Зденек Плугарж - В шесть вечера в Астории
Вот теперь у него такой вид, будто это мое признание ему по душе…
— И все же вы подходите друг другу. А то, в чем вы различаетесь, и есть те самые противоположности, которые притягиваются. Кое в чем вы еще и в гимназии были схожи.
— В чем же?
— В том, что всем окружающим хотелось нравиться вам; вы оба, даже не осознавая этого, импонировали всем. Ты, скажем, сама никогда не выступала инициатором веселья или развлечений, но ты вдохновляла на них, вокруг тебя всегда было оживление. Точно так же одноклассники старались приобрести приязнь Мариана, а это безошибочный признак личности.
— А в чем мы, по-вашему, отличаемся друг от друга? Теперь беру на себя смелость угадать почти наверняка: он думает, что я безнадежно влюблена в Мариана…
— Твой мир — мир фантазии, а его — факты и неопровержимые доказательства. Человек науки не может позволить себе ничего, кроме реальности и конкретности.
— И все же что-то говорит мне: Мариан будет моим несчастьем.
— Несчастьем? Почему? — Крчма стал серьезным.
— Ради него я совершила ошибку, которая уже стоила мне нескольких лет жизни.
Крчма от удивления даже выпрямился.
— Ну, это ты должна объяснить мне получше! — в его тоне было сомнение. — В твоем возрасте — если говорить о биологическом времени — несколько лет довольно большая потеря. Если, конечно, принять твои слова всерьез.
Ох, этот тон сомнения! Неужели я похожа на школьницу, которая старается выглядеть поинтереснее?
— Так ведь в медицинский-то я пошла ради него!
— Ну и что?
Мишь встала, прошлась по вагону, машинально проверила, хорошо ли закреплена на железном полу детская коляска. И встала над сидящим Крчмой, как над обвиняемым.
— Помните свадьбу Камилла? В тот день я срезалась по патологической анатомии. А три дня назад завалила ее в третий раз, после того как сам декан разрешил мне последнюю переэкзаменовку. Год пропал, придется повторять…
Вот так-то. Что он теперь скажет?
Крчма от растерянности чуть не присвистнул, но тут же с каким-то облегчением махнул рукой в узкий проем приоткрытой двери:
— Карлштейн!
Вовремя подгадал поезд к этой могучей старинной крепости на вершине крутой горы — дал Крчме возможность оправиться.
— Что тебе сказать, Мишь? Знаешь, несмотря на все передряги, годы учебы — самая золотая пора, ты поймешь это, когда тебе придется вставать по будильнику и все свои прекрасные стремления подчинять по необходимости служебным обязанностям. Так что считай — ты на целый год продлила для себя счастливое время.
Мишь вздохнула: неисправимый сумасброд и оптимист!
— Просто вы умеете находить утешение для кого угодно. Погорельцу, наверное, сказали бы — пускай радуется, что вместе с домишком он избавился от ненужного хлама, смертнику по дороге на виселицу…
— Понимаю, ты ненавидишь меня за твой провал по анатомии, — перебил ее Крчма. — Но ведь другие-то экзамены за третий курс, которые ты сдала, засчитают…
— Кроме тех, за которые я получила тройку, а таких большинство. Но что самое худшее — потеряю стипендию. В общежитии меня, правда, оставят, но придется платить за него. Понимаете, что это значит в моем положении? В кармане у меня всегда было пусто…
Как-то я сегодня странно разговариваю — верный признак, что утратила равновесие…
Крчма стиснул губы — видно, старается не показать мне своего сочувствия; ну, уж этого-то я тем более не выношу!
— Как ни странно, я еще не спросил тебя, куда ты, собственно, едешь таким необычным способом.
— Таким необычным способом я езжу обычно к отцу. На сей раз — чтоб сообщить ему эту утешительную новость и утвердиться в собственном убеждении, что не гожусь для медицины и надо с ней кончать. Между прочим, в этом, конечно, убеждены и вы.
— Напротив, я думаю, что тебе надо закончить медицинский. Капитулянтские настроения — не в твоем характере и перечеркнуть три года ученья — просто грех. Тем более что быть независимой от мужа в наше время — вещь существенная.
Что это он вдруг так растроганно смотрит на меня, будто только сейчас разглядел мою убогую одежонку? Это ведь для него не новость!
Крчма тронул ее за локоть.
— А что ты скажешь, Мишь, на такое дружеское предложение: если я, в пределах моих возможностей, стану выдавать тебе своего рода пособие, на время учебы, вплоть до окончания?
Мишь окаменела: бога ради, я не ослышалась?! Целая шкала разнообразных чувств вихрем пронеслась в душе, и последнее из них вынырнуло из самой глубины ее — так проясняется в проявителе неясное изображение — и приобрело четкие контуры оскорбленного разочарования.
