Луиджи Капуана - Маркиз Роккавердина
— Завтра маркиз найдет новый плод на ветке миндального дерева на моем участке в Марджителло. И подавится им!
Племянник спросил:
— Какой такой плод?
— Увидишь.
А утром ушел, никому ничего не сказав. Племянник думал, что он в церкви… А бедняга побежал вешаться!..
Титта, уехавший рано утром в Марджителло с судьей и карабинерами, оставил маркизу в большом волнении.
Увидев мать, Цозима бросилась ей на грудь и разрыдалась:
— Какое несчастье, мама, какое несчастье!
Но тут появился кавалер Пергола:
— Перестаньте, кузина!.. Ну при чем тут маркиз?
Дон Аквиланте немного успокоил ее, подробно рассказав, как было дело. Никто не мог знать лучше него, потому что он заключал эту сделку. У маркиза тогда совсем другое было в голове, а не земля кума Санти!
— Старик пришел ко мне: «Синьор адвокат, закончим это дело!» Я поначалу и не понял: «Что мы должны кончать?» — «Да эту историю с моим участком в Марджителло». — «Вы наконец решились?…»
— Но почему же?.. — воскликнула маркиза, сжимая руки. — Почему же?
— Потому что старый скряга хотел бы иметь и землю, и деньги. Все крестьяне таковы. Вор на воре сидит. Животные! Скоты в человеческом обличье.
Он говорил это с загадочным видом, качая головой, щурясь, как будто в словах этих скрывался некий глубокий смысл, объяснять который было бы бесполезно: ни синьора, ни кавалер Пергола ничего не поняли бы.
При появлении маркиза в дверях гостиной все умолкли, не решаясь произнести ни слова.
— Что здесь происходит? Оплакиваете? — невольно воскликнул маркиз. Ему и в самом деле показалось, будто он вошел в комнату, где родственники умершего молчаливо принимают самых близких людей по обычаю, скорее всего восточному, еще живущему в Сицилии.
— Как вы себя чувствуете? — спросила маркиза.
— Я?.. Прекрасно!..
Он был бледен, и в голосе его слышалось сильное раздражение.
— Прекрасно, говорю вам! — повторил он в ответ на недоуменный жест маркизы.
— Только этого еще не хватало, — вмешался кавалер Пергола, — чтобы у кузена болела голова из-за того, что какой-то болван вздумал повеситься!
— Жаль только, что мне не удалось выспаться прошлой ночью, — добавил маркиз. — Пойду посплю пару часов.
Маркиза направилась за ним в спальню.
— Спасибо, мне ничего не нужно, — сказал он.
— Выпейте хотя бы кофе с желтком.
— Не хочу. Дайте мне поспать пару часов.
— Я знаю, вам было плохо…
— Плохо? Отчего? Что я — ребенок?
— Его унесли? — спросила маркиза, помолчав немного.
— Конечно, унесли ко всем чертям! Да разве вы не понимаете, что я не хочу говорить об этом?.. Что я хочу… спать!
Маркиза с изумлением посмотрела на него и вышла из комнаты, крайне униженная, как будто ее выгнали. Закрыв дверь, она остановилась и какое-то время стояла держась за медную ручку и стараясь прийти в себя, прежде чем вернуться в гостиную.
— Он уже лег? — спросил дядюшка дон Тиндаро, пришедший, пока ее не было. — Жаль!.. А я хотел показать ему…
И он взял из рук кавалера Перголы какого-то странного серебряного божка, свое самое ценное приобретение за весь год, как он уверял.
— Ну, племянница?.. Сокровище!.. Египетская работа!.. Анибус — бог с собачьей головой… Ума не приложу, как он оказался тут… И сколько веков пролежал здесь? Он был в метре от поверхности… Его случайно выкопал один крестьянин и принес мне… «Я дам тебе два пиастра[33], согласен?» И честно скажу, поначалу я даже не понял, какая это ценная вещь. Потом рассмотрел получше… Серебро, без сомнения… Но даже если и не серебро… Ценность не в материале, а в том, что эта фигурка изображает… Вы только представьте, дорогая племянница, что держите в руках вещицу, которой несколько тысяч лет!.. Я пришел специально, чтобы показать ему… ну и узнать, что же правда в том, что мне сказали. Он повесился на глазах у маркиза?.. И никто не догадался обрезать веревку? Должны же были это сделать…
— Вы так считаете, папа? — прервал его кавалер Пергола.
— И я ответил точно так же: «Вы так считаете?»
