Георгий Северский - Второй вариант
И вдруг встал Кутепов:
— Господа! Предлагаю выразить нашему испытанному предводителю, генералу Деникину, неограниченное доверие! Предлагаю просить Антона Ивановича оставаться и впредь нашим верховным главнокомандующим!
В мертвой тишине опешившие члены военного совета смотрели на Кутепова: что угодно могли ожидать от него, но не этого.
Кутепов! Не он ли несколько месяцев подряд добивался поста главнокомандующего? Не он ли всего неделю назад заявил Деникину о том, что после новороссийской катастрофы армия ему не верит? Не он ли шельмовал, как мог, Антона Ивановича уже здесь?
Не сразу поняли, что Кутепов не так прост, как на первый взгляд могло показаться: раньше других вспомнил, что все происходящее на совещании будет известно Деникину, и опередил всех…
Тут уже Шиллинг, вскочив с кресла, выкрикнул:
— В честь нашего главнокомандующего Антона Ивановича Деникина — ура! Ур-р-ра, господа!
Провозгласили «ура», и каждый почувствовал облегчение: коль не ему суждено возглавить армию, так пусть уже лучше остается власть у Деникина!
Решили послать главковерху поздравительную телеграмму. Особенно тронули присутствующих последние ее слова: «Оставление Вами своих верных войск грозит несомненной гибелью нашего общего дела и поведет к полному распаду армии».
Получив телеграмму, Деникин перекрестился и весело прищурился: «Все, господа, теперь вам не скоро захочется критиковать своего главнокомандующего!» С ответом не спешил: «Один бог знает, что претерпел за время ожидания вашего решения генерал Деникин, так помучайтесь теперь ожиданием и вы…»
Если бы главковерх подошел в это время к одному из окон своих апартаментов, смотревших на море, то он несомненно увидел бы, что в феодосийскую бухту входит приземистый и стремительный миноносец под английским флагом. Впрочем, даже тогда Деникин вряд ли подумал бы о том, что миноносцу этому суждено войти в его судьбу самым неожиданным образом.
Одетый в броню корабль его величества короля Великобритании нес на своем борту единственного пассажира, который должен был вручить его высокопревосходительству генералу Деникину срочное послание британского правительства.
Еще час назад и главковерх, и его генералы были уверены, что сами творят российскую историю. Оказывается, считать так было заблуждением. Прочитав послание, Деникин понял — это приговор. Союзники предпочли ему Врангеля…
Он стоял посреди кабинета бледный и сгорбленный. С трудом, будто держал в руке груз неимоверной тяжести, поднес к глазам бумагу, прочитал еще раз: «… Британское правительство, оказавшее в прошлом генералу Деникину бескорыстную поддержку, которая помогала вести борьбу с большевиками до настоящего времени, полагает, что оно имеет право надеяться на то, что означенное предложение о передаче Верховного командования барону Врангелю будет принято. Однако если бы генерал Деникин почел бы уместным его отклонить, британское правительство сочло бы для себя уместным отказаться от какой бы то ни было ответственности за это, прекращая в будущем всякую поддержку генералу Деникину».
Деникин с трудом дочитал послание. Англичане любезно писали еще и о том, что ему следует теперь же ехать в Лондон, где он может рассчитывать на гостеприимство его величества короля Великобритании Георга V. Это, по сути дела, было приказом. Союзники опасались, что, оставаясь в России, он будет мешать Врангелю. И Деникин почувствовал — нет больше сил противиться. В Турцию, во Францию, в Англию… Не все ли равно теперь?..
Он сел за стол, долго смотрел перед собой неподвижным тяжелым взглядом, но в какой-то момент вдруг понял, что машинально перечитывает телеграмму из Севастополя, доставившую ему столь непродолжительную радость. Вспомнил: ответа его члены военного совета все еще ждут.
Можно было бы не отвечать: сесть на этот проклятый миноносец, командир которого ждет его решения, и пусть останется все за спиной… Но он был приучен доводить любое дело до логического конца. Сейчас долг требовал от него последнего усилия: он сам должен отказаться от высокого своего предназначения. Деникин сел за стол, пододвинул бумагу, заметил, как трясутся у него пальцы… Намертво сдавив теплое дерево ручки, он писал и думал о том, что это его последний приказ.
«Генерал-лейтенант барон Врангель назначается мною главнокомандующим вооруженных сил Юга России.
Всем шедшим со мною в тяжкой борьбе — низкий поклон.
Господи, дай победу армии и спаси Россию!
