Криста Вольф - Расколотое небо
— А Мартин? — спросила она.
— Мартин по молодости лет пытался плыть против течения. Но его пыл уже остудили. В следующий раз он подумает, прежде чем действовать.
— А если нет? Если справедливость ему дороже всего?
— Тогда он не герой, а попросту болван, — оборвал ее Манфред.
— Чего же ты хочешь?
— Покоя, вот чего. Не хочу, чтобы ко мне приставали.
Нет, должно быть, я тебя не знала, думала Рита. А ведь я тебя видела за работой вместе с Мартином. Таким воодушевленным ты никогда больше не был.
Теперь он не ждал помощи и от нее. Хуже всего бывало, когда он смотрел на нее с недоверчивым умилением. Ее уже не обманывала его потребность быть возле нее, пылкость его объятий, его ненасытные ласки. Случалось, что, очутившись вдвоем в своей комнатушке, освещенной зеленым глазком приемника, они избегали смотреть друг на друга. Господи, не дай ему потерять себя! Не допусти, чтобы нас что-то разлучило.
Как-то теплым и влажным вечером, в один из редких упоительных майских вечеров Рита, сдав экзамен, возвращалась из института. Она тщетно искала взглядом Манфреда, обещавшего зайти за ней. Медленно шла она той дорогой, где непременно столкнулась бы с ним, если бы он все-таки вышел ей навстречу. В тихой боковой улочке прямо около Риты резко затормозила машина. Из нее выскочил Эрнст Вендланд.
— Как вы кстати, — непроизвольно вырвалось у нее.
— Я? Я для вас кстати? — переспросил он. — Да вы понимаете, что говорите?
Но он тут же перешел на дружеский тон, ставший между ними обычным, и пригласил ее поужинать где-нибудь за городом. Рите хотелось поехать с ним, но она колебалась.
— Неужели вы не понимаете, что у одинокого человека иногда бывает потребность хоть часок не быть наедине с собой? — сказал он.
«Почему Манфред не встретил меня?» — подумала Рита. И села в машину Вендланда. Должно быть, они проехали мимо того угла, где Манфред уже час ждал Риту. Он видел все: затормозившую машину, Вендланда, его уговоры, ее колебания и согласие.
В машине оба молчали. Рита тут только осознала, почему поехала с ним. Не ради него. Ради себя самой. Чтобы отдохнуть, не думать, не быть ни за что в ответе. «А разве я вообще за что-то отвечаю?» — с изумлением спросила она себя. Ну, конечно. Ты сама это отлично понимаешь.
Вендланд наблюдал за ней.
— По-моему, вы даже не замечаете, что сейчас весна, — сказал он.
Она кивнула.
— Вы устали, — добавил он.
Она рассказала об экзаменах. Он тут же остановил машину и купил ей букет — нарциссы с веточками березы. Потом расспросил подробно о каждом экзамене по каждому предмету и почему в одном предмете она оказалась сильнее, чем в другом. Посреди рассказа она вдруг остановилась. Зачем ему все это нужно знать?
— Неужели вам интересны какие-то мои. дела? — недоверчиво спросила она.
Он только чуть побледнел, как будто его незаслуженно оскорбили. Ее непринужденность как рукой сняло. «Что я делаю? К чему это приведет?» — думала она.
Химические заводы остались уже позади, теперь они ехали в южном направлении по прямому, как стрела, шоссе, подолгу простаивая из-за огромных грузовиков, бензоцистерн и целыми стаями возвращавшихся домой велосипедистов. Только тут он сказал, как бы с опозданием отвечая на ее вопрос:
— Знаете, где мне сейчас полагается быть? На заседании. В списке ораторов там значится и моя фамилия.
Зачем он это говорит? Ехал бы лучше на свое заседание… И все-таки приятно было сознавать, что этот положительный мужчина ради нее способен на легкомысленные поступки.
— Как вы будете завтра оправдываться? — спросила она.
— Скажу, что мне необходимо было проверить, правду ли говорят по радио, будто деревья цветут и птицы щебечут и где-то на белом свете водятся счастливые люди. Я выяснил, что все это так. Теперь можно заседать дальше. Впрочем, это мой первый прогул, — добавил он.
— Мой тоже, — призналась она.
Оба рассмеялись.
Он повел ее в сельский ресторанчик с садиком, засаженным ореховыми деревьями, и с видом на цветущие склоны по ту сторону речки.
— Очень мало кто знает это место, люди и не подозревают, что поблизости от города есть такой приятный уголок, — заметил он.
Он заказал ужин, не советуясь с ней, а затем спокойно уселся напротив. Он похудел (ему это даже идет, подумала она), в уголках глаз появились морщинки — признак усталости.
— Вы, наверно, мало спите, — сказала она.
