Самсон Шляху - Надежный человек
Так вскоре и получилось. Однако теперь места для Илоны не нашлось. Зуграву освободил ее от всех дел, даже от встреч со связными.
Она ждала нового задания. И в какой‑то степени была одинока. А военные сводки меж тем поступали четкие и определенные: с приходом весны бои стали более ожесточенными, советская армия громила врага, все упорнее продвигаясь на запад и на юг. На юг — это значило к Молдавии. Порою, когда становилось особенно тоскливо, Илона сравнивала себя с веткой, срезанной с дерева и отброшенной от него подальше…
«Глупости! Слабость, вызванная бездельем», — принималась бичевать себя Илона.
Приход весны ощущался только в часы, когда можно было позволить себе выйти из строго засекреченной квартиры, находившейся в нижней окраине города, где проходила линия железной дороги, теснились пакгаузы и протекала река, к тому времени года заполнявшаяся водой, порой даже бурлившая. Все, что расстилалось перед глазами, казалось в эти часы как бы увиденным впервые, до того били по сердцу и возня птиц, строящих гнезда, и трепетание бабочки над молодой травой, и цветение дикого цикория…
Она пробиралась узкими тропинками, затененными с обеих сторон влажными, с облупленной штукатуркой стенами. Кривые лачуги, тесно жавшиеся одна к другой, с дымящимися печными трубами, были похожи на домики, какие рисуют дети.
Все, что расстилалось перед глазами, казалось Илоне живописным и поэтичным, она стала даже слишком часто употреблять уменьшительные слова: лавочка, старушка, детишки… Малыши с наступлением первых теплых дней уже бегали по улицам в коротких рубашонках. Вовсю щебетали птицы, жужжали пчелы, но все слышнее становился и гул самолетов.
Людям часто приходилось прятаться в погребах, жаться к стенам домов и заборам. Пришла весна сорок четвертого года, и город был в курсе событий: наши успешно продвигались вперед, гнали с родной земли оккупантов. Доходили вести об антифашистской борьбе в Югославии, Польше, Франции… Поговаривали об открытии второго фронта.
Кому‑то удалось рассмотреть опознавательные знаки на одном из самолетов… Он был английский!
Из укрытий выходили старухи, держащие за руки внуков, матери с грудными младенцами. Новость стала быстро распространяться: «Открылся второй фронт!»
«Открылся!» Но город потрясали взрывы, он утопал в крови: сотни лачуг были сровнены с землей. Их жителям никогда уже не придется встречать вернувшихся.
Ошиблись целью летчики? Или же несчастная окраина стала жертвой налета только потому, что находилась по соседству с товарной станцией?
Нетерпение Илоны все нарастало: когда же наконец наступит час тому самому заданию, о котором говорил Зуграву? И не только поэтому… В одну из встреч с Зигу, ставших, к слову, крайне редкими, узнав, что ей по-прежнему следует ждать и что к другой работе ее уже не допустят, она внезапно высказала сожаление о том... что у нее нет ребенка. Слова вырвались сами собой, она ни за что бы не поверила, что способна прямо говорить об этом.
Он улыбнулся, сначала снисходительно, затем, увидев, как она взволнована, чуть сердечнее.
— Но как тогда задание? Если бы…
— Вот именно: если бы! Хотя бы осталось что‑нибудь после меня!
— Что это на тебя нашло? — далее и теперь не понял он, хотя и старался, по обыкновению, уловить смысл, скрывавшийся за словами. — Остается борьба, разве этого мало? Если придется прыгать с парашютом? И не на нашей территории, а на занятой… — высказал он предположение, которое тут же и подтвердил: — Если схватят молодчики в коричневых рубашках?
— Остается борьба. И победа все равно будет за нами, — мечтательно проговорила Илона. — За нами, это не подлежит сомнению1! Что правда, то правда: в наших рядах не место беременным. Что‑то не слыхать, чтобы подпольщики говорили о сосках и пеленках.
— Ты, кажется, не замужем, — продолжал он. — Старая дева, что ли… Другие в твои годы давно уже обзаводятся семьями. Это понятно: если завидуешь им, значит, нужно и тебе, как говорится, бороться на два фронта… Ясно? Добивайся победы, только в этом случае от многого придется отказаться.
— Я буду бороться за двоих! — произнесла она.
«Боевое задание и… будущая мать… — У Зуграву на все была своя точка зрения, — Заговорила женщина: сейчас ей тяжело, не у дел, не может дождаться времени, когда ринется в бой. Вот и прорвалось наружу. Хм, бороться не за двоих, а вдвоем. Скорее всего, с Волохом. Именно ему, бежавшему из тюрьмы, следует исчезнуть из поля зрения врагов. Сейчас, конечно, он снова на заметке у шпиков. В свое время станешь и матерью. Скоро, очень скоро встретишь среди гор, в маленьком венгерском селе, свой медовый месяц!»
