Самсон Шляху - Надежный человек
XXVIII
— Музыка!
Ресторан казался сплетением огней, звуков, запахов, аромата духов и густых клубов табачного дыма вместе с чадом, несущимся из кухни.
Гремел джаз. Посетители беспрерывно танцевали, пары бурно кружились, партнеры едва успевали меняться. Вальсы, кадрили, но плясали и сырбу, и бэтуту, лихо гикая, точно на деревенской хоре.
Лихорадочным блеском горели глаза, смех утопал во вздохах, призывно манил джаз… С обнаженных плеч небрежно спадали меха, открывая жемчужные колье, золотые и платиновые украшения. Порою какой‑нибудь бриллиант или жемчужина, ослепительно сверкнув, рассыпали целый фейерверк искр…
Гремел, гремел джаз.
Тарелки выбивали пронзительную дробь. Медный грохот, когда мелко рассыпающийся, когда резкий, стремительный, оглушал, поднимал тебя на безумную волну, чтоб тут же сбросить с нее, выжатого и опустошенного…
Бокалы, рюмки — разных цветов и размеров. Искрятся, сверкают напитки. Пить, пить, только пить!
Даже кельнеры, обычно спокойные и любезные, кажутся сегодня вызывающе смелыми: нагло окидывают глазами столики или дремлют, так что нужно орать во всю глотку, пока дозовешься и втолкуешь, что еще подать. Потом опять жди три часа. А под конец еще стоишь с протянутой рукой — не он, а ты, ты! — в ожидании, чтоб изволил получить свои чаевые. В окна заглядывала тьма — непроглядная, таинственная, немая и мрачная.
— Ноев ковчег, — обронил эксперт. Он пока еще был трезв, однако все время бормотал что‑то под нос.
— Почему «Ноев ковчег»? — не понял Тудораке Хобоцел, которому приходилось беспрерывно метаться между кухней и шумным сборищем обоих залов.
— Тогда вавилонское столпотворение… — проговорил Кыржэ. — Да, да, скорее всего… Пойди закажи вальс. Не в настроении? Тогда не нужно. Посиди немного — мельтешишь перед глазами, будто маятник.
Сегодня эксперт был очень мирно настроен… В каких только обличьях не являлся он перед Тудораке — в конце концов они словно бы объединились в какую‑то одну гадкую и злую маску, но сегодня… «Возможно, вообще забыл натянуть ее на лицо?» — усмехнулся про себя обер–кельнер.
Кыржэ был в штатском, и все же в облике его оста» валось что‑то от карателя и палача. Сегодня он почему-то надел деревенскую рубаху из домотканого полотна, застегнутую на стеклянные пуговицы. Обращали на себя внимание также цепочка у пояса, предназначенная для перочинного ножа или связки ключей. В таком виде Тудораке никогда еще не приходилось видеть эксперта. «Очередная маскировка, теперь уже полный маскарад, даже в одежде. Что‑то здесь вызывает подозрения…» — подумал кельнер. Внезапно он почувствовал себя в более выигрышном положении, чем эксперт, несмотря на то что поводов к такому заключению пока еще не было. Напротив, гость совсем не пил, графин стоял перед ним почти полный. Что ж такое случилось, откуда это минорное настроение?
— Значит, Ноев ковчег? — попробовал растормошить его Тудораке: возможно, все‑таки выведет из равновесия.
— И считал, и считаю, — вяло ответил тот. — С малых лет, чуть ли не с колыбели я постиг истину: правда всегда на стороне взрослых. Ты — маленький, он же, взрослый, большой, — проговорил он, как будто решив поделиться наболевшим. — Однажды в детстве меня укусила собака. Очень больно, до крови. Мне так сильно захотелось отомстить, что я начал даже собирать камни: отплатить так отплатить! Но отец, поняв, что у меня на уме, посоветовал лучше бросить собаке кусок мамалыги. — Он прикоснулся губами к краю кружки. Тудораке понял: пить эксперт сегодня не будет — намерен упиваться слезной исповедью. — И я бросил, как велел отец, кусок мамалыги и той собаке, что укусила, и другим. А потом, уже будучи взрослым, понял, что мне тоже… что и мне следует своя кость, чтоб и мне кто‑то бросал ее. Потому что у самого выросли хорошие клыки…
— Угрызения совести, это понятно, — сочувственно проговорил Хобоцел, и нельзя было понять, то ли он подыгрывает Кыржэ, то ли подливает масла в огонь, стараясь еще больше подзадорить. «Да, — подумал он, — придется хлебнуть сегодня этого киселя…» — А может быть, стоило все же бросить в собаку камнем? И почему вы вспомнили об этом… именно сегодня?
— Почему сегодня? Если б человек сам понимал, что у него на душе… Захотелось излить душу перед другой христианской душой. Вот ты ею и оказался.
