Джон Брэйн - Путь наверх

— Вероятно,— сказал я. Да и что другое мог я сказать?

— Скрытничаете? — заметил он.— Мудро поступаете.— Он взглянул на золотые часы, казавшиеся нелепо маленькими на его широком волосатом запястье.— Ну, мне пора.— И он допил виски.

— Повторим?

— Нет, благодарю, старина. Да вам и не подадут — таково клубное правило.— Он щелкнул пальцами, подзывая официанта.— Двойную порцию виски для мистера Лэмптона, Генри.— Он дал официанту бумажку и, не пересчитывая, сунул сдачу в карман.— Всего хорошего, Джо.

— Всего хорошего, Джек.

Три двойных порции виски стоили примерно те самые пятнадцать шиллингов, недостача которых чуть не обрекла бедного плаксу Реймонда на жизнь, мало чем отличающуюся от каторги. Впрочем, эта мысль отнюдь не испортила мне удовольствия от виски.

В бар вошел Браун и направился прямо ко мне.

— Я вижу, вы тут вполне освоились, молодой человек. Я, пожалуй, тоже закажу себе виски, пока запасы еще не совсем истощились.— Он сделал легкое движение рукой, и тотчас к нему скользнул официант.

— Вы причиняете мне немало забот, молодой человек,— сказал он. У него были очень густые черные брови,— в сочетании с седеющими волосами и красным лицом они производили весьма устрашающее впечатление. Сейчас они сошлись над его глубоко посаженными глазами, и казалось, что этот судья-вешатель (весельчак и bon viveur [15] в частной жизни) готовится обречь беднягу батрака или клерка на смерть от веревки и такой приговор для него — точно аперитив перед хорошим обедом с бутылкой доброго, самого лучшего — смотрите, милейший, чтобы был самый лучший! — портвейна.

Он достал золотой портсигар и предложил мне сигарету.

— Нет, благодарю вас.

— Вы поступаете разумно. Курить перед едой вредно. Только в этом, как видно, вы и разумны, а во всем остальном ведете себя, как совершеннейший дурак.

Кровь бросилась мне в лицо.

— Если вы пригласили меня сюда только затем, чтобы сообщить это, то мне нет нужды здесь задерживаться.

— Ну-ну, не беситесь. У меня есть к вам предложение. Во всяком случае,— и он улыбнулся мне своей неожиданно чарующей улыбкой, сразу превратившись из судьи-вешателя в доброго деда-мороза, готового исполнить любую твою прихоть,— вам незачем отказываться от завтрака. Правда, он будет не слишком хорошим: с тех пор как введены карточки, здесь стали гораздо хуже готовить.

— Однако никто из присутствующих, судя по их виду, не голодает.

— Я ведь этого и не говорил. Просто здесь больше нельзя получить приличной еды. Вы впервые в этом клубе?

— Не только в этом, но и в клубе консерваторов вообще,— сказал я.— Если бы мой отец увидел меня сейчас, он перевернулся бы в гробу.

— Мой тоже,— сказал он и подмигнул.— Мой тоже, юноша. Но нам не обязательно идти дорогой отцов.

Я холодно посмотрел на него. Эта простецкая манера держаться была, конечно, привычной маской, фланелевой перчаткой на стальном кулаке, который вот-вот нанесет мне удар в челюсть. Почему он все-таки медлит?

К нам подошел официант и со множеством поклонов, почтительно изогнувшись, повел нас к столику в столовой. Тут царил тот же стиль, что и в вестибюле. Жестко накрахмаленные скатерти слепили белизной, а столовые приборы были тяжелы, как может быть тяжелым только серебро. Правда, такой обеденный зал мог быть в любом приличном отеле, но здесь самый придирчивый посетитель не обнаружил бы ни единой пылинки, ни единой щербинки, ни единой царапины, и казалось, что официанты, глазом не моргнув, принесут вам все, что вы пожелаете, и в том виде, как вы пожелаете, будь то — если вам очень захочется — их собственные уши и глаза в хересе.

Я только было взял в рот первую ложку супа из дичи, как Браун, словно между прочим, сказал:

— Я подумываю о том, чтобы сделать вас совладельцем какой-нибудь фирмы.

Я чуть не подавился.

— Вы это серьезно?

Он нахмурился.

— Я вызвал вас сюда не для того, чтобы шутить. Вы слышали, что я сказал. Говорите, сколько вам для этого нужно.— Он нагнулся вперед, ухватившись руками за стол. Ногти его побелели от напряжения.— Вы неглупый молодой человек и не собираетесь всю жизнь провести в муниципалитете, правда? Сейчас такое время, когда бухгалтер может легко выбиться в люди. Предположим, я одолжу вам сумму, необходимую для того, чтобы купить права компаньона в какой-нибудь фирме. Я не собираюсь обманывать вас и даже буду поручать вам дела и рекомендовать вас своим друзьям.

— Но за этим что-то кроется,— сказал я.