— Такое могло произойти и с вами. Допустим, какой-нибудь негодяй сказал крестьянину, который продал вам этого божка: «Болван! Упустил такой случай! Эта вещица стоит больше тысячи унций…» И тот от огорчения…
— Но я его тут же предупредил: «Смотри, я даю тебе два пиастра. Если же кто-то даст больше… Покажи, кому хочешь. Только я хотел бы, чтобы ты отдал предпочтение мне. Кто-нибудь даст десять? Тогда я дам десять с половиной пиастров». И если бы он пришел ко мне и сказал… (Они так невежественны, эти крестьяне. И всегда считают, что благородные люди их обманывают!..) Тогда я ответил бы ему: «Бери назад! И верни мне два пиастра!» И мне было бы очень и очень нелегко это сделать. Мой племянник маркиз другого мнения. Сделка есть сделка. Она для того и заключается, чтобы потом не идти на попятную. Он прав. Ну а если имеешь дело с невеждами, которые к тому же еще и подозрительны и зловредны? Лучше всего вообще не иметь с ними никаких дел. Тем более, не все ли ему равно, есть у него эта пядь земли или нет ее. Увидев, что старик пожалел о продаже и приходит на этот клочок земли оплакивать потерю… (Вы можете отнять у крестьянина жену, дочь, он будет молчать, на все закроет глаза, но кусок земли — нет!.. Это все равно что вырвать у него частицу сердца.) Так вот, увидев, что старик пожалел о продаже, я бы сразу же предложил ему расторгнуть сделку — вот вам ваш участок, отдавайте мои семьдесят унций… И плюнем на это, как говорится. Я же советовал ему несколько недель спустя после сделки: «Дорогой племянник, отделайся ты от этого кума Санти Димауро!» Но твой муж, извини меня, дорогая племянница, твердолобый!.. Как и все Роккавердина! Послушай он меня, так и не случилось бы того, что случилось, а ты не была бы сейчас перепугана насмерть — глаза смотрят, а не видят… Хорошо рассмотрела этого божка? А ведь даже не заметила, что у него собачья голова.
Она действительно была насмерть перепугана, как заметил дядюшка Тиндаро. У нее в голове все еще звучал резкий, почти грубый окрик маркиза — прежде он никогда так не разговаривал с ней. Раз он дошел до этого, думала она, значит, был слишком взволнован. Скорее это было похоже на угрызение совести, нежели на волнение, если дядя советовал ему: «Отделайся ты от этого кума Санти!» — а он не захотел его послушаться, потому что сделка, раз уж она совершена… то совершена!
В одном из углов гостиной кавалер Пергола громко спорил с доном Аквиланте о первых главах «Бытия»[34]. Временами слышен был строгий голос дона Аквиланте, который повторял: «Смысл этих слов еще не раскрыт!» И возражение кавалера: «Вас не хватало, чтобы вы объяснили нам его!» Каким образом они добрались до «Бытия», говоря о самоубийстве кума Санти, никто из них не смог бы объяснить. Так или иначе, сделали они это довольно быстро. Дядя дон Тиндаро, подойдя к ним, послушал немного, о чем идет речь, взглянул на своего зятя и отошел, ворча и качая головой:
— А потом обращаются к святым мощам!
Проходя мимо синьоры Муньос и Кристины, которые пытались утешить маркизу, дон Тиндаро жестом дал понять, что не собирается мешать их разговору, но синьора Муньос остановила его:
— Вот и вы, кавалер, скажите, разве это разумно требовать, чтобы маркиз вернул этот участок наследникам?
— И не брал обратно денег, добавил бы я! От семидесяти унций маркиз Роккавердина не обеднеет и не разбогатеет. С этим клочком земли или без него Марджителло все равно останется Марджителло. Оно как крупная рыбина, пожирающая мелкую рыбешку. Съело Роккавердину. Роккавердины — родового поместья — не стало в Марджителло после отмены фидеикомисса[35]. Кусок тебе, кусок мне, кусок тому… Как одежды Христа, которые палачи разыграли между собой[36]. Это так, к слову… А маркиз по-своему прав: «С какой стати я должен терпеть это неудобство в своем собственном доме? Чтобы избавиться от него, я и скупил соседние участки». Сейчас Марджителло — это большой, совершенно изолированный прямоугольник, замкнутый со всех сторон дорогами — главной и проселочными. А этот упрямый старик хотел сиднем сидеть в самой середке, назло маркизу…
— Ах!.. Я не хочу и думать об этом!.. Мне кажется, какое-то проклятье висит над этой землей!..
— Кто же может возразить тебе, дорогая племянница?
— Мама опасается, что маркиз…
— Вам не кажется, что в такую минуту было бы неблагоразумно уговаривать маркиза, настаивать?.. — прервала ее синьора Муньос. — Может быть, позже… Но все равно лучше, наверное, не мешать ему поступать по-своему.
— А он способен поступить по-своему, хотя бы в пику другим, — смеясь, заключил дон Тиндаро.
Потом, едва дон Тиндаро отошел, Цозима воскликнула:
— Нет, мама! Я хочу проверить, любит ли он меня. Хочу подвергнуть его этому испытанию!
— А зачем? — спросила Кристина, глядя на сестру с нескрываемым разочарованием.
