Barbara Frischmuth - Мистификации Софи Зильбер
Они стояли втроем, непринужденно болтая, и прохожие, раз взглянув на них, шли своей дорогой, не удостаивал их второго взгляда.
— Я так рада, что вы приехали,— сказала Нордвинд, обращаясь к Альпиноксу, ее взгляд обволакивал его, как глетчер — цветущий горный склон.— Отныне многое переменится. Я слишком давно живу среди чужан, они теперь даже не пугаются, завидев меня.
— Благодаря этому путешествию я отчасти вновь обрела себя, хоть облако и было совсем никудышное,— заявила Амариллис Лугоцвет.—С тех пор как чужане научились летать, мы даже в воздухе не чувствуем себя в безопасности. К счастью, на пути сюда вам не встретилось ни одно из этих механических чудовищ, которые в последнее время заполонили небо.
— Полететь...— мечтательно заговорила Нордвинд,— как это прекрасно, полететь вместе с ветром. Я уже просто больна от всех этих улиц, забитых автомобилями, хоть и живу на двадцать четвертом этаже. Хорошо бы наконец вырваться из этого смога, подняться повыше в небо
Решение было принято мгновенно — за какие-нибудь три секунды. Благодаря Нордвинд они могли обойтись и без облака и, взявшись за руки, взмыли в воздух прямо с того места, где стояли, средь бела дня, над головами прохожих. Некоторые даже обратили на них внимание и пристально следили за их полетом, пока они не скрылись облаками.
На другой день в бульварных газетах появились сообщения, где говорилось либо о вознесении нескольких святых,— солидные газеты не приняли этих сообщений всерьез,— либо о неопознанных летающих объектах, не далее как в прошлое воскресенье замеченных над Гайд-парком. Поскольку эти известия исходили из Гайд-парка,— о Кенсингтон-Гардене пресса даже не упоминала,— их тоже никто всерьез не принимал, а тех немногих, кто догадался, в чем дело, во-первых, не спрашивали об их мнении, во-вторых, они и сами не стремились предавать гласности подобные дела. Таким образом, вся эта история вскоре канула в забвение, чему никто так не радовался, как ее участники — Нордвинд, Амариллис Лугоцвет и Альпинокс, ведь они позволили себе увлечься до такой степени. что пустились в полет — дело для них вполне естественное — прямо на глазах у чужан, чего прежде старались всемерно избегать.
Теперь же они летели и летели над тучами, держа путь на север, и радовались той безграничной шири, которая открылась их глазам,— только формации туч и резко преломлявшийся свет порой мешали им смотреть.
Где-то в районе Хаддерсфилда в Йоркшире тучи стали понемногу редеть, и, подлетая к Шотландии, они рискнули опуститься пониже, так как в этой стране вполне могли рассчитывать на молчаливое сочувствие тамошних жителей.
Они выстроились так, что с земли их можно было принять за огромную птицу, и хотя ее крылья ошеломляли своим чудовищным размахом, такую птицу еще можно было как-то себе представить. Время от времени Амариллис Лугоцвет и Альпинокс проделывали маневр: то падали камнем вниз, то взмывали вверх, подражая повадке знаменитой птицы гриф, появление которой в Шотландии могло бы, правда, вызвать изумление, но навряд ли повлекло бы за собой газетные комментарии.
Амариллис Лугоцвет и Альпинокс вскоре были пленены прелестью открывшейся им картины: орнаменты каменных оград между овечьими пастбищами, прихотливый узор, образованный реками на холмистой зеленой равнине, и очертания побережья, которое всякий по иному защищалось от моря.
— Да, в тоске «тихого народца», есть свой резон,- заметила Амариллис Лугоцвет.—Я начинаю понимать, что наказали их действительно жестоко.
А когда еще солнце залило своим светом этот скромный и оттого особенно прелестный пейзаж, Амариллис Лугоцвет показалось, что она даже различает внизу овец, и она готова была признать наконец некоторую правоту «тихого народца».
— Тихий народец? — спросила Нордвинд, и по ее топу можно было заключить, что она далеко не в восторге от крошечных человечков.
Амариллис Лугоцвет рассказала ей о племени эльфов, изгнанном в Штирийский Зальцкаммергут, не умолчав при этом и об истории с Титиной.
— Они никогда не исправятся,— заявила Нордвинд,— и навеки останутся недисциплинированным, эгоистичным народцем, сколь бы мило они ни выглядели и сколь бы восхитительно ни звучала у нас в ушах их музыка.
Альпинокс все это время молчал, он весь предался созерцанию. Но вот и он подал голос.
— Альпы,— мечтательно сказал он.— Лучше Альп ничего быть не может... Чего бы я не отдал сейчас за то, чтобы с вашей помощью, дорогая Нордвинд,— и он взглянул на нее, насколько это позволял ему полет,— увидеть альпийскую панораму.