— Да, конечно. Я сделаю вас богатым человеком — в муниципалитете о таком богатстве вам нечего и мечтать! — но при одном условии.— Он помолчал; лицо его вдруг стало старым и больным.— При условии, что вы никогда больше не увидите Сьюзен и не будете пытаться продолжать свое знакомство с ней.

— Насколько я понимаю, мне придется также уехать из Уорли?

— Да, вам придется уехать из Уорли.— Он вытер лоб белым шелковым платком.— Вам нет нужды долго раздумывать над моим предложением, правда? Если вы его не примете, то вы ничего не получите. Больше того: я сделаю все, чтобы осложнить вам жизнь.

У меня зашумело в ушах: мне хотелось опрокинуть стол и ударить Брауна — бить его до тех пор, пока у меня хватит сил, а потом пинать его, пинать, пинать… Я сделал глубокий вдох.

— Нет. Нет, категорически. Будь вы моложе, я избил бы вас и как бы избил! — К моему ужасу, я почувствовал, что начинаю говорить на языке моей юности.— На черта мне нужно это ваше проклятое предложение. Да я лучше пойду канавы копать, чем продамся вам…— И уже более твердым голосом, взяв себя в руки, я сказал: — Послушайте. Вам, конечно, не понять, но я люблю Сьюзен.

— Конечно, не понять,— сказал он, растягивая слова.— Где уж мне понять влюбленных.

— Я не влюблен в нее. Я ее люблю. Я не знаю девушки лучше ее. Я решил жениться на ней, еще когда увидел ее в первый раз; тогда я не знал, кто она, да это и не интересовало меня. Черт побери, я получу разрешение на брак через суд. Она может жить у меня, если вы выгоните ее из дому. Суд даст нам разрешение на брак. А если не даст, то я устрою такой скандал…

— Не устроите, Джо,— сказал он спокойно.

— Почему?

— Потому что вы женитесь на ней. С моего согласия. И очень скоро.

Я смотрел на него, открыв рот.

Лицо его вновь обрело обычный вид, и он даже почти улыбался. Я смотрел на него, тупо моргая.

— Ешьте суп,— сказал он.— Столько народу мечтает о таком супе, а у вас он стынет.

Послушно, словно ребенок, я стал есть суп. Браун смотрел на меня колюче-ласковым взглядом.

— Зачем же вы предлагали мне отступного? — спросил я.

— Я хотел проверить, подходите ли вы ей, и в любом случае это было бы выгодным помещением капитала. У вас ведь хорошая голова на плечах.

Я вспомнил, что рассказывал мне Реджи на званом вечере у Кастейрсов.

— Один раз вы уже давали отступного, правда?

— Ей тогда было только шестнадцать лет,— словно извиняясь, сказал он.— Это был заводской счетовод. Воображал себя писателем. Ну и, конечно, охотился за богатой невестой. Я предложил ему место в рекламной фирме. Да ведь это было просто детское увлечение. Он и не думал сопротивляться. Стоило на него прикрикнуть, как он уже принимался лизать тебе сапоги. Но все это неважно. Главное сейчас — назначить день свадьбы.

— С самого начала вы были против нашего брака,— сказал я,— а теперь вдруг так торопитесь… Я все-таки не понимаю почему.

— Причина очень проста. Ну, я рад, что у вас достало совести покраснеть.

— Но почему она не сказала об этом мне?

Браун посмотрел на принесенного ему цыпленка.

— Опять цыплята,— проворчал он.— Эдак я скоро сам стану цыпленком. Видите ли, Джо, она не сказала вам потому, что не хотела, чтобы вы женились на ней из чувства долга. А я не сказал вам потому, что не хотел, чтобы вы женились на ней ради денег. Да к тому же, с какой стати было мне давать вам револьвер, чтобы вы приставили его к моему виску?

Я почувствовал, что мое уважение к нему возросло. И тут вдруг я осознал, что через живое существо связан с жизнью другого живого существа, что я вступил в главный поток жизни,— все твердят о радостях материнства, но о радостях отцовства говорится очень мало, о том, какую огромную животную нежность начинаешь испытывать к женщине; правильно сказано в библии, «внутренность моя взволновалась».

— Так, значит, вы готовы были позволить ей иметь ребенка и скрыть это от меня?

— Да, я скорее выбрал бы такой путь, чем сделать ее несчастной на всю жизнь.

— У Сьюзен будет от меня сын,— сказал я и улыбнулся. Голова моя кружилась от счастья. Это счастье было сладким и свежим, как мед в сотах: наконец я стал мужчиной. У меня не отняли книгу, я прочту и следующую главу.

— Можете не улыбаться,— резко сказал Браун.— Не так думал я выдать замуж мою дочь.— Глаза его стали тусклыми, как ртуть, а в голосе таилась угроза.— Некоторые отцы отправляют своих дочерей в другой город — в женскую больницу. Время еще есть.