Юрий Белов - Год спокойного солнца

Ата замолчал, и они пошли молча.

Прохожих почти не было, только на скамеечках возле подъездов сидели кое-где люди, в одном месте играли в нарды, и долго было слышно, как стучат кости.

— Вы спросили, не собираюсь ли я писать об этом в газету, — проговорил наконец Назаров. — А я ведь из газеты ушел. Сегодня как раз редактор подписал мое заявление.

— Правда? — не удивленно, а скорее разочарованно отозвался Казаков.

Марату хотелось, чтобы Ата стал расспрашивать его, а он бы рассказал, как устал, что годы уже не те и здоровье, пора и на спокойную работу, и чтобы тот посочувствовал ему, но Казаков ничего больше не сказал, и он произнес, словно извиняясь:

— Так вот…

Ата не спросил даже, куда переходит Назаров, видно, ему не интересно было, и это вызвало у Марата обидное чувство.

— Газета, она, знаете… — начал он, по замолчал, поняв, что нелепо оправдываться, да и почему, собственно, нужно оправдываться. Что он, совершил что-то предосудительное.

— А я думал, вы мне во всем этом поможете, — вздохнул Ата. — Если бы газета взялась…

«Знал бы ты о Севкиной статье», — подумал Назаров и, досадуя на себя, сказал:

— Там, кроме меня, есть кому взяться.

— Это конечно, — огорченно согласился Ата. — Но мне казалось, вы к этому делу неравнодушны.

В ответ Марат только плечами пожал. Ата не мог в темноте увидеть этого жеста, но почувствовал или догадался о нем и опять вздохнул. Все-таки очень наболело в нем то, о чем затеял он поздний разговор, и он не сдержался, сделал еще одно признание, наперед зная, что говорит это зря:

— Я совсем голову потерял, не знаю, что предпринять. Какая-то ломка в представлениях нужна, но как подступиться…

Снова ничего не ответил ему Марат, и молчание их стало вдруг тягостным.

— Вы извините, я не решился снова предложить вам свою «Яву», — сказал Казаков, и это прозвучало как намек, что пора прощаться. — Вам далеко до дому?

— Теперь ужо близко, спасибо, — с облегчением ответил Назаров. — И за письмо спасибо. Хотя если честно, сам не знаю, зачем оно мне… такое.

Они пожали друг другу руки и расстались без недавнего радушия.

Марат пошел своей дорогой с тяжелым сердцем. Не сделав и десятка шагов, мучимый сознанием вины перед Казаковым, он не выдержал, остановился и посмотрел назад. Ата уходил неторопливо, закинув рука за спину. Шаги его гулко раздавались в ночной тишине. «Это же навсегда, — подумал Марат с внезапной тоской. — Уйдет, и мне уже никогда не бывать в их доме, не вернуть его расположения».

Сердце сжалось, и он пошел, почти побежал следом.

— Ата! Постойте, Ата!

Тот оглянулся недоуменно, подождал молча, навстречу не пошел и ни о чем не спросил.

— Ата, — взволнованно проговорил Назаров, тяжело дыша от короткой пробежки, — я не хотел, чтобы вы плохо думали обо мне. Я не потому отказываюсь, что не хочу вас поддержать… и не отказываюсь вовсе… У меня теперь будет много свободного времени, и я смогу писать о чем хочу. А газетную работу бросаю — не по мне стала. Вот пробежал несколько шагов — и одышка. А корреспондента, говорят, ноги кормят. Это кто не знает, тому кажется, что журналистская работа в газете нечто легкое: пришел, собрал материал, написал… А в редакции вечная спешка, нервотрепка… Если я ввяжусь в эту историю, мне не вырваться из газеты, тут ведь одной статьей не отделаешься, надо с головой влезть… Да, меня взволновало то, что вы говорили, я только вида не подавал. Но не потяну я такую тему, физически не потяну. Вы уж не судите строго, не думайте…

— Ну что вы, — мягко остановил его Казаков, — я все понимаю.

— А чем смогу — помогу, — воспрянул духом Марат, хотя и холодные нотки звучали в голосе Аты. — О Гельдыеве напишу обязательно. Я его уже четверть века знаю. Там целая история… В гостях у него был. Такой интересный человек! Он ту саксауловую рощу по зернышку сажал. Пешком ходил на протезе и сажал. Сын того Бекмурадова, который с басмачами в село ворвался и письмо моего отца показывал, саксаул на этом месте весь вырубил, а Гельдыев решил восстановить. А во дворе у него целый ботанический сад — просто чудо! А библиотека! Глаза разбегаются… Книги о растениях, о животных… Вот вы знаете, почему верблюд может долго не пить?

Ата дернул плечом:

— Так устроен…

— А он знает. И много еще всякого… Я обязательно напишу о нем очерк. И о вас…

— Ну про меня, наверное, фельетон писать надо, — хмуро возразил Ата.