— Я тоже люблю Альпы! — восторженно воскликнула Нордвинд.— Мы облетим их вместе с вами, можете на меня рассчитывать. Как только минует это страшное наваждение, к которому готовятся сейчас чужане, мы с вами вместе облетим Альпы.
— Буду вам очень признателен,— заметил Альпинокс,— если вы доставите мне такую радость.
Перед глазами у них уже замаячили причудливой формы камешки, в совокупности своей составлявшие Оркнейские острова, как вдруг. Нордвинд камнем устремилась вниз, что-то бормоча насчет пятичасового чая.
Амариллис Лугоцвет я Альпинокс, привыкшие уже к плавному схождению с облака, испытали изрядную встряску, внезапно приземлившись на горной пустоши, которая весьма изумила Альпинокса — так походила ее растительность на альпийскую флору, Пойдемте-ка,— приветливо сказала Нордвинд, — Я знаю здесь кое-кого из рыбаков, они варят превосходный чай, мы не должны лишать себя такого удовольствия.
Пока они шагали к прибрежным скалам, Нордвинд рассказывала им о королеве Моргаузе, единоутробной сестре короля Артура, родившей ему сына Мордреда. После смерти короля Лота, с которым она произвела на свет сира Гавейна и других блестящих рыцарей, она стала королевой Оркнейской и очень сдружилась с королевой Северного Уэльса Элайной, а также с феей Морганой, и все они втроем в хрустальной ладье сопровождали короля Артура на Авалон.
Рыбацкая таверна среди скал, куда Амариллис Лугоцвет и Альпинокс вошли следом за Нордвинд, походила на каменный улей.
— Хеллоу! — приветствовал их Том, чаевар, стоявший возле кипящего чайника. Остальные рыбаки, бывшие в таверне, тоже сказали: «Хеллоу», но никто даже головы не поднял, словно их здесь ждали, как завсегдатаев, которые приходят точно в установленное время, минута в минуту, чтобы выпить привычную чашку чая.
— Немного печенья? — спросил Том, принеся им чай, сахар и молоко.
— От здешнего воздуха сосет под ложечкой,— отвечала Нордвинд.— Тащи все, что у тебя есть.
Они так дружно набросились на свежее печенье, что хруст был слышен на весь зал.
Порой, правда, можно было заметить, как то один, то другой рыбак, взглянув на них украдкой, делает под столом какие-то едва уловимые знаки, по всей видимости, адресованные Нордвинд.
— Улов-то в нынешнем году, наверное, хороший? — словно мимоходом спросила Нордвинд.
Но Том, казалось, только этого вопроса и ждал.
— Хороший? — отозвался он и словоохотливо продолжал: — Что значит «хороший»? Мы работаем до седьмого пота. Если непогода раньше срока не погонит наши флотилии с севера, тогда только можно будет надеяться на хороший улов. Но миледи ведь и сами знают.
— Я посмотрю, что можно будет сделать,— засмеявшись, сказала Нордвинд.— От меня одной дело теперь уже не зависит.
— Спасибо,— ответил Том,— что вы обещаете за этим приглядеть.
— Где те времена,— шепотом обратилась Нордвинд к Амариллис Лугоцвет и Альпиноксу,— когда все это было всецело в моей власти! Иногда меня мучает мысль, что я, быть может, мало об этом пекусь. Боюсь, что впредь мне придется поискать какие-нибудь новые средства.
— При тех лодках, какими вы пользуетесь теперь,— напоследок крикнула она Тому через плечо,— нечего удивляться, что все вдет шиворот-навыворот.
Само собой разумеется, что, когда Альпинокс хотел расплатиться, Том денег ваять не пожелал.
— Оставьте, пожалуйста,—сказала ему Нордвинд.— Они сочтут недобрым предзнаменованием, если мы не примем их угощения.
— Миледи про нас не забудут, верно?— сказал Том, провожая Нордвинд до дверей.— Новые лодки ведь тоже бессильны против шторма и льдов.
— Я подумаю,— ответила Нордвинд и при этом так сильно дохнула, что Том вздрогнул и прикрыл уши руками, словно защищая их от холодного ветра.
— Никак не пойму, почему ты не живешь здесь постоянно,— сказала Амариллис Лугоцвет, когда они опять стоили на пустоши.
— Сама не знаю,— с улыбкой ответила Нордвинд.— Здесь я могла бы снова стать самой собой, и тем не менее я остаюсь в городе. С тех пор как мир обошла история про меня и про сына кучера, рассказанная небезызвестным мистером Макдональдом, меня непреодолимо тянет в тот город, где все началось. Я, так сказать, подпала под власть своей собственной историк.
И вот большая птица, составленная из них троих, снова взмыла в воздух, на сей раз не так легко, словно поглощенная ими чужанская еда повлияла на их летучесть.
