Юрий Белов - Год спокойного солнца
— Так все-таки волки это были? — снова не выдержал Марат.
— Шакалы, — улыбнулся Гельдыев. — Я тогда подумал, что звери выказывают мне свою благодарность за мой труд для них, и возгордился. А старики рассказали: бывает у шакалов такое. Если не убегать, не кричать на них, не топать, а стоять смирно, они вот так могут — словно кутята. Один старик сказал, что шакалы когда-то собаками были, при парфянах, может быть, а потом, после жестоких войн, остались без хозяев, одичали, но тяга к людям живет в них.
— Смотри-ка! — удивился Марат. — Такой противный зверь…
— Противных зверей не бывает, — вдруг осердившись, возразил Гельдыев. — У них своя жизнь… — Но тут же смягчился и сказал, оглядываясь окрест: — Я этому месту и дал название — Совгат — подарок, значит. Подходит?
— Еще бы! — тоже оглядываясь, согласился Марат.
Он и на старого учителя мельком поглядывал, на его живо переменчивое лицо, и сердце сладко замирало от такой удачи. Вот ведь как бывает — не думал, не гадал, что такой материал выплывет. Хотя нет, где-то в подсознании жило ожидание чего-то необычного, не зря же, словно ветром каким, толкнуло его в микроавтобус, ехать сюда…
Сладостное это чувство еще не перегорело, не отпраздновало в душе, не отошло, а на смену ему, наслаиваясь живым на живое, зарождалось новое — совсем иного, не радостного свойства. Он вспомнил Севкину статью и понял, что после ее публикации дорога на газетную полосу для нового материала по тресту будет надолго закрыта. Тут уже ничего не поможет, какой редактор позволит снова выступить по той же проблеме, по тому же объекту: да вы что, скажет, навалились? Совесть надо иметь, нельзя же в самом деле бесконечно долбать по одной цели… А материал, материал-то какой — всем газетчикам на зависть. И проблема — в самую что ни на есть жилу, не чета тому, что Севка преподнес. Вот если бы дать серию «Письма с отгонных пастбищ» или что-то в этом роде. Но тогда надо к Севке в соавторы идти, а это уже никуда не годится. И уже с явной горечью понял: все, что увидел, что узнал и понял сегодня, гибнет для газеты на корню.
А так хотелось копнуть поглубже. Поговорить бы не с одним только Гельдыевым — с чабанами, с зоотехниками, с лесоводами, с ботаниками и зоологами. Ведь кирка против бура — частность, проблема куда шире и интересней. И уж не одного Казакова, наверное, пришлось бы задеть… Еще не очень ясно рисовалась ему эта тема, но была заманчива и волновала уже. Однако же приходилось смириться с обидной мыслью, что Севка ему тут дорогу перешел, и сделать уже ничего нельзя. «Зарубить» его статью и дать серию своих? Вот уж действительно — хватило ума, до чего докатился… Он покраснел даже, хотя никто о его мыслях знать не мог, и, посмотрев на часы, нерешительно напомнил:
— Наверное, надо бы ехать…
В конце концов статья про кирку и бур тоже написалась неплохо, успокоил он себя, и отклик, наверняка, получит. А необъятного все равно не обнимешь, пусть остается как есть. Дай вообще поскорее надо в журнал уходить, хватит уж…
Дети разбрелись по роще, переговаривались, голоса их ясно звучали, четко.
Тоже глянув на часы, Гельдыев позвал громко:
— Ребята! Домой пора.
Ожидая детей, они вдвоем сидели на песчаном холмике, наметенном вокруг куста кандыма. С минуту назад солнце зашло за облако, на земле лежала тень, но все равно каждая мелочь вокруг и под ногами виделась четко. Слева раскинулся саксаульник, деревья и кусты стояли не шелохнувшись, зелень ветвей и листьев была густа. Справа на песчаном бугре потемнели, резче обозначились следы гусениц и автомобильных шин. Но вот снова брызнуло солнце, и все вмиг преобразилось. Песок сухо засверкал, следы словно бы замело, их и не видно почти стало. Растения повеселели, и даже как будто зашевелились ветви, просвеченные, казалось, насквозь. Невидимая до этого свежая сетка паутины задрожала и будто бы даже зазвенела серебряно. Тюбетейка на учителе пламенем была объята и халат багрово заструился от света.
— Смотри, — прошептал Гельдыев, показывая глазами, и добавил досадливо: — Да тише…
Боясь пошевелиться, Марат посмотрел туда, куда показывал Гельдыев, и увидел крупноголовую смешную ящерицу. Сетчатая, песочного цвета сверху и белая снизу, она замерла на вытянутых ножках, кольцом загнув над спиной тонкий хвост, и с любопытством разглядывала людей.
