Харуки Мураками - Страна чудес без тормозов и Конец Света

Я разглядываю ряды инструментов на стенах, и Страж неотрывно следит за мной, пряча довольную усмешку в уголках рта.

– Поберегись. Не туда руку сунешь – вмиг без пальца останешься. – Заскорузлым, как корешок дерева, пальцем он обводит свой арсенал. – Это тебе не игрушки, которые любой дурак изготовит. Все эти лезвия я сам ковал, все до единого. Я ведь раньше был кузнецом. И все это – моих рук дело. Металл ухоженный, баланс что надо. Подобрать рукоятку к лезвию – это, скажу тебе, отдельное искусство. Вот, возьми что-нибудь, подержи. Только за лезвие не хватайся.

Из разложенных на столе инструментов я выбираю самый маленький топорик, сжимаю покрепче и несколько раз легонько взмахиваю им в воздухе. И действительно: инструмент с легким свистом рассекает пространство, отзываясь на усилие плеча – а может, лишь на мысль о таком усилии – мгновенно и чутко, словно вышколенная борзая. Что говорить, у Стража есть все основания гордиться собой.

– А к этому топорику я даже рукоятку сам выстрогал. Из десятилетнего ясеня. Не знаю, как другие, а я люблю рукоятки из десятилетнего ясеня. Моложе нельзя, старше не годится. Десять лет – идеальный возраст. Дерево крепкое, чуть сырое, удар держит отлично. Здесь в Восточном Лесу хороший ясень растет...

– А для чего вам столько инструментов?

– Много для чего, – отвечает Страж. – Зимой для каждого дело найдется. Да вот, придет зима – сам увидишь. Зимы здесь долгие...

За Воротами для зверей отведено особое место. Небольшое пастбище за оградой, где они спят по ночам. Через Пастбище протекает ручей, из которого звери могут напиться, когда захотят. А дальше, за Пастбищем, раскинулся Яблоневый лес. Бескрайнее море яблонь тянется докуда хватает глаз и растворяется в дымке у горизонта.

Над Западной Стеной высятся три Обзорные Башни со смотровыми площадками, на которые можно взобраться по самой обычной стремянке. Простенькие крыши укрывают площадки от дождя, и через железные прутья на окнах удобно наблюдать за зверями в любую погоду.

– Никто, кроме тебя, не ходит на них смотреть, – говорит мне Страж. – Впрочем, ты здесь недавно, что с тебя взять. Поживешь, оботрешься – и потеряешь к зверюгам всякий интерес. Как все потеряли. Ну, разве что в первую половину весны...

С приходом весны, рассказывает Страж, случается единственная в году неделя, когда люди поднимаются на Обзорные Башни смотреть, как звери дерутся. Лишь на эти семь-восемь дней – когда самцы линяют, а у самок вот-вот родится потомство – в кротких существах вскипает дремучий инстинкт, и самцы принимаются с невообразимой жестокостью калечить друг друга. И тогда земля омывается кровью, из которой рождаются новый порядок и новая жизнь.

Без единого звука они лежат, подогнув ноги, в пожухлой осенней траве, а их длинная золотая шерсть пылает в лучах заката. Вытянув шеи и застыв, точно вросшие в землю скульптуры, смотрят, как последние лучи растворяются в яблоневой листве. И лишь когда солнце совсем заходит, и синяя мгла накрывает зверей с головой, каждый из них расслабляет шею, опускает к земле белоснежный рог и закрывает глаза.

Так заканчивается еще один день в жизни Города.

3

Я очутился в огромном пустом помещении. Белые стены, белый потолок, ковер цвета кофе с молоком. Изящные цвета в изысканном сочетании. Что ни говори, а даже у белого цвета существуют свои оттенки – от благородного до грязно-невнятного. Матовые стекла не позволяли разглядеть пейзаж за окном, но тусклый свет, проникавший в комнату, убедил меня хотя бы в том, что солнце еще не погасло. Стало быть, я нахожусь надземлей, и проклятый лифт все-таки ехал вверх, а не вниз. Я немного успокоился: чутье меня еще не подводит.

Девушка жестом предложила мне сесть. Я опустился на кожаный диван и положил ногу на ногу. Не успел я устроиться, как она тут же прошла через комнату и скрылась за другой дверью – напротив той, через которую мы вошли.

Почти никакой мебели я в комнате не увидел. Перед диваном стоял небольшой столик, на столике – керамический набор: зажигалка, пепельница, сигаретница. Любопытства ради я заглянул в сигаретницу, но ни одной сигареты не обнаружил. На стенах – ни картин, ни плакатов, ни календаря. Абсолютно ничего лишнего.

