Явдат Ильясов - Пятнистая смерть
Они бесчисленны. Они подобны песку, стекающему в яму, выстилая дно, сглаживая края и засыпая ее до верха.
Кончились стрелы. Саки спрятали луки, вынули из ножен мечи и попрыгали с коней. С коня рубиться трудно — мечи коротки и предназначены скорей для колющего, чем рубящего удара. И не придумали люди еще стремян, чтобы, опершись ногою о стремя, свеситься с коня и достать мечом пешего неприятеля.
Завязалась рукопашная. Бой распался на тысячи поединков. Застучали копья о копья и щиты о щиты, заскрежетали мечи о мечи, зазвенели секиры о секиры. Крик с обеих сторон усилился и превратился в сплошной визг и вой.
Булавами бились. Боевыми топорами с плеча рубились. Прыгали, как барсы, отлетали кувырком, рывком втыкали копья в животы. Разили и резали. Крушили и крошили. Отступали, нападали, падали под палицами, пальцы отсекали, мозжили кости, кости кистенями дробили, дротиками раздирали рты.
— Во имя Ахурамазды! — То ринулись вперед копейщики Виштаспы.
У Виштаспы торчком встали ресницы, взъерошились волосы на висках: он с такой силой ударил ближайшего сака тяжелой пикой, что пробил, как тонкую циновку, плетеный, обтянутый кожей щит, плотный кожаный нагрудник, толстый войлок одежды, пронзил насквозь печень и вогнал железный наконечник на три пяди в землю. Из раны меж ребер сака вытянутым хвостом гнедого коня брызнула кровь.
Пока копейщики орудовали копьями, щитоносцы прикрывали их щитами, защищали мечами. Всадив копье с крюком во вражеский щит, перс наступал ногой на древко — щит выпадал из рук сака, и перс втыкал в грудь саку меч.
Персидская сила уже ломила сакскую силу. Отряд копейщиков ворвался в ряды сакских воинов, как дикобраз в стаю мышей. Ощетиненный железными иглами со всех сторон, он клином врезался в пологий склон, занятый саками. Мутной волной вскипели за ним другие отряды персидского войска.
— Остановить! — крикнула Томруз.
— О-о, Митра, о-о! — ритмично запели старики, обнаженные до пояса.
С гимном на устах и с кинжалами в руках шли они в бой, чтобы на персидских копьях перенестись прямо к потусторонним кострам. Смерть веселила их. С песней и смехом они раздвигали копья, вырывали щиты, хватали врагов за волосы, повергали их на землю, закалывали в шейные ямки или так давили противника, что у него изо рта и носа ручьем лилась черная кровь.
Их изрубили всех до одного, но они сделали свое дело. Пока персы возились со стариками, отряд лучниц Майры подкрался к неприятельским копейщикам сбоку и ударил в них тучей стрел. Багровой мутью схлынул персидский отряд обратно в котловину.
— Во имя Ахурамазды! — Тяжело опустив голову, с хрипом и ревом грузно двинулся на саков Раносбат.
Отряд Раносбата врубился в толщу сакских войск, как толпа горных лесорубов в гущу мастиковых зарослей.
Пятнистые воины в барсовых шкурах медленно выступали на согнутых ногах, низко пригнувшись вперед и вскинув секиры над плечом; глаза их настороженно сверкали в просветах между краями котлообразных шлемов и коваными краями щитов. Резкий взмах — и топор обрушивался на голову сака, прикрытую лишь войлочным колпаком. С треском распадались щиты. Лопались наплечники. Пальцы отрубленных рук судорожно хватались за колючую траву.
Огромную просеку проложили секироносцы Раносбата в плотных рядах сакского войска. Это была тяжелая работа. Из-под корней волос у персов струился пот, с шумом вырывалось из-под забрал горячее дыхание.
Вновь крушила сила персидская силу сакскую.
— Остановить! — крикнула Томруз.
— О-о, Митра, о-о! — запели воины из рода Фрады. Смертью своей решили они искупить вину старейшины перед саками. Они напали на Раносбата сбоку. И когда секироносцы повернулись к ним лицом, сзади в них ударили тучей стрел лучницы Майры. И эта персидская волна схлынула обратно в котловину.
Не было спасения от длинных стрел — грозного сакского оружия.
От сакской стрелы не убежать пешему — догонит. Не умчаться верхом настигнет, пригвоздит к хребту коня. Спрячешься в панцирь — пробьет вместе с панцирем. Прикроешь щитом грудь — ударит в голову, прикроешь голову ударит в грудь.
Под ногами сражающихся тяжко вздрагивали холмы, трескались камни, сухая трава превратилась в пыль и золу; даже солнце потемнело от страха и прикрылось облаком взметнувшегося к небу желтого праха. На дне котловины заплескалась кровь. Она хлюпала, как жидкая грязь. Кровь доходила Курушу до колен.
