Хидыр Дерьяев - Судьба (книга первая)
— Чтоб у него лицо высохло, у ишана этого!
Кази Улугберды был очень стар, но на слух не обижался. Он безошибочно остановил свои мутные гноящиеся глазки на Оразсолтан-эдже, дребезжащим голоском провещал:
— Женщины, покайтесь! Кто осуждает служителя, тот порочит веру, а у хулителя веры рот искривляется набок! Не наговаривайте иа ишана! Вы однажды уже вызвали гнев святого человека. Кто знает, может, беды, свалившиеся на вас, это кара аллаха за оскорбление ишана. Вы по скудоумию своему не понимаете этого и снова искушаете всевышнего, пороча его служителя.
— Кто смеет хулить ишана!
— Грех великий!
— Каяться надо! — заговорили дивалы, с угрозой посматривая в сторону односельчан Оразсолтан-эдже.
Огульнияз-эдже строптиво закричала:
— Неправду кази говорит! Кто обидел ишана? Мы обидели ишана? Не всякий с бородой — отец мой! Ишан сам нас обидел, сам плохие слова говорил! Мы виноваты? Казн говорит, что за грехи бог покарал? А что в писании сказано? Там сказано, что наказание за зло — то же самое зло. Кто это сказал? Пророк Мухаммед сказал, а ему аллах эти слова в уста вложил. Не может аллах говорить одно, а делать другое. Так только люди поступать могут… Почему я должна каяться?! Не старайтесь, кази Улугберды, переложить груз с верблюда на ишака! Ишак маленький, но тоже умеет лягаться. «Святой человек!» Хорошо мы этих святых знаем. Вон сидит, пузо выставил, словно козёл, объевшийся зерном, — он тоже святой, да? Лопнуть бы ему вдоль и поперёк, этому, святому! Пусть искривится мой рот, а каяться я не стану! Мы ещё посмотрим, что у кого раньше искривится!
— Замолчи, женщина — сердито сказал один из дивалов. — Помни, что с коротким языком жизнь длиннее…
— Ты тоже до седой бороды дожил потому, что язык на привязи держал? — обрезала его Огульнияз-эдже. — Байскими деньгами рот у тебя замазан? А люди где, которых ты защищать обязан? Для чего тебя дивалом выбирали? За столом сидеть, да байские объедки подлизывать?
Дивалы зашевелились, закричали, перебивая друг друга:
— Ладно, женщина, хватит!
— Кончай говорить!
— От барана — молока, от женщины умного слова не дождёшься!
— Кто ей позволил такие слова говорить!
— Стражника позвать надо!
— Я молчу, — сказала Огульнияз неожиданно смиренным голосом. — Я молчу, но вы, баяры мои, говорите. Говорите, говорите, чтобы все слышали вашу мудрость! Пусть люди скажут: мудрых людей мы дивалами выбрали, справедливых людей. Говорите, отцы мои, говорите… я молчу…
— Кто эта женщина? — шёпотом спросил один из дивалов своего соседа.
— Она бесноватая!
— Может, она Огульдурды-пычаклы[97]?
— Хуже… куда хуже! Говорят, она однажды встретила Огульдурды-пычаклы. Что она сделала? Она подошла и говорит: «Ты думаешь, храбрее тебя женщины нет? Слезай, бороться будем!» А что ей Огульдурды-пычаклы ответила? Она испугалась этой женщины! Она сказала «Проходи мимо, стриженая грива!» и погнала своего ишака. Плохая это женщина!
— А кто её пустил сюда? Она родственница убитого?
— Кажется, нет.
— Специально её привезли сюда делу мешать, то ли?
— Наверно, сама приехала… Говорят, она, как Сюльгун-хан, собирается научиться из винтовки стрелять.
— Вай, какая вздорная старуха!
В это время отворилась дверь и вошёл ишан Сеидахмед в сопровождении провожатого. Дивалы встали, приветствуя почтенного гостя. От него ожидали сегодня многого. Нужно было уладить иск жены покойного Мурада к Бекмурад-баю, не дать делу дойти до официального городского суда, — на этом по крайней мере настаивал посредник ответчика, обошедший накануне всех дивалов и у каждого оставивший привет Бекмурад-бая и кое-что более вещественное. Поэтому все дивалы были весьма заинтересованы покончить дело миром, но в то же время понимали, что сделать это далеко не просто. Основная надежда была па святого ишана, который, как говорили, обладал чудесным даром мирить любых спорщиков.
Бекмурад-бай и дивал Рахим пошли навстречу ишану, под руки провели его к судейскому столу. Презрительно покосившись на предложенный ему переводчиком стул, ишан качнул чалмой в сторону своего провожатого, и тот, раскрыв хурджун, расстелил на полу сначала новенький хивинский халат, а поверх него — небольшой намазлык. Подобрав полы полосатого халата, ишан осторожно сел.
— Почтенный ишан-ага, прочтите молитву, благословите успех сегодняшнего дела, — прошамкал дряхлый кази Улугберды.
Ишан долго шевелил губами, потом провозгласил аминь, поднял руки: «Боже, дай успокоение обоим сторонам, чтобы они разошлись в мире и согласии. Пусть будет мир и благословение на рабах твоих и дай им исполнение желаний». Вслед за ишаком зашептали и подняли руки вверх дивалы.
