкий стон и прячу голову в руки.
— Я сказала — просто быстренько пообжиматься.
Для здоровья. Никто не предлагает тебе свадьбу и флердоранж.
— Знаешь что? Надоело. Давай поговорим о твоей личной жизни.
— Ну-у, — тянет Карен. — Ничего нового. Разве что я приняла решение.
Вопросительно смотрю на нее.
— Я решила, что мне нужен мужчина постарше.
Состоятельный, немолодой, зрелый, любящий.
Я улыбаюсь:
— Отлично! То есть сорока с чем-то.
Карен показывает мне язык, игнорируя намек, что ей в этом году исполняется сорок.
— Как бы то ни было, теперь мы отправимся на съем вместе.
— Без меня. Ничего противнее я представить не могу.
— Никогда не говори «никогда».
— Я рискну.
— Рискнешь? — Она подливает мне в стакан, не замечая свой собственный. — Бет, к черту страхи!
Бойся, но делай! Никогда — это слишком долго. Уж я-то знаю. Тебе нужна интрижка. И побыстрее. — Она добавляет последние два слова, словно вся моя жизнь зависит теперь от того, начну ли я поскорее целоваться с чужим мужчиной.
Меня передергивает. Мы встречаемся взглядом и начинаем хохотать.
А потом она смотрит на часы и спохватывается.
— Прости, мне пора.
Мы обнимаемся. Я надеюсь оставить за собой последнее слово:
— Одолжить тебе мой вибратор?
Она натягивает в прихожей пальто.
— Не наступи на мои грабли. Пожалуйста, не наступи.
И когда мне кажется, что Карен уже выходит, она притормаживает, щурится и вопросительно тычет пальцем в стену.
— А, да, — говорю я. — Так, красоту навожу…
Нравится цвет?
Карен изучает текст, и на ее полных губах появляется слабая улыбка.
— Кошмарный цвет, — говорит она наконец. — А разве есть слово «нелюдок»?
В тот же день, позднее, когда я поднимаюсь наверх поработать, приходит письмо. У меня холодеет в животе.
Тема: Ты (и я)
Кому: [email protected]
От: [email protected]&fryuk.net
Отправлено: 23 сентября 201415:37 РМ
Привет!
Уверен, ты не хочешь обо мне и слышать, но мне очень надо с тобой поговорить. Надеюсь, у тебя все в порядке. Думаю о тебе. Скучаю. А. X.
Живот по-прежнему крутит, когда я набираю ответ.
Тема: Твое письмо
От: [email protected]
Отправлено: 23 сентября 201415:45 РМ
Кому: [email protected]&fryuk.net
Я по горло сыта твоими «надо». Ты захотел бросить меня и поиметь другую женщину. Теперь ты хочешь со мной поговорить. Скучаешь? Ты же сам меня бросил! Совсем съехал? Свое «X» можешь засунуть себе прямо в задницу. Бет.
Я отправляю свое письмо, и в то же мгновение хлопает входная дверь. В желудке набухает ледяной ком. Черт. Крадусь к двери и прислушиваюсь. Я не готова сейчас с ним встречаться. В голове как угорелые носятся мысли. Сердце бьет в виски. Я вспоминаю, что поменяла замки, только после того, как на лестнице раздаются шаги и доносится голос: «Мам?»
В этот миг я осознаю, что все это время задерживала Дыхание. Сажусь и нажимаю точку между большим и указательным пальцем.
В комнату входит Мег.
— Вот ты где! Так я и знала! Господи, мама, тут нечем дышать! — Она обнимает меня, а потом идет к окну и толкает створку. — Как ты работаешь? Не комната, а гроб. У тебя есть еда? Эй, отомри! — Она дергает меня за руку. — Я проголодалась.
— Тебе повезло, — говорю я, спускаясь с ней вниз. — Вчера я закупилась. — Ложь легко слетает с губ. — А почему ты здесь? Я не ждала тебя до завтра.
Мег разворачивается, и я вижу глаза Адама.
— Посмотри на себя. Я просто почувствовала.
Вот и все объяснение.
— Что?
Я даже немного обижаюсь. Если отбросить случай с тягой к генеральной уборке, охватившей меня в полночь, я чувствую себя вполне прилично. Бессознательно подправляя поношенный спортивный костюм, провожу рукой по тусклым волосам.
Мег кивает на дивное художественное произведение у входной двери:
— Вот что. Сейчас я приму душ и немножко отдышусь, а потом ты пригласишь меня поужинать у Гвидо. А я за это не буду комментировать, что обо всем этом думаю.
— Заметано, — говорю я.
Господи, как хорошо, что она здесь!
— Я по нему скучаю, — признается Мег, глядя в опустевшую тарелку.
— Солнышко, это же меня он разлюбил, не тебя.
Ее глаза смотрят в упор.
— Мама, отец никогда тебя не разлюбит. Просто себя он любит больше.
Мудрые слова.
— Но тебя он любит еще больше, — говорю я. — Не забывай об этом.
Мег старается сдержать слезы, отламывая каждую секунду по крошечному кусочку чесночного хлеба.
Как будто, пока она жует, слезы не потекут.
— До сих пор в голове не укладывается, — признается она. — Просто нет слов.
— Так про любого можно сказать. — Я глубоко вздыхаю. — Ешь, остынет.
Я смотрю на дочь и мысленно возвращаюсь далеко назад. Мег три года. Ее нижняя губа дрожит так же, как начинает дрожать сейчас. Глубокий вдох — и что последует за ним? Она завоет, будто дикий лис, — или будет кусать трясущиеся губы, но упрямо не позволит себе разреветься?
Сегодня никаких завываний. Мег молчит, по лицу медленно катятся слезы. Отворачивается, готовая сбежать в дамскую комнату. Я беру ее за руку и крепко сжимаю.
— Ну, будет, — прошу я. — Не плачь.
В ресторане кроме нас только четыре посетителя, и мы сидим достаточно далеко от них. У меня слезы тоже подступают к горлу. Стараясь не выдать себя, протягиваю дочери салфетку и шепчу:
— Все будет хорошо.
Для меня это пустые слова. Может, хоть ей поможет.
О на шмыгает и вытирает глаза.
— А ты… ты примешь его назад?
В ее глазах отчаянная надежда. Дыхание перехватывает, когда я понимаю, о чем она спрашивает. Невзирая на гнев и обиду, она жаждет, чтобы эта полоса жизни кончилась и семья воссоединилась. Мне хочется убить Адама. Убить за то, что он сотворил со мной и с ребенком.
Я медленно качаю головой:
— Не знаю, Мег. Просто не знаю.
Она отводит глаза и медленно жует остывшие ньокки. Накалывает на вилку следующий кусочек.
Потом еще. Я смотрю на нее. Убираю свою ладонь с ее руки, тоже беру вилку и накручиваю спагетти.
В соусе болоньезе слишком горчит чеснок; я вспоминаю, как Адам не любил «чесночные» поцелуи. Поэтому в моем жесте, когда я подчищаю тарелку кусочком хлеба, есть что-то от желания поступить ему назло.
Мы болтаем о пустяках, не касаясь больных вопросов.
Ее курсовая работа, соседи по квартире, преподаватели, треснувший кафель в душевой… Постепенно слезы высыхают, и Мег начинает смеяться. Мы обе улыбаемся. Она встает, пересаживается на мою сторону стола и обнимает меня. Крепко. Слова больше не нужны. Она сильная. Она справится. А если справится она, то справлюсь и я.
Позже, когда уже дома мы пьем какао, Мег снова извиняется, что не может остаться на ночь. Натягивает джемпер поверх футболки.