Генерал Деникин».
Подстегнутые громким перезвоном колоколов, взмыли в синюю высь голуби. Кресты Владимирского собора празднично сияли на солнце. Море лиц захлестнуло площадь перед собором. Его высокопревосходительство генерал-лейтенант Врангель приступал, как писали потом газеты, к «священной обязанности, возложенной на него богом, русским народом и Отечеством».
Горели свечи, и солнце заливало собор. Службу правил епископ таврический Вениамин. Лучезарные лики святых взирали на пего со стен. Блеск золотых иконных окладов и риз сливался с блеском золота погон, озаряя лица единым и нерушимым сиянием.
Молодое чернобородое лицо епископа, обычно поражавшее отрешенной от земных сует суровостью, было сегодня необычайно просветленным. Подняв золотой крест, Вениамин провозглашал с амвона:
— Дерзай, вождь! Ты победишь, ибо ты есть Петр, что означает камень, твердость, опора. Ты победишь, ибо все мы с тобой! Мы верим, что как некогда Иван Калита собирал Русь, так и ты соберешь нашу православную матушку Россию воедино…
«Господи помилуй, господи помилуй…» — пел хор.
Взоры всех были обращены к Врангелю. Прямой и торжественно строгий, он подошел под благословение, опустился на одно колено и склонил голову.
«Спаси и сохрани, господи, люди твоя и благослови…» — неслось с клироса.
Умиленно смотрели на коленопреклоненного командующего, крестились… Истово, жадно крестились бывшие губернаторы, бывшие царские министры, бывшие фрейлины бывшего двора, бывшие заводчики, бывшие предводители дворянства, бывшие… бывшие… Им было о чем молиться. Вера их в милосердие божье и в счастливую звезду Петра Николаевича Врангеля была неподдельна — ничего другого им не оставалось.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Напряженно и трудно жил в те весенние дни Харьков, столица Советской Украины. Кончилась короткая передышка, которую отвоевала себе республика, разгромив Деникина. С запада в самое сердце Украины целились белополяки. На юге готовился ударить Врангель.
Время близилось к полуночи, когда в один из кабинетов трехэтажного харьковского особняка на улице Совнаркомовской вошел молодой неброско одетый человек.
Хозяин кабинета встретил его улыбкой, на мгновение осветившей озабоченное суховатое лицо с бородкой- клинышком. Усадив посетителя, он — высокий, в неизменной гимнастерке, туго затянутой широким ремнем, в галифе и сапогах — прошелся по кабинету. Ничего грозного, а тем более страшного не было в его облике, но именно на долю этого человека выпало наибольшее число угроз и проклятий врагов революции. И не удивительно — человек этот создал и возглавил Всероссийскую Чрезвычайную Комиссию — ВЧК.
В эти дни его штаб был в Харькове: штаб Председателя ВЧК, народного комиссара внутренних дел, члена Реввоенсовета Юго-Западного фронта и начальника войск внутренней охраны тыла — все эти должности совмещал в своем лице Феликс Эдмундович Дзержинский.
Волнуясь, смотрел на него молодой чекист — Николай Журба. Еще час назад он не знал, что Дзержинский примет его и будет говорить с ним. И оттого, что вот так, один на один, сидел он в кабинете Феликса Эдмундовича, оттого, что впереди было у него важное задание, Николай волновался. Он был уверен, что Председатель ВЧК вызвал его лишь затем, чтобы проверить, готов ли он, Журба, выполнить порученное задание. Но Дзержинский пока ни о чем не спрашивал. Остановившись у распахнутого окна, вдохнул полной грудью свежий ночной воздух и сказал негромким, глуховатым голосом:
— Люблю весну: воздух чист, и легко дышать… — Повернулся к Николаю и добавил: — Как мало времени у нас, чтобы пользоваться тем, что дает природа…
И сразу волнение Николая улеглось. Лицо расплылось в невольной улыбке, которую, однако, он тут же прогнал — меньше всего хотелось ему показаться сейчас человеком легкомысленным. Журба опасался, что Дзержинский, узнав о его возрасте, возьмет под сомнение и чекистское его умение. Деловито нахмурив густые черные брови, Николай придал лицу озабоченное выражение — так, по его мнению, он выглядел солидней.
В это время Дзержинский, стоя у окна, рассмотрел Журбу. Среднего роста. Широкие плечи. Темные коротко подстриженные волосы, большой смуглый лоб, лохматые угольно-черные брови и под ними светлые глаза с мягким прищуром.