— Тебя назвали таким красивым именем, Илона.
— Да, красивым, только… Ты помнишь сороковой? Освобождение Бессарабии?
— Разве можно забыть двадцать восьмое июня!
— Я вернулась домой, а они, бедные…
— Кто «они»? — не понял Зуграву.
— Все это не так просто, Зигу, — проговорила она. — Что поделаешь: мучаются под режимом Хорти. В то время как я…
— Ты борешься с его кровным братом — Антонеску. С Гитлером тоже. Если тебя пошлют к ним, то не с пустыми руками.
— Не понимаю: о чем ты, Зигу? — От волнения у нее дрогнул голос. — Как это: пошлют? Ты смеешься надо мной?
— Повторяю: если пошлют, то не с пустыми руками. Советский Союз — самая щедрая сила в мире! Ясно, дорогая мадьярка?
Она на мгновение закрыла глаза.
— Значит, ты «за»? Что и требовалось знать. Остальное… в свое время.
XIX
Тудораке Хобоцел почувствовал, что снова готов свалиться с ног от такого количества спиртного, и предложил выпить кофе.
— Сам отравляйся этим пойлом, я же не собираюсь отказываться от вина, — отклонил предложение Кыржэ. — Тебе хочется отрезветь, мне, наоборот, добавить, Чтобы как следует отдохнули нервы.
— Опять раскалывается голова? — сочувственно проговорил кельнер.
Вместо прямого ответа эксперт с досадой махнул рукой.
— Мне нравится ставить в тупик этих арийцев — считают, что у нас каменные головы! Так пусть же разуверятся. Хоть в чем‑то можно доставить себе удовольствие?
Он вытащил из портсигара сигарету и, разорвав пополам, одну половину положил назад, к остальным. Отказавшись прикурить от зажигалки Тудораке, сам чиркнул спичкой и, закурив, подержал спичку перед глазами, пока не обуглилась.
— В нашем деле тоже есть мелкие жулики, хотя больше — да будет тебе, орангутангу, известно — гангстеров! В то время как… — Он отхлебнул из стакана, глубоко затянулся и, выдохнув дым, стал заинтересованно следить за тем, как расплывается прозрачно–голубоватое облачко. — У местных коммунистов огромный опыт в деле конспирации. Накопленный еще до сорокового года. Когда приходилось скрываться от жандармерии, префектуры, сигуранцы. В конце концов они превратились в кротов, зарылись в землю. — Он несколько раз подряд затянулся, подождал, чтоб немного рассеялось облако дыма, затем стряхнул пепел в пепельницу. — Партизаны тоже не подарок, можешь поверить! Создали настоящие штабы, хорошо вооружены. Правда, скрываются по лесам. В то время как эти ходят вокруг, мелькают перед глазами, следят за каждым из нас, проникают в такие места, что только глаза на лоб лезут. У тебя же под ногами роют землю! Нельзя ручаться даже за того, с кем сидишь за одним столом! — Выпей хотя бы вина с зельтерской, ей–богу! Чего насупился, ну? Не тебя же я имел в виду: ты разве на крота похож — на гориллу! Пей, не то… — Он налил Тудораке вина, чокнулся. — И не ставь на стол, не допив, я суеверен! — Тудораке выполнил требование, и лицо эксперта прояснилось. — Есть только одна существенная разница: на кой черт кротам глаза? Зато этим — о–го–го! У них такие глаза, такие!.. Горят, пылают, готовы обжечь! И слава богу! И очень хорошо! Можете соблюдать строжайшую конспирацию, но куда денете эти горящие глаза? Научись различать по взглядам — и хватай на месте! Объяснить на конкретном примере? Пожалуйста! У тебя в глазах тоже что‑то горит, не отрицай — горит, это точно! Но пожар этот всего лишь от вина — попробуй сосчитать, сколько выдул за вечер! Конечно, могу и ошибаться, не исключено, хотя, с другой стороны, если обводишь вокруг пальца — можно объяснить простым мошенничеством… Обсчитаешь, получишь щедрые чаевые…
— У каждого человека что‑то на уме! А если так, то разве кельнеры чем‑то хуже других? Подумай сам, — Тудораке внезапно перешел на «ты», хотя тут же решил, что играть и дальше в простачка становится опасным, — сколько людей приходится встречать за этими столами? И каждый раз — если не ты его продашь, то он тебя! Так повелось: не ты сядешь на шею другому, так другой сядет на шею тебе! У тебя есть — дай другому, рука руку моет. Хочешь заработать, — значит, слушай, смотри и молчи в салфетку. Проще простого!
