Владимир Шпаков - Смешанный brак
Преграда между мной и дрянью становится еще выше, она похожа на прозрачный щит, призванный защищать население от шума автострады. Сейчас наоборот: щит защищает меня, не желающего иметь ничего общего с унылой и проклятой территорией. Когда впрыгиваю в рейсовый автобус «Вязьма – Смоленск», преграда не исчезает, она лишь меняет облик, превратившись в прозрачный кокон. Рядом на сиденьях покачиваются люди, только я ничего общего с ними не имею, я будто водолаз в скафандре с собственной атмосферой внутри.
Старый солдат появляется на вокзале. Он прячется где-то сзади, но я спиной чувствую его присутствие.
– Так и знал, что ты появишься… – начинаю мысленный диалог. – Но это бесполезно, учти. Ты меня не переубедишь.
Солдат молчит.
– Ты не сможешь доказать, что я не прав. Я тысячу раз прав!
Солдат молчит.
– И вообще – чего ты прицепился? Твой вермахт, между прочим, тоже не дошел до Москвы! И я, в сущности, лишь повторяю вашу неудачу. Немцам не суждено доходить до Москвы, они всегда поворачивают обратно!
– Это верно, – отвечают, наконец. – Но мы хотя бы пересекли границу Московской области. А ты? Струсил из-за того, что пьяный милиционер щелкнул затвором? А знаешь ли ты, как на нас бросали в атаку штрафные батальоны? Мы убивали их сотнями, тысячами, но если кто-то прыгал в наш окоп, он душил нас руками, грыз зубами, и это было по-настоящему страшно!
Я затыкаю уши, не желая слушать странные доводы. Война давно прошла, мы расквитались с ними, и их неистовость направлена уже не на врагов, на самих себя! Их не надо завоевывать, они сами себя погубят!
– Но ты еще не пристроил икону-сироту. Вспомни, сколько ты из-за нее страдал. Получается: страдал зря?
– Совсем не зря. Я оставлю ее у входа в Смоленский собор, кто-нибудь обязательно подберет. В общем, бессмысленно меня переубеждать, я иду брать билет.
В очереди к кассе солдат пристраивается сзади, что-то бубнит, но после того, как я получаю на руки билет, исчезает. Ура, начинаю Drang nach Westen! До отправления еще несколько часов, и я устраиваюсь в кафе, чтобы в последний раз вкусить дрянной еды. В ожидании заказа вытаскиваю компьютер, готовый написать покаянное письмо Гюнтеру. Ты прав, дружище, путешествия на Восток ничем хорошим кончиться не могут. Хотя, согласись, я вовремя одумался: я был развинченным манекеном, но теперь все составные части на месте, я возвращаюсь домой.
Ага, e-mail от Вальтера! Ну, что пишешь? Тоже собираешься домой? Точно: собирается! Закончил книгу, она выходит в московском издательстве, и пора ехать в Германию, издавать немецкий вариант. А это что? Читаю мелкие строчки, потом перечитываю и ощущаю внезапную слабость. Значит, та нервная женщина в черной одежде и черных очках – сестра бывшей жены моего сводного брата?! Это странно звучит: «сестра бывшей жены моего сводного брата», кажется, такая степень родства называется здесь седьмой водой на киселе. Для меня, однако, образ незнакомки по имени Вера гораздо весомее воды на киселе, хотя я не знаю: почему? Я представляю ее облик в деталях, она стоит у меня перед глазами и будто опутывает паутиной.
– Не уезжай, – говорит она, – ты еще не встретился со мной!
– Но у меня уже куплен билет… – бормочу я. – Вот он!
Я выкладываю билет на стол, с жалостью на него смотрю и, поднявшись, бреду в кассу возврата.
14. Да здравствует королева!
В одном из разговоров Вальтер сообщает: мол, ему пора уезжать.
– То есть эпохальный труд о беспризорниках завершен?
– Да, завершен…
– Тогда попутного ветра!
Вера тяготится занятиями, с нетерпением ожидая экзамена, после которого можно без финансовых потерь расторгнуть контракт. Она держится уверенно, даже нагло, но лучше пребывать подальше от этих иноземцев. Поделился ли Вальтер своей догадкой с остальными? Вроде нет; но даже если растрепал – ей все равно.
– Это было странное время, – говорит Вальтер. – Ваших людей сажали в тюрьму, убивали и одновременно спасали детей. Среди них, между прочим, было много одаренных детей. Очень одаренных! Сейчас не сажают в тюрьму, а дети пропадают тысячами: гибнут, погибают от наркотиков…
– Эту проблему не решить одной книжкой. И сотней книжек не решить. И вообще – разве у вас, немцев, нет своих проблем?!
– У нас есть свои проблемы, – медленно произносит немец. – Но это был мой долг – написать о ваших детях.