Чуть в стороне от окна громоздился письменный стол. Желая разглядеть его получше, я поднялся с дивана и подошел к окну. Массивная, из цельной доски столешница на двух тумбах с выдвижными ящиками. На столе – лампа под абажуром, три дешевые шариковые ручки, «вечный календарь» да горсть небрежно рассыпанных канцелярских скрепок. Календарь раскрыт на сегодняшней дате.

В дальнем углу комнаты ютились три металлических шкафчика для одежды – из тех, какими заставлены раздевалки в любой конторе. Нечего и говорить: железные шкафчики в этой комнате просто резали глаз. Слишком грубо и примитивно для солидного кабинета. Будь это мой кабинет, я бы поставил что-нибудь поизящней, из дерева. Но раз это не мой кабинет, и я здесь лишь затем, чтобы выполнить заказ и уйти, то серые у них шкафчики или бледно-персиковые музыкальные автоматы, меня уже не касается.

В левой стене я разглядел глубокую нишу – нечто вроде чулана за раздвижной гофрированной дверью. Вот, собственно, и весь интерьер. Ни часов на стене, ни телефона, ни точилки для карандашей, ни графина с водой. Ни стеллажей, ни папок с документами. Как и для чего используется эта комната – бог его разберет. Я вернулся к дивану, сел, опять закинул ногу на ногу и зевнул.

Минут через десять толстушка вернулась. Даже не взглянув в мою сторону, открыла один железный шкафчик, достала нечто черное и блестящее, взяла в охапку, пронесла через комнату и положила на стол. То был плотно свернутый комплект из прорезиненного плаща-дождевика и пары сапог. Плюс огромные очки-консервы – наподобие тех, какие носили военные летчики в Первую мировую. Что все это значит, я совершенно не понимал.

Девушка повернулась ко мне и что-то сказала – слишком быстро, я не успел проследить за ее губами.

– Вы не могли бы говорить чуть помедленней? – попросил я. – В чтении по губам я пока не слишком силен...

Она повторила, на этот раз – медленно, широко открывая рот. Удалось разобрать: «Наденьте это сверху». Я предпочел бы обойтись без плаща, но препираться не хотелось, и я молча повиновался. Скинул кроссовки, влез в сапоги и надел дождевик поверх футболки. Сапоги оказались на пару размеров больше, а тяжеленный плащ сковывал движения, но я решил не жаловаться. Девушка подошла, застегнула на плаще все пуговицы от горла до пят и нахлобучила мне на голову капюшон. Для этого пришлось встать на цыпочки, и, слегка покачнувшись, она задела лбом кончик моего носа.

– Замечательный запах! – сказал я. Имея в виду, конечно, ее духи.

– Спасибо, – ответила она и, дернув за шнурок, затянула на мне капюшон до самых ноздрей. А оставшиеся пол-лица замуровала в «консервы». И я стал похож на мумию для погони за расхитителями гробниц в особо дождливую погоду.

Отодвинув ширму в стене, девушка взяла меня за руку, завела в чулан, зажгла свет и задернула ширму у себя за спиной. Чулан показался мне обычным гардеробом для верхней одежды. Очень похоже – только без всякой одежды. Пустые вешалки для пальто да таблетки от моли – и больше я ничего там не увидел. Я напряг воображение. Может, это не гардероб, а комната с потайным ходом, замаскированная под гардероб? Все-таки одевать меня в дождевик, чтобы просто запихать в гардероб, слишком бессмысленно.

Девушка прошла в дальний угол, ухватилась за торчащую из стены большую золоченую рукоятку и с лязгом подергала ее вправо-влево. Как я и ожидал, в стене распахнулась дверца размером с крышку автомобильного багажника. Из черной непроглядной дыры тянуло промозглой сыростью. Мягко говоря, не самое приятное ощущение. Ровный гул, доносившийся снизу, походил на шум бурлящей реки.

– Там, внизу, течет река, – сообщила девушка. Теперь ее странная речь звучала немного естественнее. Так, словно говорит она нормально, просто гул заглушает слова. Не оттого ли мне почудилось, будто понимать ее стало легче? Просто чудеса какие-то. – Идите вверх по реке. Увидите большой водопад, – продолжала она. – Двигайтесь без остановок прямо сквозь водопад. И попадете в лабораторию моего деда. Дальше сами разберетесь.

– Там меня ждет ваш дедушка? – уточнил я.

– Да, – кивнула она и вручила мне карманный фонарик на шнурке.

Лезть в сырую холодную мглу совсем не хотелось, но возмущаться было поздно. Собравшись с духом, я поднял ногу и ступил в распахнутую дыру. Нагнувшись, просунул туда же голову, за головой протащил все тело. Перебросил вторую ногу. В жестком, как листовое железо, плаще я рисковал переломать себе кости, но в итоге умудрился-таки оказаться по другую сторону стены. И оглянулся на толстушку в светящемся окошке гардероба. Именно теперь, сквозь «консервы», из темноты, она выглядела особенно привлекательно.