Освальд Тооминг - Зеленое золото
— Как-как? — Осмус подскочил к старику. — Хорошенько подумай, что говоришь. Может, судьба всего Сурру будет зависеть от твоих слов.
— Судьба Сурру в надежных руках, — тихо ответил Нугис и, рассердившись вдруг на Кирр, спихнул ее со стула. — Ты чего торчишь в комнате? Ступай на двор! — Голос хозяина выдавал его плохое настроение, и зверек покорно проскользнул через открытую дверь на двор. Нугис грузно зашагал следом.
— Сумасшедший старик! — фыркнул Осмус.
«Провалилось его голосование, — подумал Реммельгас и незаметно усмехнулся. — Даже техника вытащил из конторы, чтоб одним голосом было больше. Он, видимо, был уверен в Нугисе — всего набралось бы три голоса против одного, и, хотя формально это голосование не играло никакой роли, оно все же явилось бы в своем роде осуждением моей лесной политики».
— Сумасшедший? — повторил Реммельгас. — Ну нет, старик замечательный!
— Радуйтесь, радуйтесь, — буркнул Осмус и снова принялся шагать по комнате. — Пословица, однако, говорит, что цыплят по осени считают.
Реммельгас защелкнул замок портфеля. Поступок Нугиса поднял его настроение. Раз Нугис, эта добрая лесная душа, за него, значит, все хорошо и он на верном пути. Он уже давно это понял. Невозможно, совершенно невозможно представить себе, чтобы старый лесник одобрил что-нибудь такое, что оказалось бы нечестным. Нугис впервые решительно и твердо встал на сторону Реммельгаса, и последнего это необычайно обрадовало, даже его досада на Осмуса улеглась. Спокойно, чуть ли не добродушно он сказал:
— К чему нам драться, товарищ Осмус? Я действую не из упрямства…
— Именно из упрямства. Своевольного, корыстного упрямства!
— Нет, вы и сами не верите своим словам… Разрешите мне кончить. Я хотел бы, чтоб вы хорошо поняли, какой выбор вам предстоит сделать. Перед вами сейчас два пути: по одному из них — по пути собственной выгоды, по пути равнодушия ко всеобщим интересам — вы уже шли…
— Чего вы только не выдумаете!
— На другой путь — путь служения интересам народа, единственно верный для советского человека путь, — вам еще не поздно вступить.
— Я не нуждаюсь в ваших проповедях. Я стою на страже интересов своего лесопункта.
Реммельгас взял портфель.
— Мне хотелось обратить ваше внимание на опасность положения…
Осмус остановился прямо перед Реммельгасом. Сощурив глаза, он процедил сквозь зубы:
— Тем, кто вставал Осмусу поперек дороги, всегда приходилось жалеть об этом…
— Это что, угроза?
Осмус криво усмехнулся:
— Вы сами начали с угроз…
— Я принес вам поесть, — раздался вдруг голос Нугиса.
Старик стоял в дверях с бидоном молока в одной руке и тарелкой масла в другой. Он вошел уже давно, в самом начале ссоры, и несколько раз порывался вмешаться, но где там! Пока он собирался с духом, те двое так и сыпали словами, — вот и поругались. Вид у старика был расстроенный: он терпеть не мог ссор да перебранок и сейчас даже струхнул. Осмус был вспыльчивым человеком, Нугис это знал, да и лесничий был не из робкого десятка. Не зная, что сказать, он повторил:
— Да, поесть… Готовить у нас теперь некому, только и могу предложить, что молоко да хлеб…
Молча поели. Нугис не садился; он то входил, то выходил из комнаты, а по пятам за ним бегали Стрела и Молния.
Потом Осмус поднялся и на прощанье сказал Нугису:
— Еще раз говорю: продай свою речную разбойницу.
— Разбойницу! — рассердился Нугис. — Кирр ловит рыбу, но сама ее не ест, мне приносит.
Он и слушать не хотел о продаже.
Осмус и техник уехали. Реммельгас остался ночевать в Сурру, чтобы на следующий день проверить, как ухаживают за саженцами. Долго сидел он на скамье под яблоней. Солнце скрылось за деревьями, и стало свежо. Легкий порыв ветра пробежал по лесу, и по зарослям пронесся тихий шепот. Кукушка оживилась и куковала не переставая. Реммельгас сосчитал до двадцати пяти, потом бросил. За домом во ржи заскрипел коростель.
— «Речная разбойница»!.. — проворчал Нугис, проходя мимо Реммельгаса. — Это Кирр-то — разбойница!..
Так как лесничий ничего не ответил, он добавил тише:
— Вот сам он действительно разбойник. Ух, и злющие были у него глаза, когда вы тут спорили, съел бы он тебя с потрохами, если б мог.
