Георгий Северский - Второй вариант
Мелочь, разумеется. Можно было закодировать операцию как угодно — суть ее от этого не менялась! — но он почему-то не захотел менять название.
Впрочем, Врангель и не настаивал. Как бы демонстрируя свое неведомо откуда взявшееся дружелюбие, верховный сказал, улыбаясь: «Второй так второй… Однако любите вы таинственность, Яков Александрович!»
Сам того не подозревая, барон дал ему выход на другую, гораздо более серьезную тему.
«Таинственность? — переспросил, подчеркивая значимость произнесенного слова. — Совершенно справедливо заметили, Петр Николаевич: да, я люблю таинственность, но не ради нее самой, а ради интересов дела. Я понимаю: нельзя незаметно провести подготовку целого корпуса к десанту. Поэтому вместе со «Вторым вариантом» появятся еще и «Первый» и даже «Третий»: в «Первом варианте» местом высадки десанта будет назван район Одессы, в «Третьем» — район Новороссийска. Это — для чрезмерно любопытных. А что касается «Второго варианта»… О нем должны знать мы: вы и я». «А главы союзнических миссии? — быстро и сухо уточнил Врангель. — А Кутепов, Писарев, Абрамов?.. Мой штаб, наконец?! Вы не считаете, что подобное недоверие оскорбительно?» «Не считаю!» — ответил резко, даже резче, чем следовало, видимо, сказались и возбуждение, и усталость, и раздражение, вызванные нежеланием барона понять очевидное.
Тяжело молчали. Потом он, щадя самолюбие барона, примирительно сказал: «Опыт войны показывает, что многие наши планы преждевременно становятся достоянием разведки красных. Я не хочу, чтобы мой план постигла такая же участь. И потому настаиваю на строгом, строжайшем соблюдении тайны». «Ну что ж… — вздохнул, не глядя на него, Врангель. — Ну что ж, Яков Александрович, пусть и на сей раз будет по-вашему…»
Тогда, в Ставке, он не обратил внимания на это «и на сей раз» — до мелочей ли было! Но теперь, вспоминая подробности разговора двухнедельной давности, подумал: неужто хотел барон даже в столь ответственную минуту подчеркнуть, что ведет свой неукоснительный счет каждому возникшему меж ними недоразумению?!. Ай да верховный!..
Щелкнула открываемая дверь. Только теперь Слащев обнаружил, что в салоне непроглядная темень — уже и назашторенное окно превратилось из синего в черное.
— Ваше превосходительство, дозвольте? — тихо спросил денщик. И еще тише: — Аль спите?
— Нет, не сплю, — отозвался Слащев. — Что тебе, Пантелей?
— Негоже без свету сидеть… И ужин совсем застыл.
— А кому говорилось, чтоб не беспокоил, пока не позовут? — раздраженно спросил Слащев. Он был недоволен, что размышления его прерваны, но уже знал, что этот поединок закончится отнюдь не в его пользу.
— Так ить я Анастась Михаловне побожился, — скромно вздохнул денщик. Можно было поручиться, что он усмехается в бороду-лопату. — Обещал, что и ужинать будете в аккурат, и вобче… А если что, значится, так отписать обещал сразу.
— Вот я тебе отпишу когда-нибудь! — уже сдаваясь, вяло пообещал Слащев. — Прикажу выпороть старого, что тогда?
— Оно, конешно, лишнее, да воля ваша… А все ж кара, Анастась Михайловной назначенная — пострашней.
Этот разговор в разных вариациях повторялся уже не однажды, и все-таки Слащев подыграл старику — задал поджидаемый вопрос:
— Это что еще за кара?
— Так они ж мне что обещали? — охотно откликнулся из темноты денщик. — Смотри, грит, старый черт! А не усмотришь, как велено, за моим супругом и твоим генералом, случится с ним что, я, грит, самолично тебе дырку меж глаз сотворю! — восхищенно причмокнул губами, добавил: — Они женщина строгая, и даже по нынешнему своему положению на такую кару очень способные!
— Ладно, Пантелей, иди, — усмехнувшись, сказал Слащев. — Делай, что тебе велено «нашей супругой и твоей генеральшей».
Денщик вышел.
… Все дальше, все быстрее уходил в ночь поезд генерала Слащева.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Как поминальные свечи векам давно минувшим вздымались на дальней окраине Севастополя беломраморные колонны Херсонеса. О многом могли бы рассказать развалины некогда грозного и богатого города-государства: о том, как возводили здесь античные греки дома и храмы, как разбивались о стены города разноплеменные волны захватчиков…
Было здесь тихо, сонно. Жарко пригревало солнце. За мраморными колоннами плескалось море.