— Ушастая круглоголовка, — шепотом пояснил Гельдыев; у него глаза светились таким азартом, точно он показывал не обыкновенную ящерицу, а по крайней мере крокодила. — Сфинкс Каракумов.
Вдруг он хлопнул легонько в ладоши. Круглоголовка сразу же прижалась белым брюшком к земле, затряслась мелко, и стала на глазах погружаться в песок и вскоре исчезла.
— Ну как? — восхищенно спросил учитель. — Какая же это пустыня? Пустыня, пустота — и кому такое в голову пришло так назвать Каракумы, никак понять не могу.
Громко переговариваясь, из рощи вышли дети. Гельдыев и Марат встали и пошли в гору. С вершины открылся вид на широко раскинувшуюся саксауловую рейху. Оглянувшись, Марат спросил:
— А не боитесь уезжать?
— Чего же бояться? — искренне удивился Гельдыев.
— А ну как в ваше отсутствие нагрянут и начнут тут хозяйничать строители…
— Нет, не боюсь, — серьезно ответил учитель. — Я же говорил: Казаков поймет… Ата парень толковый, и совесть имеет, от него плохого ждать не нужно.
— А вы разве знаете его? — удивился Марат, как-то пропустивший мимо ушей первое упоминание учителем Казакова.
— Как не знать… Они меня не знают, а я их всех знаю. Ата почему за механизацию колодезного дела взялся — отец его в забое погиб, засыпало при обвале. Это тот Казак, о котором — помнишь? — я тебе рассказывал.
— Друг отца? — вскрикнул Марат, пораженный тем, что давно все это мог узнать, да невнимательным был тогда…
— Ну да, — в свою очередь удивился Гельдыев. — Я думал, ты Казаковых найдешь, поинтересуешься, а ты, значит, с Атой и не говорил…
— Я говорил… но не о том… я и не подумал… — совсем смешался Назаров.
— Поговоришь еще, — успокоил его учитель. — Ата душу в свое детище вложил. В память об отце, чтобы исключить совсем этот опасный и нелегкий труд. Механический колодец с шахтным, конечно, не сравнишь — бур не то что лопата да кирка — нажал кнопку и пошло. И это не просто техническое новшество — здесь процесс стирания граней между умственным и физическим трудом воочию представлен, наглядно, лучше не придумаешь. Тут уже философия…
— Постойте, — взволнованно возразил Назаров, — но вы же сами только что против всего этого выступали — шум, грохот, запах бензина…
Улыбка еще прибавила морщин на лице Гельдыева.
— Хочу остановить технический прогресс? — спросил он хитро. — И ты как Казаков… — Он покачал головой, и улыбка стала у него грустной. — Что же я, совсем уж отсталый, что ли? Я только против того, чтобы Совгат уничтожили. Мы с таким трудом сберегли этот кусочек живой пустыни, а его — под корень? Уничтожить легко. Можно все северные реки повернуть в пески, засадить Каракумы садами, виноградниками, бахчи разбить. Сил и средств теперь на это хватит. Но кто нам дал такое право? Кто дал нам право уничтожать, пусть даже улучшая, целые природные зоны? Вообразили себя властелинами природы. Какая чепуха! Человек — дитя природы и должен относиться к ней с тем почтением, с каким положено относиться к родителям. А бурение, механические колодцы, водоводы — кто же против этого может возражать… И животноводы одобряют. Ведь пока один шахтный колодец выроешь, этих скважин сколько можно пробурить, и сразу — пожалуйста, вода. Техника безопасности опять же обеспечена. Нет, технический прогресс остановить нельзя. И главное — не нужно, он благо людям несет, это Ата правильно сказал. Будь моя воля, я бы шахтные колодцы вообще запретил как анахронизм. Директивой. Раз и навсегда.
— А в управлении утверждают, что не время еще переходить на строительство механических колодцев, — растерянно произнес Марат. — Им, наверное, виднее…
— В управлении… — Гельдыев хмыкнул язвительно.
— Там Сапар Якубов командует, тоже наш. Хитрющий человек. Этот лишнего на себя не возьмет. Весь в папашу. Тот, бывало, своего не упустит, все норовил где полегче, чтобы поменьше дать, побольше взять. Уехал и по торговой части пошел. Начальником ОРСа был. Сам же смеялся: обеспечь раньше себя, обеспечь родственников своих, остальное раздай служащим — вот что такое ОРС. Вдову Казака домработницей к себе взял… Сапар весь в него. Вот и думай — кому видней…
Школьники уже возле них были, шалили, толкались, но негромко, с оглядкой на учителя, и он спросил их:
— Все собрались? Никого не забыли?
— Все, Аман Гельдыевич! — раздалось несколько голосов.
— Тогда по коням!
Ребята уже рванули на своих велосипедах, когда Назаров с Гельдыевым подошли к мотоколяске.