Как раз об этом думал и Реммельгас. Сегодняшний спор был необычным, речи Осмуса дышали ненавистью, сдерживаемой до сих пор, словно сжатая пружина.
— Мало ли что сгоряча сорвется, — успокоил он себя и лесника.
— Осмус давно мне знаком, и я не слепой. Он сегодня на загнанную лисицу был похож. Такая того и гляди в глотку вцепится. Нет, с ним надо ухо востро держать… Цеспроста он с такими плохими людьми дружит.
Реммельгас улыбнулся.
— Спасибо за предостережение. Буду о нем помнить. Только мне кажется, что Осмус одумается и еще попросит у меня прощения за сегодняшнее.
— Как же, дожидайся! — буркнул Нугис.
Тут Реммельгас счел возможным спросить об Анне. Лесник ответил уклончиво:
— Сказала, что едет в город…
— Завтра не вернется?
— Наверно, нет.
Не в обычае Нугиса было болтать о своих семейных делах. «И без того все узнается», — говорил он обычно. И на следующий вечер Реммельгас покинул Сурру, не повидав Анне.
Он и Осмус подготовили материалы о новых лесосеках, дополнили их своими соображениями и отослали все данные в министерство. Реммельгас рассчитывал, что его вызовут для устных объяснений, но этого не произошло. Зато недели через две приехал секретарь уездного комитета партии Койтъярв с тремя-четырьмя работниками лесхоза и леспромхоза, что немало удивило Реммельгаса.
Койтъярв держался холодно и сдержанно, его суровое лицо ни разу не осветила улыбка.
— Я обещал навестить вас, — сказал он, здороваясь, — давно собирался приехать, только вот не думал, что мне придется контролировать вашу деятельность.
— Контроля я не боюсь…
— Надеюсь, надеюсь. Мы начнем с вас, поскольку на лесничество много жалоб, а потом расследуем и работу лесопункта.
— Это в связи с нашим совместным рапортом о лесосеках?..
— Если бы только это!
— Что же еще?
— Услышите. Имеется целый ряд жалоб на вас, как подписанных, так и анонимных.
— И вы принимаете их за чистую монету?
— Я хочу их проверить. Жалоб на вас собралась такая груда, что можно прийти лишь к двум выводам: либо вы сумели всех нас провести, либо под вас кто-то подкапывается.
Реммельгас весь кипел, он едва сдерживался. Директору лесхоза, прибывшему с бригадой, он сказал с обидой:
— Наградили, нечего сказать…
Директор лесхоза посмотрел в сторону и буркнул:
— Заварил же ты кашу, только держись…
— Какую кашу?
— Чего ты злишься? — Директор пожал плечами. — Еще успеешь объяснить нам, кто здесь правый, кто виноватый.
Реммельгасу стало горько: вот она, благодарность! Сам все время поддерживал его, одобрял, ставил в пример другим. «Реммельгас настоящий борец за будущее нашего лесного богатства, нашего зеленого золота», — разве не такие слова были сказаны на последнем производственном совещании? «Заварил кашу»! Пока дела идут хорошо, все ласковы, все к тебе льнут, похлопывают по плечу, хвалят и превозносят, а едва уверенность поколеблется, как они поворачиваются спиной, делают вид, что их дело сторона, да еще насмехаются…
Лесничий устроил бригаду на ночлег и покинул ее. Самому ему было не до сна, он решил побродить. Еж, перебегая через дорогу, встревоженно и сердито зафыркал. Козодой захлопал крыльями. И немолчно шумел лес, шумел спокойно и тихо, словно убаюкивал уставших за день птиц, зверей и людей…
Реммельгас дошел до мельничной плотины. Лето нынче выдалось странное: солнечные дни чередовались все время с дождливыми и река с самой весны оставалась полноводной, местами даже выходила из берегов. Вода с ревом переливалась через плотину и падала на камни, взбивая внизу пышную желтоватую пену. Реммельгас наклонился над перилами, посмотрел на клокотание бурлящей воды, и при виде этого неистово кипящего водоворота у него слегка закружилась голова.
Уездный исполком уже принял решение о сносе плотины, но Осмус представлял все новые возражения, всячески затягивая дело. Тамм предостерегал, что это может плохо кончиться: река разольется после первого же ливня и погубит посевы.
Воронки на воде исчезали и возникали вновь, от них рябило в глазах, и Реммельгас оторвал наконец взгляд от реки. Он повернулся и тронулся было домой, но тут же застыл на месте: к нему шла Анне Нугис!..
Девушка была без пальто и даже без платка. Она, видно, очень торопилась и, может быть, только что бежала — дыхание у нее было прерывистое.
— Я искала вас повсюду… — сказала Анне, прижав руки к груди. — Почему вы тут?
— А где мне надо быть? — удивился лесничий.
