Александр Лекаренко - Дьявольская карусель

Он проснулся, улыбаясь, в ушах его звенел смех бурхана, в окно били лучи солнца.

Г л а в а  6.

Просидев полгода в лесу на даче и почитав всякие книжки, он вдруг ощутил желание учительствовать - и корысти ради и искусства для и отправился в гороно /раньше это звучало как «горнаробраз», - вот омерзительное слово/, подыскать себе работенку. Оттуда его отправили в облоно /вот, мягкое и приятное слово/, но и в этом лоне обнаружилось, что найти теперь работу учи­теля не так-то легко, - тяжелое наследие социализма. Поэтому, когда ему предложили поработать в спецшколе для детей с отклонениями поведения, /«спецшоп», как они ее там называли/, расположенной на пустыре, за самым трущобным районом города, - он согласился. Дальше ехать было некуда. Точка.

Это не было тюрьмой, - но там, за высоким забором, содержались дети, со­вершившие тяжкие преступления и не достигшие возраста уголовной ответственности, - 14 лет, - их нельзя было отправить в колонию для несовершеннолетних. Ухмыляясь ухмылкой клоуна под угрюмыми взглядами надзирателей, он прошел через железные ворота в кирпичной стене, обмотанной поверху колючей прово­локой, - где же еще, ему было сеять разумное, доброе, вечное, как не здесь? В этой спецшколе для детей с отклонениями поведения, имелась еще одна спецспецшкола, - для детей с отклонением в умственном развитии, - туда он и попал, от большого ума. Как оказалось впоследствии, об обучении детишек изыскам английского языка, не было и речи, - зато он должен был исполнять функции надсмотрщика, санитара, а заодно и попытаться хотя бы отучить их разговаривать матом на родном.

Когда он начал знакомиться с их личными делами, у него, у человека у ко­торого руки были по плечи в крови, - волосы зашевелились на голове. Здесь были три девочки, - личики с косичками на фотографиях, - которые вывернули подростку прямую кишку обломком строительной арматуры, отчего он истек кровью, примотанный проволокой за руки к потолочной балке, здесь был один ши­карный мальчик, зарезавший бабушку дедушкиной бритвой и пропивавший ее пенсию с блядьми, когда его поймали в соседнем городе, - здесь самые черные, самые страшные, самые безумные анекдоты, - оказывались жизнью, описанной суконным канцелярским языком в материалах дела. Да что же это была за жизнь? В ней, оказывается, были двенадцатилетние юннаты, убивающие бере­менную женщину ударами доски по животу, - чтобы посмотреть, как вылезет ре­беночек и одиннадцатилетние шлюхи, убивающие десятилетних шлюх за место под солнцем. Да что же это было за солнце, - освещающее такую жизнь? Что было делать, плакать или смеяться, - читая о девятилетнем насильнике, кото­рый порвал себе уздечку, пытаясь засунуть член в уретру потерпевшей, по­скольку не знал, где у нее находится влагалище и был уличен по следам соб­ственной крови на ее трусах? Или о тринадцатилетнем разбойнике, который пришел в больницу к искалеченному молотком пацану, чтобы забрать «сникерс» из кармана своей старой куртки, в которую он его переодел? Улыбка клоуна была очень к месту на лице учителя, заочно нюхавшего эти цветы жизни, кото­рых он собирался чему-то научить и мальчики кровавые, не возникавшие в его глазах после года киллерской деятельности, застили ему мир, заставленный рядами аккуратных коричневых папок, набитых кошмарами, где он начинал чувствовать себя чистым ангелом, упавшим с неба в земную грязь. Он понял, что все жестокости, увиденные и сотворенные им в далекой жестокой Азии и в железном мире криминала, - детские цацки, по сравнению с тем, что было обычными реалиями жизни на улицах, площадях и под заборами его родного го­рода. Он еще не видел ни единого из своих подопечных, но уже знал, что это, - Армия Тьмы, способная залить кровью Ад или терроризировать любую планету, населенную чудовищами из фантастических боевиков. Армаггедон не­заметно созрел здесь, в душах, переставших быть человеческими, пока поли­тики нудно пугали мир Освенцимом и Гулагом. Что значил игрушечный Рэмбо, что значили бойни во Вьетнаме, Лаосе, Камбодже, - по сравнению с тысячами людей, жутко мучимыми ни за что, - из любопытства или за пачку сигарет? У Дьявола было лицо ребенка, дьяволы творившие это, даже не понимали, что творят, они были по ту сторону Добра и Зла, не ведая ни того, ни другого, - они были невинны - и потому им принадлежал Новый Мир, возникший на раз­валинах старого, рухнувшего в судорогах вины и греха. Старина Ницше утопился бы в клозете, воочию узрев своего Сверхчеловека, - которому он под­ставил спину.

Но то, что Алеше пришлось воочию узреть в этом чистилище, далеко превос­ходило и ницшеанские бредни и кокаиновые измышления фантастов.

Г л а в а  7.