— Как могло вам прийти такое в голову, пан профессор? За кого вы меня принимаете?
Встала, машинально поправила верхнюю стопку журналов, растрепавшуюся от сотрясения вагона. Не заем — подарок, чтоб навсегда обязать благодарностью… Девушка, принимая приглашение мужчины к роскошному ужину, должна знать, в чем будут ее обязанности… Тем более что я не уверена толком, ухаживает ли за мной кто-нибудь… Во всяком случае, не Мариан, не правда ли, так почему бы мне не вступить в связь со стареющим господином, который будет меня содержать под предлогом помощи? Да может ли быть, что такое мне предлагает Роберт Давид, которого я обожала столько лет?! Мишь опять опустилась на свой ящик, с невероятной остротой почувствовав, что она уже совсем другая Мишь и что там, напротив, — совсем другой Крчма.
Между ними разом опустился занавес тягостного отчуждения. Всему, что было до сего дня, — конец.
— В чем дело? — Крчма смотрел на нее с недоумением. — Мы достаточно давно знакомы, и у тебя достаточно развита чуткость, чтобы…
Какое у него обиженное выражение — будто оттого, что у меня так развита чуткость, обижаться имеет право именно он!..
А Крчма, заложив руки за спину, уже топал по вагону, и лицо его багровело.
— Ты что вообразила?! — повысил он голос. — Не обо мне, о себе! — Он уже кричал. — Дура несчастная! — Он пнул ногой журналы, верхняя связка свалилась, он не поднял.
Колеса застучали по стрелкам, колеи разветвились, поезд тормозил. Крчма рывком откинул запор, отодвинул дверь.
— Я возвращаюсь в Прагу! — громыхнул он. Вагон со скрипом остановился.
— Надеюсь, отец не очень станет тебя ругать, — преодолевая себя, чужим голосом проговорил Крчма, глядя мимо нее, даже руки не подал: усы встопорщены, на лице- выражение оскорбленного укора: разочаровала ты меня! И здорово!
Ох ты, боже, это я-то его!..
Крчма шел к паровозу — холодный ветер, тянувшийся вдоль перрона, остужал ему лоб, успокаивал. Пирк как раз слезал с отвесной лесенки с масленкой в руке.
— Ну, как вам ехалось? — Пирк расплылся в широкой улыбке, он уже успел испачкать подбородок чем-то черным. — Заметили, как мягко тронулись с места? Поддать пару так, что колеса на месте проворачиваются, это всякий пентюх сумеет, а тронуться прямо с места, плавно и не скользя, — тут уж сноровка требуется.
Крчма усилием воли согнал с лица хмурь.
— Твое искусство мы оценили как должно.
— А что Мишь?
— В Клатовы едет.
— А разве вы — нет?
— Я — домой.
Случилось что-то? — прочитал Крчма вопрос на лице Пирка.
— Вот жалость-то, мы с вами и не поговорили толком…
— В другой раз.
Проводник в хвосте поезда подал сигнал, другой проводник, в среднем вагоне, поднял руку — к отправлению готов! Из окошка служебного вагона высунулся начальник поезда.
— Знаете что? — У Пирка загорелись глаза. — Как «дед» задудит, мигом полезайте на паровоз! Остановка теперь будет только в Рокицанах, там начальник станции — мой знакомый, и в Пльзени уж как-нибудь выкрутимся. Не скоро еще так повезет, чтоб ехал с нами «дед» Кржиж со своей дудкой…
Начальник станции дал сигнал к отправлению и уже уходил с перрона, «дед» продудел и скрылся в своем закупке. Предложение Пирка весьма заманчиво, и решать надо тотчас… Юношеская любовь к приключениям взяла верх — Крчма в секунду взлетел на паровоз; облака пара окутали будку — на сей раз Пирк, торопясь поскорей выехать за пределы станции, с грохотом провернул колеса на месте.
— Этот парень в топку подбрасывает, пар держит, а это — пан профессор, который учил меня восемь лет, — познакомил Пирк Крчму с удивленным кочегаром.
— Вы позволите мне подбрасывать уголь? — спросил у того Крчма; дурное настроение его мигом улетучилось.
— А если мимо просыплете? — Маленькие глазки светились на чумазом лице кочегара, всегда готового к шутке.
— Одежда у вас не больно подходящая, — Пирк оглядел необычного гостя. — Забыл сказать — холодновато вам будет. Здесь у нас вроде как Загоржево ложе: спереди жар, а в задницу дует. Пардон, вам, значит, в спину.
— А так как я, случается, думаю головой, то и буду временами поворачиваться спиной к топке. — Крчма принял манеру речи Пирка.