Николай Журба пришел в Херсонес с номером «Таврического голоса» в кармане тужурки.
Нетерпение привело Журбу в Херсонес раньше назначенного времени — почему-то он был уверен, что и Петрович поступит так же. Внимательно и незаметно оглядывал он каждого, кто забрел в этот час в развалины давно умершего города.
Высокая девушка в холщовом платье с изящным томиком Андрея Белого в руках и следующий за ней на почтительном расстоянии юноша-гимназист… Пожилая чопорная пара — мужчина бережно поддерживал свою спутницу под руку, и так брели они меж развалин, словно отыскивали ушедшую в прошлое жизнь…
За обломками изъеденных временем стен Журба увидел высокого немолодого мужчину в кремовом чесучовом костюме. Опираясь на украшенную серебряными монограммами трость, он стоял перед остатками базилики и оглядывался, будто поджидая кого-то.
Журба подошел, остановился рядом. Мужчина взглянул на него, сказал:
— Древность, какая седая древность! И обратите внимание: как тесно переплелась она с историей Руси… В 988 году приходил сюда Киевский князь Владимир…
Бывший профессор столичного университета, привыкший делиться с аудиторией каждой своей мыслью, он томился одиночеством и, увидев Журбу, обрадовался появлению хотя бы одного слушателя.
Несколько минут Николай терпеливо слушал журчащую речь профессора, потом понял, что конца импровизированной лекции не будет, и, воспользовавшись короткой паузой в рассказе, поспешно отошел. Внимание Николая привлекли идущий к берегу ялик с одиноким гребцом и приближающаяся к Херсонесу коляска — в ней, кроме кучера, сидел какой-то тип в канотье и светлом костюме. Издали вглядевшись в его плотную фигуру, различив барственные черты лица, Николай отпрянул в сторону, скрылся за невысокой стеной: всего лишь раз видел он этого человека, но был уверен, что запомнит на всю жизнь. Но может, ошибся?
Николай осторожно выглянул из-за стены… Нет, так и есть: по расчищенной, присыпанной желтым песком дорожке важно нес собственную персону совладелец константинопольского банкирского дома Астахов. «На экскурсию захотелось? — едва ли не с детской обидой подумал Николай. — Гуляй, гуляй — недолго осталось!..»
Ужо причалил к берегу ялик, и сухощавый, средних лет мужчина в толстовке выпрыгнул на песок, внимательно огляделся…
Стараясь оставаться незаметным для Астахова, Журба быстро пошел к берегу. Остановился возле ялика так, чтобы прибывший мог увидеть газету в правом кармане тужурки.
Окинув Журбу спокойным взглядом, человек в толстовке достал из ящика переносный мольберт, закинул ремень на плечо и направился к остаткам собора.
Опять не то…
Меж тем уже пришло и назначенное время встречи. Журба вернулся к стене, из-за которой удобно было наблюдать за происходящим, достал из кармана газету, развернул — неужели напутал что-то, неправильно понял шифрованное объявление?..
Ошибка исключалась. Водворив «Таврический голос» в карман, Журба невесело вздохнул: надо же, не успел толком порадоваться, как появилось опасение, что долгожданная встреча с Петровичем может не состояться…
Сколько надежд вселила в него первая скупая, но многообещающая весточка, так неожиданно принесенная воскресшей из праха газетой!.. Время и события требовали немедленной связи с Петровичем: лишь с появлением его надеялся Журба развязать те узлы и узелки, которыми катастрофически прочно связывали белые все нити, ведущие и к планам предстоящего наступления врангелевской армии, и к судьбе кораблей флота…
Но бежали минуты, истекал контрольный час встречи, а Петрович не появлялся!
Легкий скрип гравия послышался за спиной, Жур-ба резко обернулся. В метре от него стоял Астахов. «Да что ж это такое! — недобро подумал Журба. — Еще этого мне не хватало!..»
— Ну-с, молодой человек, — спокойно спросил Астахов, — с чего бы это вы вздумали прятаться?
«Вам-то что за дело?!» — хотел ответить Николай. Но тихо произнесенные слова пароля лишили его речи, пригвоздили к теплой стене. С трудом выдавив отзыв, все еще не веря случившемуся, Журба беспомощно спросил:
— Петрович?..
— Да! — Астахов улыбнулся, и пропала барская надменность лица, была лишь глубокая усталость.
Так они встретились: чекисты Николай Журба и Василий Степанович Астахов — он же Петрович, он же совладелец константинопольского банкирского дома. Как долго, как трудно шли они к этой встрече!..
— Как же так… — Николай провел по лицу ладонью, будто смахивая остатки сновидения. — Как же так, — повторил. — Мы же только вчера о вас говорили, поминали недобрым словом…