Вошёл отдувающийся пристав.
— Чего они копаются, как жуки в навозе? — тихо спросил он переводчика. — Эх и любят у вас из пустого в порожнее переливать. Говори, пусть начинают.
Дивал Рахим встал.
— Оразсолтан, жена Мурада, поднимитесь сюда! И вы, почтенный Бекмурад-бай, сын Амангельды, — тоже подойдите. Вот здесь ваше место… А ваше место, женщина, вот с этой стороны.
Ишан Сеидахмед начал читать заупокойную молитву, закончив словами:
— Царство ему небесное! Пусть дети его живы, здоровы будут!
— Помилуй его, аллах!
— Дай успокоение душе Мурада!
— Прости его прегрешения! — закивали дивалы.
Оразсолтан-эдже чуть пошевелила губами.
Перебирая чётки, которые он, словно фокусник, вытряхнул из рукава халата, ишан Сеидахмед заговорил:
— Нехорошее дело случилось, неожиданное и нехорошее, избави нас всевышний от подобного. Оно — как слово, сказанное невзначай. Сказанного слова не проглотишь, того, что случилось, не поправишь. Так уж, видно, предписано было судьбой Мураду… Когда аллах создаёт человека из капли нечистой влаги, он пишет на лбу его число его дней. С первым вздохом человека известно, сколько всего вздохов он сделает за свою жизнь. И, когда кончается назначенное число, с неба приходит ангел по имени Азраил и уносит душу человека к трону всевышнего. Всё делается по воле аллаха, былинка не шелохнётся без его ведома. Сказано в писании: «Нет ни зёрнышка в тёмных уголках земли, ни влажности, ни сухости…», которых не предвидел бы всевышний. То, что Мурад нанялся дайханином в это село и что Чары убил его — всё по воле господа нашего, да будет над нами милость его, и роптать на дела и помыслы всевышнего — грех.
Ишан исподлобья взглянул на застывшую в молчании Оразсолтан-эдже и, видимо, удовлетворённый продолжал:
— Вот я расскажу вам одну историю… Когда дьявол постиг все науки, но не был ещё дьяволом, он выступал с проповедью во славу аллаха перед сорока тысячами улама[98]. С неба должна была на самого большого грешника из присутствующих упасть божья кара в виде красного огня. Нельзя смотреть, как она падает, и все уламы благочестиво склонили свои лица к земле, один лишь дьявол не опустил голову — и кара божья на него упала. С тех пор начал он аллаху вредить, сбивать людей с праведного пути. Кого собьёт, того своим шайтаном делает. Много развелось у него таких помощников, на каждого правоверного хватает. Поэтому дьявол помещает в каждого человека шайтана, между кожей и мясом человека сидит шайтан и толкает людей в бок на дурное дело. Видимо, и Чары шайтан подтолкнул подраться с Мурадом. Так и случилось, с самого начала суждено было Мураду умереть от руки Чары, а избежать предначертания судьбы невозможно.
— Значит, один шайтан виновен в смерти моего мужа? — спросила Оразсолтан-эдже.
— В девятой суре стих сто двадцать второй сказано: «Бог купил у верующих их жизнь и имущество и заплатил им за них раем». Человек тоже обязан решать все дела с помощью определённой суммы денег. Пусть дивалы подсчитают величину хуна[99], и да снизойдёт покой и мир на голову женщины Оразсолтан, жены праведника Мурада. Аминь.
Дивалы обрадованно задвигались на своих неудобных стульях.
— Правильно решил ишан-ага!
— Конечно, Оразсолтан не глупая женщина, она помирится с Бекмурад-баем!
— Хорошего человека с первого взгляда видно.
— Я давно Оразсолтан знаю. Она всегда прислушивается к советам яшули.
— Конечно, человек она одинокий, защитников нет…
— Кого же ей слушаться, как не святого ишана…
— Мудро решил ишан-ага, дай бог здоровья и долголетия!
— Ворон мудр — да на отбросах сидит! — подала язвительную реплику Огульнияз-эдже, но дивалы предпочли не услышать её.
Дивал Рахим сказал:
— Кази-ага, слово за вами.
Кази Улугберды откашлялся и, стараясь придать своему дребезжащему голоску приличествующую моменту торжественность, начал читать заранее подготовленный приговор:
— Мурад, сын Сахата, подрался с Чары, сыном Амангельды, по наущению шайтана и был убит ударом Чары, когда судьбой были подсчитаны все, отведённые ему, Мураду, дни. Умер он в возрасте пятидесяти четырёх лет. Он работал у Аннагельды-уста батраком за шесть туманов в год. Одежда и пища его стоят два тумана. Всего годовой достаток Мурада равнялся восьми туманам. Мы прибавляем к его возрасту десять лет. Наш пророк Мухаммед, да будет над ним молитва и благословение аллаха, провёл на земле шестьдесят четыре года, и каждому правоверному, установлен такой срок от господа. Значит, будем считать, что Мурад заработал бы ещё восемьдесят туманов. Плата за умышленное убийство — сорок, за горе семьи — двадцать туманов. Поминки и прочие расходы — пять. В целом весь хун составляет сто сорок пять туманов, которые родственник Чары Бекмурад-бай заплатит потерпевшей Оразсолтан, жене Мурада, и они помирятся на вечные времена.
