Андреас Требаль - Гипнотизер
Когда она вернулась, я запрятал чемодан под кровать. А после все вновь стало, как было. Само собой, я призвал на помощь все силы для того, чтобы как можно дольше блокировать воспоминания Жанны о печальной «прелюдии». После того как я вывел ее из транса, я позволил ей на прощание еще разок отдраить меня рукавичкой. При этом даже рассыпался в благодарностях и всячески убеждал ее, что мне сие занятие доставляет несказанное наслаждение. Едва оказавшись в постели, я осведомился, намерена ли она сегодня вечером принимать клиентуру.
— Да, явится один. Но не раньше половины двенадцатого.
— Прекрасно. В таком случае мы могли бы подышать свежим воздухом, благо погода чудная, забрести куда-нибудь поужинать.
Она от души расхохоталась, обозвала меня хитрецом, гулякой и сорвала с меня одеяло.
— Ладно, пойдем гулять! — снова издевательски призвала она. — Так куда мы отправимся? Я бы рекомендовала «Роше де Канкаль». Как вы на это смотрите?
— Прекрасная идея, Жанна! И там мы закажем себе фазанчика. Знаешь, в чем их секрет? Фазанов, после того как они достаточно созреют, не принято ощипывать. Их вываливают в мокрой глине и в таком виде кладут на уголья. И держат до тех пор, пока глина не просохнет полностью. Но она ни в коем случае не должна быть обожжена, как кирпич. Потом глину разбивают, и вместе с ней отделяются и перья. После этого ощипанную таким необычным образом птицу шпигуют, а внутрь закладывают рагу из трюфелей и мяса вальдшнепов. А уже после фаршированного фазана обмазывают тестом, в которое добавляются приправы и печень фазана, а уж потом в форму для запекания и… немного подождать. И никогда не сбрызгивать водой! Никогда! Лишь дождаться, пока хлеб пропитается соусом, и нос сам подскажет: вот! Самое время! Ну, так идем?
— Но вам надо что-то надеть…
Мы фланировали по бульварам и улицам. Царившее в тот день в городе настроение было словно на заказ для нас: двери и окна настежь — люди прощались с зимой, на балконах весело болтающие между собой компании, шутки, смех. Сен-Жермен-де-Пре пробуждался, откуда-то доносились звуки фортепиано. Самые легкомысленные типы уже поджаривали себя на солнышке, сидя на скамейках с растопыренными ногами, где-то неподалеку благодушно гомонили пьянчуги. Экипажи пробирались по улицам медленнее — в кондитерских и кафе выносили столики на асфальт. Собаки оценивающе принюхивались к проносимым мимо них гарсонами кусочкам торта, дети посасывали длиннющие леденцы, а мне вдруг страшно захотелось курить.
Мы двигались в направлении Пале-Рояль. Галереи мало чем отличались от рынка, разве что тем, что здесь люди толкались в поисках роскоши, а кое-кто просто пытался отвоевать местечко на защищенной от ветра скамеечке. Кому счастье не улыбнулось, вынужден был довольствоваться нанятым за пару су плетеным стульчиком. Смешно было смотреть, как люди раскачиваются на стульях, вдавливая ножки их в пока что неокрепший дерн, сосредоточенно утыкались в газеты, оценивающе разглядывали носки ботинок и прикармливали крошками воробьев. Жанна вела с собой борьбу — купить или не покупать пару перчаток, меня же тянуло туда, откуда исходили райские ароматы.
Тут я в избытке познал муки буридановой ослицы: хрустящий хлебец с медком или пачка американского или голландского табаку? Но курильщику первым делом необходима трубка. Фарфоровая? Деревянная? Впрочем, как заметил продавец, выкладывая передо мной все это изобилие, есть лишь одни истинные трубки — пенковые. А если уж деревянные, то непременно из древесины корсиканской пустоши Брюер. Палисандр, бук — все это прошлогодний снег, не стоит и тратиться. Пришлось выслушать небольшую лекцию о том, как некий венгерский граф пару лет назад из путешествия по Османской империи приволок целую глыбу «морской пены» — на самом деле камень, на добрую толику состоящий из соединений магния. И его сапожник выточил из этой глыбу всего лишь одну трубку.
— Дым в пенковой трубке охлаждается, это придает особый вкус, сударь. Нам трубки поставляются из Вены. Они…
— …вполне соответствуют запрашиваемой за них цене, это вы хотите мне сказать?
— Поймите, одно дело сыграть просто на скрипке, другое — на скрипке Страдивари. Так и с курением. Если вы надумали насладиться виргинским табаком, таким как «Джебел» или «Ова», — это ведь самое настоящее культурное событие. Но и «Бафра» с берегов Черного моря ничуть не хуже, хотя я в принципе не очень люблю, когда табачные листья пропитывают ароматизаторами, медом или ананасом.