Он отворачивается.
– Мне рассказывали случай… Это было давно, во время войны. В одной деревне солдаты СС подожгли дом, где лежала больная женщина. Она не могла выйти из дому, и дочь этой женщины – совсем маленькая девочка – бегала с ведром от реки, хотела тушить. И вот она бежит, а эсэсовец забирает у нее ведро и ставит лошади, чтобы та пила. Девочка плачет, хватает пустое ведро, опять бежит к реке, а солдат опять ставит ведро лошади. В итоге дом вместе с матерью сгорел на глазах у девочки.
– И что из этого? – напрягается Вера.
– Наверное, я писал книгу ради той девочки. Это она мне рассказала, ну, когда выросла и стала старой…
Вальтер провоцирует на сантименты, хочет задушевной беседы, только жалкие попытки разбиваются о воображаемую крепостную стену, ограждающую личное пространство. Эта цитадель неприступна, ее не смогла взять даже визитерша из «мертвого дома».
Надо же: притащилась без звонка, якобы ее всю жизнь ждали! А главное, вела себя так, будто Вера должна по жизни ей, да еще трем коленам ее потомков! Не покормишь ли, говорит, зэчку, мне сказали: ты щедрая. Кто сказал, что я щедрая? Кто ж скажет, кроме родной сестрицы? Она вообще тебя хвалила, только жаловалась, что редко к ней ходишь.
– Времени нет! – отрезала Вера, прикидывая, как выставить нежданную гостью. Та была поддатой, под глазом багровел свежий бланш – в общем, та еще птица.
– Занятая, значит?
– Занятая. Это у вас там времени хоть отбавляй, а здесь работать надо!
Ошибкой было то, что Вера провела гостью в кухню. Та плюхнулась на стул, вытащила сигареты, после чего изволила представиться: Надя. То есть Надежда, третья ваша сестра.
– Какая еще сестра?! – Вскинула брови Вера.
– Ну как же: Вера, Надежда, Любовь…
Она громко расхохоталась – произвела-таки эффект!
– Да ладно, я к вам в родственницы не набиваюсь. А жрать я хочу всерьез, дома-то видишь, как встретили?
Она указала на синяк.
– Муженек, черт бы его побрал… Я год назад его полюбовницу в больницу отправила: два перелома, сотрясение мозга, разрыв губы, что-то там еще… А меня – в тюремную психушку! Муженек хотел, чтоб на зону, но врачи признали помрачение сознания, значит, надо лечиться. Ну, вылечилась, и что? Он меня с лестницы спустил, гад такой, сказал, чтоб я дорогу в родной дома забыла!
Когда гостья задымила, Вера решила: скормлю ей пару бутербродов, и пусть выметается. А та бутерброды умяла, потом чаю попросила, в общем, пришлось опять намекать на занятость.
– Помню, помню…
Надя насмешливо разглядывала хозяйку.
– Кстати: тут у вас не все занятые. Некоторые прямо рвутся туда, даже бабки за допуск платят. Придет такая фифа, магнитофончик выложит, и давай вопросами сыпать! Понимаешь, о ком речь?
– Допустим.
– Любка пугается уже, и вообще…
– Что вообще?
– Понимать она кое-что начала. Так что зашла бы ты, родная, соскучились по тебе. Вы ведь с ней похожи.
Лишь тогда Вера на минуту потеряла лицо. Она вела гостью к двери, спрашивая нервно: чем мы похожи?! Почему похожи?! А Надя усмехалась: похожи, похожи! Вера крикнула в дверь лифта, дескать, ни фига не похожи, и вообще катись отсюда, шваль подзаборная!
Но спустя час она успокоилась. Вера научилась брать себя в руки, благо, теперь могла в любой момент получить поддержку. Буквально завтра она ее получит, поэтому, Вальтер, можешь не приставать, ни черта у тебя не получится. А тот пристает!
– Меня пригласили на конгресс общества «Mensa», – сообщает он.
– На конгресс чего?
– Это общество объединяет людей с высоким коэффициентом интеллекта. И вообще неординарных людей.
– Поздравляю, – говорит Вера, – не знала, что вы – неординарная личность с высоким коэффициентом интеллекта.
А он: я, мол, только наблюдатель, но если хотите, могу вам достать приглашение.
– С какой радости я туда пойду?!
– Но ведь на конгресс приедет Грегори Смит, самый юный номинант на Нобелевскую премию! Он научился читать в два года, поступил в университет в десять лет, стал профессором до совершеннолетия и уже дважды выступал с трибуны ООН! И Акрит Ясвал, семилетний хирург из Индии, будет на конгрессе; и корейский чудо-ребенок Ким Унг-Йонг, и трехлетняя художница Аэлита Андрэ… Это же первый раз в Москве, неужели вам неинтересно?