— Да что вы! Какой там фельетон! — Марат вдруг осекся, вспомнив подготовленную им статью «Кирка против бура?».

— Про меня не надо, — попросил Ата. — И не переживайте, что так вышло. Желаю вам успехов на новом месте. Всего доброго.

Пожимая протянутую руку, Марат снова испытал то тоскливое чувство покинутости, которое заставило его обернуться и позвать Казакова, — выходит, зря? Все у них разладилось, ничего уже не поправить. Но он не хотел, не хотел терять его…

— Мы так далеко ушли от вашего дома, — проговорил он виновато. — Давайте теперь я вас провожу. — И боясь отказа, взял его под руку и пошел рядом. — Хотите, я вам о себе расскажу. Всю жизнь чужие биографии выслушивал, а о себе ни разу никому не рассказывал… Жена не заругает, что припозднились, не будет волноваться?

— Да вот будет автомат — позвоню, — все еще холодновато, но стараясь смягчить тон, ответил Ата.

— Тут есть по пути. Обязательно позвоните, я ведь вас скоро не отпущу. — Марат вдруг засмеялся тихо, чуть нервно. — Признаться, мне очень подружиться с вами хочется.

Такая неожиданная откровенность поразила Казакова. Невольная обида и настороженность исчезли, и он уже с новым добрым чувством посмотрел на своего спутника.

— Мне тоже, — сказал он и почувствовал, как дрогнула рука Назарова, лежащая на сгибе его локтя.

«Славный, славный человек, — думал Марат с улыбкой, расставшись, наконец, с Казаковым. — Как хорошо, что свела нас судьба. Отцы наши дружили, и мы подружимся обязательно».

Ему долго не попадался исправный автомат — то трубка была оборвана, то монету глотал, а не соединял. Он уже пожалел, что пошел не по той улице, откуда Ата звонил домой. При нем Марат, разумеется, не мог связаться с редакцией, а теперь вот столько времени потерял зря, Наконец, все оказалось на месте, монета провалилась, в аппарате щелкнуло, и он услышал знакомый деловитый голос Сережи Гутова, дежурного секретаря:

— Редакция.

— Привет, старик, — бодрым голосом сказал Марат. — Как сегодня газета идет?

— А, ренегат, — узнал его Гутов и беззлобно засмеялся. — Тебе что, поиздеваться хочется? Но зря торжествуешь — как раз сегодня газета идет почти по графику. Внутренние полосы в машину взяли.

— Везет тебе, — позавидовал Назаров. — Я в последний раз дежурил — чуть не до утра провозились.

— У тебя дело или так? — спросил Гутов. — А то, понимаешь, выпускающий из цеха по внутреннему звонит… Подожди минутку. Это не тебе, Марат. Так что у тебя?

— Да плевое дело, — заспешил Назаров. — Там в папке уже полмесяца статья лежит. «Кирка против бура?» называется. Так ты напиши «в разбор», пусть в гарт бросят.

— Какой разбор! — закричал Гутов. — Какой гарт? Ты в своем уме? Она же в номере стоит. Шеф только концовку чуть изменил и велел заверстать. А что случилось?

У Назарова екнуло сердце.

— Снять надо, Сергей, — попросил он. — Пока не поздно…

— Да поздно, старик, поздно. Я же сказал — в машину взяли. Полосы переливать? А что, серьезный ляп? — спросил он, понизив голос, и снова крикнул сердито: — Да погоди, я по другому телефону говорю, А, Марат?

— Нельзя ее давать, — сникая, неуверенно уже попытался настоять на своем Назаров. — Нельзя и все. Долго объяснять.

— Ну ты даешь! — снова засмеялся Гутов. — Может, сковырнуть что? Слово забить?

— Нет, ты времени не теряй, у тебя выпускающий на проводе, скажи, чтоб переверстали.

— Если так, тогда ты самому звони, — рассердился Гутов. — Пока не уехал из редакции.

Марат повесил трубку, но ладонь не разжал, готовый набрать номер редактора. Однако смелости недоставало. Какой смысл звонить? Полоса подписана, сейчас печатники приправляют и вот-вот запустят ротацию. Надо иметь веские причины, чтобы все остановить, вынуть набор, поставить на его место новый, снова отлить полосу… формально-то в статье все правильно… Но Ата… Как он завтра ему в глаза посмотрит?..

Ладонь на трубке вспотела, но он все сжимал ее, возбуждая в себе решимость. В конце концов доброе имя человека — разве это не веская причина для того, чтобы задержать выпуск газеты? Доброе имя хорошего человека…

Набирая номер, он старался придать голосу нужную уверенность и бодрость.

— Добрый вечер, Олег Николаевич. Я понимаю, что несколько поздновато, но обстоятельства обязывают: во-первых, хочу забрать заявление об уходе…