Поскольку пенковые трубки казались мне чересчур уж хрупкими, я подобрал для себя обкуренную трубку «Брюер» и легкий виргинский табак. В этот миг возникла Жанна с покупками, перчатки она не приобрела, зато раздобыла весьма миленький золотистого оттенка шарфик. Вообще, призналась она, в этом Пале-Рояль совсем, совсем неплохо.
— К чему вообще тащиться на рю Монторной, если в четверти часа хода отсюда есть приличный ресторанчик. К тому же мне не по нраву толстенные меню в «Роше де Канкаль».
— Меню же тебе не есть… — попытался сострить я. — Насколько мне помнится, речь шла о фазане?
Нет-нет, я хотел пойти непременно в «Роше де Канкаль». И хотя там фазан чуть ли не дежурное блюдо, на самом деле ресторан считался храмом морской кулинарии. Имела ли понятие об этом Жанна?
— Вот именно, — вдруг сказала она, будто читая мои мысли. — Чего нам туда идти? Кроме того, в «Роше де Канкаль» вечно много народу. Не дай Бог, нарвусь там на кого-нибудь из своих клиентов. Сегодня у меня нет ровным счетом никакого настроения видеть их физиономии. Так почему вам приспичило пойти со мной именно туда?
Вдруг она очень странно посмотрела на меня, после чего подошла к стойке кафе освежиться стаканом лимонада. Опустошая стакан глоток за глотком, Жанна вдруг затряслась, потом, испуганно вскрикнув, уронила стакан. Я едва успел схватить его. Кто-то из гостей услужливо придвинул ей стул. Присутствующие единогласно приписали приступ дурноты необычно жаркой весенней погоде — слишком уж быстро потеплело, не все это хорошо переносят, в особенности такие субтильные дамочки.
Я улыбкой выразил благодарность за проявленное сочувствие. На самом же деле мне было не до смеха. Когда Жанна принялась допытываться у меня, к чему я желал съесть фазана в ресторане, чья кухня в первую очередь была ориентирована на дары моря, ее транс, по-видимому, мало-помалу стал проходить. Я быстро отыскал этому объяснение: я ведь внушил ей, что нам предстоит лишь прогуляться и закусить. Этого явно не хватало, чтобы умерить горячее желание Жанны заполучить меня в кавалеры, и фантазии на тему фазана лишь чуточку приуменьшили его.
Я сам был виноват.
Наконец Жанна пришла в себя, пару раз глубоко вздохнув, она открыла глаза.
— Боже мой, — вскричала она, — теперь я понимаю, кого подкинула мне фортуна! Вы, вы…
— Тихо.
Приложив палец к губам, я попытался придать себе вид нашкодившего мальчишки. Жанна, приподнявшись, внимательно посмотрела на меня и покачала головой. И залепила мне затрещину.
— Нет, эту пощечину он, без сомнения, заслужил. И все же он единственный мужчина, кого мне хочется поцеловать.
Браво. В одну секунду на глазах сидящих в парижском кафе на свет появилась еще одна парочка помолвленных. Кое-кто полушутя-полусерьезно предлагал себя в свидетели, потом несколько человек скинулись нам на выпивку. И поныне я от души благодарен посетителям этого кафе. Их реакция и предложенная ими сливовая водка уберегли бедняжку Жанну от серьезного нервного срыва. Их понимающие улыбки, светившиеся добросердечием лица — все это было сущим даром. Благодаря им Жанна нашла в себе силы справиться со стыдом и разочарованием. Разумеется, когда мы вернулись в ее квартирку, она обнаружила спрятанный под кроватью чемодан, мгновенно поняла, что пути назад нет и не будет, и тут разъярилась уже не на шутку.
Она молотила меня кулаками и плакала навзрыд.
Дома меня ждал сюрприз: приглашение от графа де Карно. Он писал, что, потому как он человек незлобивый и незлопамятный, и поскольку его Элен рано или поздно и без моего участия мог ожидать только такой конец, и поскольку он так или иначе был «предопределен ему самой судьбой», он предлагал возобновить наши едва не рухнувшие отношения.
Я выразил согласие.
Но первый визит я нанес все-таки Альберу Жоффе. Комиссар исходил из того — и я разделял его мнение, — что между убийством Людвига Оберкирха и попыткой убить меня наличествовала несомненная связь. Но какие имелись доказательства? Идиотские царапины на стекле окна спальни да стилет, о который порезался покойный Людвиг. Исходить, по мнению судмедэксперта, следовало вот из чего: не убийца порезал стилетом руки Людвигу, а он сам.
— В отчаянной попытке отвести от себя удар стилета он, возможно, схватился за лезвие… Боль была очень сильной. Барон Людвиг невольно согнулся, и убийце ничего не стоило всадить стилет ему в спину. Вероятно, смерть наступила мгновенно.