Сначала ее избили, затем изнасиловали при помощи пальцев рук и ног, а также бутылки из-под «кока-колы», - в таком виде ее и обнаружил Алеша на полу душевой, - с бутылкой, торчащей из влагалища, сломанным носом и вывер­нутыми коленями. Это была первая классная шалость, с которой он столкнула в ходе своей преподавательской деятельности.

Невозможность обуздать насилие заключалась в том, что дети прекрасно осознавали свою безнаказанность. Никакое уголовное дело не могло быть воз­буждено в детском саду или впоследствии, по прошлому факту и по достижении шалуном возраста уголовной ответственности, укрытые под крылом Закона ша­луны и шалуньи, могли играть в свои игры, как ангелы, недостижимые для людского правосудия и в четырнадцать лет выходили в Большой Мир чистыми, как новорожденные младенцы. Единственным средством хоть как-то удержать прес­тупность в яслях, была жестокость надзирателей. Но надзиратели были взрос­лыми людьми, - отрыжкой Старого Мира, - они просто не были способны прибли­зиться к тому уровню лютства, который освоил надзираемый молодняк. А кро­ме того, - все они достигли возраста уголовной ответственности. Система ох­раны не была тюремной, особо ушлые воспитанники просачивались через нее в город и творили там один черт знает что, ночью тихо возвращаясь в свою берлогу, - ищи-свищи ветра на ночных площадях. Большинство из них не попадало в сферу внимания местной инспекции по делам несовершеннолетних, поскольку «спецшоп» был областной копилкой всякой мрази, а для постановки на учет требовалась привязка к месту жительства, - для ментов они были теня­ми, без имени и без лица. Это не значит, что менты не знали о наличии этого змеиного садка, - знали и наведывались иногда. Но они не могли за­брать малолетнего ублюдка в контору, чтобы там сделать из него ростбиф. И немногим хотелось тащиться за город, чтобы в присутствии воспитателей, попенять пальцем ухмыляющемуся говнюку, которому требовалась добротная, профессиональная пытка. Но и «галочка» за раскрытие гарантированно безна­казанного преступления, была малой компенсацией для новых оперов, воспитанных на «Улицах разбитых фонарей» и ходивших с бандитскими цепями на шее. Дерьмовая была у них работа, - в ней профпригодность оценивалась про­фессиональной подлостью, оплачиваемой высокими гонорарами, а профессиона­льная работа, - зарплатой или вообще никак. В их среде пистолеты носили ручкой вперед и считалось очень непрестижным возиться с малолетками - и мальки ускользали сквозь сети, - опасные, как пираньи.

Никому и в голову не пришло вызывать к избитой девочке «скорую», а ког­да Алеша предложил отвезти ее в больницу самостоятельно, на него шикнули, - сдурел, что ли, уже работать надоело? Девочку просто поместили в медизолятор, вправили там кости носа и наложили пластырь, никто и не вспо­мнил о том, что ее изнасиловали, - в первый раз, что ли? А от бутылки де­ти не заводятся. Алеша несколько раз заходил к ней, потом его отвлекли другие дела.

Четверо дебилов, трое из которых были настоящими де кретинами, а четвертый «косил», бросили в душевую к девочкам стеклянную бутылку с горючей смесью из жидкости для зажигалок и подсолнечного масла. К счастью, бутыл­ка не взорвалась, но разбилась и двое девочек, выбегая из душевой, серьез­но поранили ноги. Той же ночью из той же душевой, расположенной в полупод­вале, доносились заячьи крики, - надзиратели избивали дебилов кусками элек­трического кабеля. Алеша, дежуривший по «спецухе», сидел за столом на пер­вом этаже и слушая вопли мучимых мучителей, думал, - что есть истина? Если бы всех дебильных мучителей, - включая и киллера Алешу, - удавить в душевой, было бы ли это справедливостью? Нет праведности без левости, - кто бы ос­тался справа? Бог Исаака и Иакова оставил точные инструкции для мучителей дебилов, - око за око. Но если точно следовать инструкциям, то на Земле уже не осталось бы ни одного зрячего. Может и не осталось? Никто уже не различает лева и права, - вращаясь юлой вокруг собственной оси, право выро­дилось в свою противоположность. Похоже, один лишь придурковатый киллер, стоит столбом посреди дурдома, в котором зарабатывает себе на хлеб, тупо глазея на вращающихся вокруг себя дебилов. Его восхищала изысканная издев­ка, заключенная в евангелическом «подставить правую щеку, если тебя удари­ли по левой», - как можно было ее не подставить? Человек, который сказал это, - явно смотрел на мир с высоты столба. Но Алеша стоял на земле я точно знал, что во второй раз будут бить уже не по щеке и не в бровь, а в глаз. Выходило баш на баш, с какой стороны ни посмотри, - если есть чем смотреть. Слушая крики истязуемых, он сходил в туалет и моя там руки, ре­шил, что если бы у Каифы хватило компетенции и на Отца, - то ровным счетом ничего не изменилось бы.