«Похоже, тут не просто слезные излияния, — подумал Хобоцел. — Надеется вернуться в родные края, сволочь, откуда ушел в свое время, пока еще без всякой вины. Не тяга к земле заговорила — желание спрятаться, переждать, выжить… Понимает, что не сегодня–завтра должен будет решать: что же дальше?»
— Почему вы совсем не пьете, господин эксперт? Смотрите: вино в вашей любимой кружке… Неужели ничего не закажете на ужин? — словно бы между прочим спросил он.
Но Кыржэ отказался. Ничего ему не хочется. Ничего. Он стал озабоченно рыться в карманах.
— Чего испугался? — буркнул он, прочтя удивление в глазах кельнера. — Давно уже не ношу оружия, еще с той поры, как не сдержался, полакомился теми тремя… Попались, да, попались, зато четвертый — убежал, выпрыгнул в окно… Был еще и пятый, только не явился. Чего там ждать, решил я, пойдут допросы, все такое прочее. Поступил против собственных правил, зато — сразу…
«Ах ты убийца!» — Тудораке попытался отвести взгляд в сторону, но перед глазами все равно стоял тог самый «пятый», которого он…
— Тебе случалось когда‑нибудь, после целого дня на косовице или работы в лесу… — совсем одолела тоска Кыржэ. — Случалось, спрашиваю, лечь наконец на сено после трудового дня и все равно не иметь сил уснуть? Так и у меня… Кое‑что вроде бы определилось в деле Томы Улму, причем подлинного, не подставного лица… Посмотрим! Главное даже не в имени… — забормотал он под нос. — Ну его в болото! — Он отставил подальше кружку с вином. — Поэтому и не могу найти себе покоя, не сплю по ночам… Не нужно, ничего не нужно!
— А мне хочется выпить! — Тудораке взял в руки кружку и, тряхнув головой, залпом осушил. — За победу! — И снова стал наливать, даже пролил немного вина на скатерть. — За успехи! — Одним духом он опорожнил и вторую кружку.
— Ого! — остановил его Кыржэ. — Что такое? С какой радости столько пить? Удача, что ли? Так и есть! Признавайся: удача? — И наконец выпил также, осторожно поставил на стол пустую кружку. — Наливай — чокнемся, пока еще ходишь в кельнерах. Потому что не сегодня–завтра… станешь комиссаром! Тогда прощай эта гнусная бодега! Хотя вместе с тем и не слишком‑то надейся — всего лишь кельнер… Не звучит! Да и внешность не очень привлекательная… Не сердись, но поговаривают, что и у них… это имеет большое значение… Стройные, высокие… Примерно метр и восемьдесят… Как видишь, я в курсе дела… Из‑за этого у тебя и загорелось внутри, хочешь залить вином?
— Почему не залить, если зажглось? — Тудораке отхлебнул из кружки, с явным удовольствием вступая в игру, предложенную экспертом. — Мне что: ничего не найду, ничего не потеряю, то ли пришли наши, то ли ушли… Как был уродиной…
— Это, пожалуй, верно… — слегка оживившись, поддержал эксперт. — Тогда неси еще графин — за мой счет. Мне еще не отказано в кредите?
— Берите хоть весь ресторан! — крикнул кельнер… Он отправился за вином, однако внезапно очутился лицом к лицу с буфетчицей.
— Отправляйте гостей по домам, — сказала она. — Выпили и съели столько, что дальше некуда. Пора убирать столы.
Тудораке все же попросил ее немного повременить.
— Пожалуйста, дайте еще графин вина и закажите на гратаре мититей, ладно? Хотя нет, не стоит, — тут же передумал он. — Только вина! Тут такое дело…
— А что будет потом с тобой? — оглянувшись, тревожно зашептала женщина. — Ну, иди, иди, не задерживайся!
Они выпили остававшееся в кружках вино, причем на этот раз не чокались — не так уж прост был Тудораке, чтобы сразу, без подготовки тянуть эксперта за язык. Что ни говори, а опыт у него уже был! К тому ж он, Тудораке, принял решение.
— Ха–ха–ха! — вообразив на минуту какую‑то диковинку, рассмеялся Кыржэ деланным, фальшивым смехом. — Ты не хочешь, случайно, стать Маламудом? Вот и хорошо! — прокричал он. — Очень, очень хорошо! Ведь все равно умрешь, только безвестной, обычной смертью! Безвестной! Я спрашиваю у него: «Ну, что ты можешь еще сказать?» Тогда и он спрашивает: «Какая тебе раз» ница, умру я Берку Маламудом или Тома Улму? Все равно не спрячешь поступки, которые после смерти принесут славу!» Я отвечаю: «Не сегодня–завтра вернутся коммунисты и поставят тебе памятник! Напишут книги… Такому же, как ты, Маламуду, на это нечего и надеяться. Бросят в общую могилу, и лежи. Так что можешь выбирать между смертью… и бессмертием! Выбирай же!»
В это время буфетчица принесла вино.
Кыржэ выпил один две кружки подряд. Чтоб оборвать, как сам объяснил, «идиотский, истерический смех», душивший его.
