Хамза Есенжанов - Крутое время
«Досадно, что попался им в руки, — шептали его замерзшие губы. — Случайно, врасплох схватили. Исподтишка подкрались, застали безоружным, подлые твари, иначе бы я так просто не сдался. Но разве предугадаешь коварство злой судьбы?..»
Мысли его перебил подхорунжий.
— Эй, киргиз, слезай с коня! — приказал он остановившись.
Остановились и другие. У Хакима внутри похолодело. «Неужели сейчас?»— промелькнула догадка. Не отрываясь, смотрел он на спешившегося подхорунжего.
— Сейчас, господин подхорунжий, — сдавленно произнес Хаким, силясь удержать овладевшую им дрожь. С коня он спрыгнул легко. «Неужели… конец?»
— Снимай седло! — долетело до ушей Хакима. Он не сразу пенял. — Живо!
— Сейчас, — ответил Хаким, догадываясь, чего хочет подхорунжий. Сердце сразу успокоилось. «На сивую кобылу, собака, позарился. Мог и раньше об этом сказать!»
Хаким поспешно расстегнул подпругу, стянул седло и взглянул на коня подхорунжего, думая, что теперь придется ехать на нем. Конь показался ему неплохим, выглядел бодро, был ширококруп, выше сивой кобылы, но короче корпусом. Подхорунжий протянул повод своего коня русскому с острой бородой. Тот понял, спрыгнул с коня, взял повод вороного и стал снимать с него седло.
— А ваше седло на кобылу? — спросил остробородый.
Подхорунжий, рассвирепев, визгливо заорал:
— А куда же еще, дурак?! Или тебя самого, дубина, оседлать?
Подхорунжий ругался, пока остробородый молча седлал сивую кобылу. Ругань больно задевала Хакима, он виновато поглядывал на странно покорного русского, так похожего на крестьянина. Всей душой сочувствовал ему Хаким, но заступиться не мог. «Дела этого несчастного, видать, не лучше моих. Он, наверное, просто невольник, слуга этих злодеев. Присматривает, бедняга, за их конями, прислуживает. Они измываются над ним, потому он и посочувствовал мне», — думал Хаким.
— А ты чего ждешь, киргиз-большевик? — накинулся на него визгливый подхорунжий. — Или надеешься, что я тебе буду седлать коня?!
— Я не понял, какого коня вы даете мне, господин подхорунжий.
— Смотри, он не понял! — ядовито усмехнулся тот.
Решив, что лучше не связываться, Хаким схватил седло и подошел к вороному. Конь слегка поджимал переднюю ногу. Накинув седло и затянув подпругу, Хаким заметил крупное, с пшено, бельмо на глазу коня.
«Значит, с этой стороны конь пуглив», — отметил Хаким.
Жалко было терять сивую кобылу, но это небольшое событие позволило Хакиму сделать два открытия. Покорный русский, должно быть, насильно мобилизованный крестьянин. Возможно, он батрак одного из этих свирепых казаков. А может быть, просто переселенец. Но кто бы он ни был, он, несомненно, сочувствует красным. Значит, надо, улучив момент, поговорить, с ним…
После недолгого молчания Хаким, осторожно крякнув, спросил:
— Извините, как вас звать-величать?
Мужик, будто не расслышав, дернул повод и уставился в даль дороги; казалось, он прислушивался к тем, кто ехал впереди.
— Лошадь-то, оказывается, с бельмом, — снова сказал Хаким, не дождавшись ответа..
Остроносый бессмысленным взглядом скользнул по нему и ничего не ответил.
Отряд спустился в балку Жалгансай. По ее склону тянулась каткая, наезженная дорога, но конные казаки спустились ниже и поехали по тропинке среди густого кустарника; мелькали одни лишь головы поверх кустов. Высыхавшую за лето речушку, ее бугристое дно и извилины Хаким знал, как свои пять пальцев. Знакомы были ему и ее все притоки, покрупней и поменьше. Впереди, у самого устья, стоял большой аул — Сага, с мечетью и медресе. Здесь жили рыбаки, пользуясь щедрым даром великого озера и в падающих в него рек. Если бы отряд остановился здесь, Хаким сумел бы передать, что казаки арестовали его, и может быть, джигиты сумели бы отбить его…
— Может быть, заедем в аул, отогреемся? — спросил Хаким по-русски грузного чернявого казака, ехавшего впереди.
— Нет, — резко ответил тот. — Веди нас до Солянки, прямо!
Сердце остановилось у Хакима. «Даже Кажимукана и Асана не удастся предупредить. Придется через Хан-Журты — Стойбище хана — идти прямо в Сасай. А кто там мог бы сообщить о моей беде?»
— Здесь киргизы живут? — спросил чернявый, указывая на Сагу.
— Да. Здесь есть школа, мечеть, дома, где можно остановиться, магазин есть, — начал перечислять Хаким, стараясь заинтересовать казака.
— Поедем прямо в Бударино. Там и передохнем,
Хаким отрицательно покачал головой.
— До Бударина шестьдесят верст. Без передышки кони не выдержат.