Да, но он к этому привык, ответил Вендланд.
— Сейчас все мы проходим испытание на разрыв. В особенности мы, заводские.
Он начал рассказывать. Все те же трудности, что и год назад, думала она. Нет, трудности возросли, потому что выросли мы, доказывал он.
Рита осведомилась о Метернагеле. Из-за экзаменов она давно не виделась с ним.
Вендланд рассмеялся.
— У него свои, особые испытания на разрыв. В данный момент он разрывает в клочья своего бригадира.
Вот на что интересно было бы посмотреть, подумала Рита. Лишь бы он не переоценил своих сил.
— Во время каникул я вернусь на завод, — неожиданно для себя самой заявила она.
— Неужели? Серьезно? — радостно переспросил Вендланд.
От принятого внезапно решения ей стало легче. Впереди обозначилось что-то определенное, к чему можно стремиться. Вендланд посмотрел на нее.
— Вам тоже бывает нелегко? — спросил он вполголоса, боясь оборвать тоненькую ниточку взаимного понимания и доверия.
Она не ответила и не одернула его. Я пользуюсь ее душевным смятением, подумал он. Никогда бы не поверил, что я способен на это!
Тут Рита заговорила о Манфреде. После первых же слов она пожалела — разве это не предательство? — но отступать было поздно. Вендланд курил и молчал, пока полностью не овладел собой. Как эта девушка говорит о нем, какие у нее делаются глаза, когда она о нем вспоминает!
Он внимательно выслушал ее рассказ о положении в институте Манфреда; о его сотрудничестве и дружбе с Мартином Юнгом; о бесплодной борьбе на заводе. А дослушав до конца, сказал:
— Со всем этим вам давно надо было прийти ко мне. Кое-кого это, безусловно, заинтересует.
Рита испугалась.
— Не говорите никому ни слова. Вы даже не представляете себе, как он на меня рассердится!
— А если испытание его машины все-таки будет проведено?
— Вы… вы об этом позаботитесь?
— Почему бы нет, — ответил он и опустил глаза. Его, как огнем, обожгла вспыхнувшая в ее взгляде доверчивая радость. — Раз он сам не хочет пальцем шевельнуть…
— Вы тоже считаете, что нельзя складывать оружие? — спросила Рита.
Вендланд пожал плечами. Трудно сказать. Случалось, что люди напрасно пытались прошибить стену лбом.
Но ведь иначе потеряешь к себе уважение, — сказала Рита. Эта мысль мучила ее с тех пор, как Манфред стал меняться у нее на глазах.
Мы слишком схожи. Ей наверняка со мной скучно, подумал Вендланд.
Когда они уже сидели в машине, он заметил как бы вскользь:
— А ведь пустота притягательна. Эдакая зона вечной мерзлоты, где все становится безразличным. И он, по-моему, от нее не защищен.
«Но тебе-то откуда это известно?» — подумала Рита.
Чем ближе они подъезжали к городу, тем сильнее мучило Риту чувство вины. Она пыталась себя успокоить и все-таки чуть не попросила Вендланда остановиться не у ее дома, а на углу. Она боялась, что Манфред услышит, как затормозит машина, хлопнет дверца, как они будут прощаться.
Вендланд насмешливо косился на нее. А ты-то как будешь оправдываться? — думал он.
В ней заговорило упрямство. Нет, от этого вечера я не стану отрекаться, я провела его с человеком, на которого можно спокойно смотреть, не боясь, что он не выдержит твоего взгляда, не боясь, что из-за повседневной маски проглянет незнакомое лицо, что он вовсе не тот, каким представляется…
— Благодарю вас, — на прощанье сказала она. А потом взбежала наверх так стремительно, как будто от этого зависела ее жизнь.
В чердачной комнатке никого не было.
Манфред вернулся за полночь. Не взглянув на нее, он подошел к умывальнику, долго умывался, старательно вытирался. Рита не сводила с него глаз.
— Будь моя воля, я ночевал бы сегодня не дома, — холодно сказал он. — Но не нашлось желающих оставить меня на ночь.
Рита стояла вплотную возле него. Он видел, как от боли и гнева потемнели ее глаза. Как гневом смыло всю жалость к нему, привычку его щадить. Она схватила его за плечи и тряхнула изо всей силы.
— Что ты говоришь? Подумай, что ты говоришь!
Криком она пыталась заглушить чувство собственной вины. И страх долгого ожидания. И ощущение покоя в обществе Вендланда. И сознание, что на Манфреда надвинулась опасность.
Увидев, что он испугался, она сразу успокоилась. В самом деле, такой он меня еще не видел. Надо же когда-то дать себе волю. Молчать я не собираюсь. Пусть ему будет страшно за меня, пусть увидит, до чего можно довести человека, — другого способа я не знаю.