Утана бегал, разбрызгивая кровь, позади царского шатра, рвал на себе волосы и все твердил хрипло, не отрывая глаз от умирающих.
— За что? За что?
Пали мады, варканы, харайва. Дахи и парты повернули оружие против «благородных», принялись избивать их нещадно, а затем перебежали на сакскую сторону. Распростились с жизнью тысячи персов. Битва подходила к концу.
Куруш отобрал оставшихся воинов самых крепких и вознес к небу краткую, похожую на проклятье молитву.
— Во имя Ахурамазды! — Он вынул из ножен широкий меч — такой блестящий, что в нем отразились, ясно, как в зеркале, глаза и зубы окружавших царя телохранителей, с улыбкой поцеловал клинок, покрепче стиснул его в жилистой руке и проворно, крупными скачками, кинулся вверх по склону.
Пробиться сквозь толпу саков — и бежать прочь от этой заколдованной котловины!
Царь царей действовал мечом сноровисто, как земледелец серпом — он один скосил целый ряд спешенных кочевников, уложил на землю, точно снопы, «сравнял их с их тенью».
Тот, кто встретился в битве с желтыми глазами Куруша и остался жив, навсегда запомнил их выражение, до конца дней своих не мог вспомнить о них без содрогания.
Он видел немигающие глаза Пятнистой смерти.
Курушу нанесли несколько глубоких ран, однако повелитель Айраны не останавливался.
Рядом сражались Раносбат и Виштаспа.
Отряд «бессмертных» — личных телохранителей Куруша, ободренный примером государя, вырвался, убивая саков, хуваров, бактров и сугдов, далеко вперед, чуть ли не к шатру Томруз.
Персы одолевали!
Продолжая успешно и неутомимо пробиваться к гребню холма, царь царей с ходу наткнулся на прислоненный к выступу скалы тяжелый сакский щит.
Он резко споткнулся и выронил меч.
Опрокинулся навзничь и покатился вниз по склону.
С маху ударился о торчащий камень.
Голова его странно выкрутилась и подвернулась под левое плечо. Широко раскинутые руки и ноги задергались, на губах выступила кровавая пена, глаза вылезли из орбит.
Саки из последних сил навалились на «бессмертных» и столкнули их, сами падая и задыхаясь, обратно в котловину. И так всю битву — персы упорно лезли из котловины, как свора свирепых джинов из случайно раскупоренной бутылки, а саки еще более упорно старались отбросить, спихнуть, вколотить их назад, в бутыль.
Кучка уцелевших персов пустилась бежать к устью лощины — может, хоть там найдется лазейка?
Раносбат и Гау-Барува задержались на миг возле все еще живого царя царей.
— Что с ним такое? — услышал Куруш сквозь охватывающий его смертный сон голос верного Раносбата.
— Споткнулся о сакский щит и сломал шею. Обошел полмира — и не споткнулся. А здесь…
А, это друг Гау-Барува. Друг Гау-Барува. Он поможет. Он не оставит повелителя умирать под ногами у саков.
— Унесем? — нерешительно сказал Раносбат. — Что ни говори, долг есть долг.
— Э! — рассердился Гау-Барува. — Пропади он пропадом! Теперь нам с тобой… Самим бы ноги унести как-нибудь.
Они убежали.
— О Куруш! — Перед царем, жалобно причитая, опустился на колени Виштаспа. — О родич мой бедный, мой несчастный государь…
Виштаспа воровато оглянулся.
Никто не глядит, все бегут.
Он отвел руку далеко назад и, коротко крякнув, всадил меч по рукоять в спину царя царей.
Старый осел, многократно битый хозяином, терпеливо и долго копил обиду и силу. И однажды, когда человек очутился на краю обрыва, осел примерившись, так крепко лягнул хозяина, что тот с визгом свалился в пропасть.
Выслушав перса — одного-единственного из тысяч! — сумевшего убежать от саков и добраться до переправы, Крез скорчился от смеха. Его крутило, трясло, бросало, швыряло из стороны в сторону. Лягнул-таки он царя царей!
«Нерадивый осел готов хребет сломать, лишь бы хозяину досадить».
До того дохохотался счастливый Крез, что у него затрещали ребра, лопатки застучали, суставы выскочили из гнезд, вертлюги, атланты и астрагалы чуть не рассыпались горстью игральных костей.
Так тешился хищник гибелью соперника — хищника сильного.
Под конец лидийца хватил удар. Очнувшись, он проскрипел:
— Теперь, друзья-персы, можете меня сжечь. Хе-хе-хе!
У переправы показался отряд косматых конников в рогатых шапках. То были хорезмийцы. Персы разрушили новый мост, сожгли стенобитные орудия и двинулись домой.