Чернявый задумался.
— Захар! — крикнул он подхорунжему и подъехал к нему. — Этот киргиз говорит, что до Бударина шестьдесят верст. Где будем останавливаться?
— Неужто шестьдесят? — переспросил визгливый Захар.
Чернявый пытливо взглянул на Хакима:
— А не врешь, киргиз?!
— Так люди говорят. Может быть, немного больше, немного меньше.
— Проедем верст тридцать, там найдешь удобное местечко для отдыха. А сейчас веди нас, где людей поменьше, — решил подхорунжий.
Хаким кивнул. Теперь он окончательно убедился, что казаки — дезертиры и спешат попасть в Бударино, опасаясь каждого аула, избегая встреч.
«Эти безбожники удрали из военной части и хотят меня утащить на край света. Неужели Бударино — конец моего пути?!» В глазах Хакима потемнело, когда он подумал, что стал невольно проводником своих убийц. Отряд проехал мимо Саги по оврагу и по низине Хан-Журты направился к одинокой могиле Ереке.
Надгробие стояло на большом холме. У самой его подошвы раскинулся аул хаджи Шугула, а справа простиралось величественное озеро Шалкар. Между холмом и озером вдоль устья Ащи тянулась большая караванная дорога. По ней-то и вел сейчас Хаким отряд разбойников-казаков. Уныло трусила под ним, припадая на одну ногу, вороная лошаденка.
Мимо большого зимовья хаджи Шугула проехали спокойно, впереди показались отроги горы Кара-Омир. За горой откроется широкая равнина Ащи. Там уже не увидишь ни одной юрты. Хакиму подумалось, что за горой, похожей на баранью морду, оборвется его жизнь!
Позади остались и Стойбище хана, где в детстве играли в асыки, и шумная, многолюдная Сага, за которой смутно темнели аулы Акпан и Кентубек. Там старая мать и маленькие братья. «Увижу ли вас, родные места?» Хаким обернулся назад. С озера Шалкар подул студеный ветер, вызывая на глазах слезы.
А впереди двигались ненавистные попутчики: толстошеий, черный от солнца и ветра, грузный казак без устали бил пятками по брюху рыжего коня, привыкшего к мягким кебисам своего бывшего хозяина Кадеса. Словно торопясь доставить визгливого подхорунжего поскорее до места, не отставала от рыжего и сивая кобыла Хакима, Остальные кони шли подпрыгивающей волчьей рысью, в такт рыси хлюпали в седлах солдаты и маячили на сером осеннем небе их островерхие шапки…
«О создатель! Сколько унижения ты мне уготовил?! — шептал Хаким. — За что ты меня так караешь? О святые духи! О хранители небесные, неужели я обречен на смерть?»
Вдруг он встрепенулся, увидев, как со склона горы падучей звездой наперерез мчался одинокий всадник.
Вначале Хаким подумал, что это охотник травит лису — полы просторного чекменя развевались по ветру, сам всадник низко-низко приник к гриве коня. Конь летел, распластавшись над землей, диким наметом, осатанело, а всадник торопил его вдобавок.
Возможно, он не замечал, что мчался навстречу солдатам. Остроглазый Хаким узнал его издали. «Аманкул. Это его привычка, прижавшись к шее коня, скакать во весь дух. Но почему он хочет опередить нас? Или он узнал, что я в беде? А может быть, что-нибудь случилось?»
Безумно мчавшийся Аманкул только сейчас увидел вооруженных верховых, да к тому же еще казаков. Он тут же круто осадил коня и застыл, воровато оглядываясь по сторонам, точно загнанный заяц.
— Что этому киргизу нужно? — крикнул, остановив коня, подхорунжий.
Остробородый взглянул на Хакима — дескать, узнай!
Хаким повернул коня, но Аманкул метнулся прочь.
— Стой! Аманкул, стой! — закричал Хаким, ударив вороного камчой. — Это я, Хаким!
Аманкул, не веря своим ушам, придержал коня и удивленно оглянулся.
— Меня угоняют, Аманкул… — вырвалось у Хакима.
— Я слышал: солдаты идут. Всех коней, говорят, забирают. Вот я и скачу по аулам предупредить.
Хаким, не расспрашивая больше, резко повернул коня и помчался к казакам, нещадно колотя вороного.
— Враг!.. Враг идет! Красные!.. — не жалея глотки, завопил Хаким. — Целый полк забрал за горой табун лошадей! Господин подхорунжий, красные!.
Хаким, торопя коня камчой и поводом, помчался из последних сил, стараясь вырваться вперед.
Перепуганные казаки обезумело понеслись вслед за Ха-кимом. Визгливый подхорунжий на сивой кобыле вскоре опередил всех. Любимая кобыла Хакима, хотя не отличалась выносливостью, но на коротком расстоянии ее трудно было обогнать. Кобыла пулей летела впереди встревоженных дезертиров. Чернявый казак на рыжем коне Кадеса не хотел отставать и ошалело молотил каблуками. По дороге гулкой дробью застучали копыта пятнадцати коней.
