Марк Еленин - Семь смертных грехов. Роман-хроника. Книга первая. Изгнание
В феврале 1917-го — уже полковник, командир лейб-гвардии Преображенского полка — Кутепов с десятью ротами преображенцев и кексгольмцев, с двумя эскадронами драгун одним махом брался подавить «беспорядки», прижать «чернь» к Неве и тем кончить революцию. Полковник Кутепов дошел лишь до Кирочной — отряд рассеялся. Ему припомнили это позднее: в начале декабря 1917 года, когда солдатский комитет сместил командира полка с должности и, словно в издевку, назначил его писарем. Обозленный Кутепов уехал на Украину, а оттуда — в Новочеркасск, к казакам. Без колебаний встал в ряды белых. За что? За Единую и Неделимую? За царя и престол? За землю и имущество, которых у него не было? Поначалу, не сориентировавшись, Кутепов не разбирался в политике, смотрел на все происходящее вокруг из своего «окопчика», с позиций перспективного и честолюбивого командира полка. Он рассуждал просто: с одной стороны, был порядок, призывы вернуться к прежней, привычной жизни, с другой — хаос, нечто необъяснимое, не управляемая ничем толпа, возбуждаемая непонятными и противоречивыми лозунгами.
Кутепов, назначенный командиром роты офицерского полка, совершал вместе с Корниловым «ледяной поход», стоял у колыбели, где рождалась Добровольческая армия. Он был назначен командиром полка, начальником дивизии. Летом девятнадцатого он уже командовал корпусом. Его счастливая звезда всходила. Он был упрям, энергичен, если надо — жесток. Небольшого роста, плотный, коренастый, с черной густой расчесанной надвое бородкой, с узкими монгольскими глазами, похожий на солдата с отличной выправкой, он считался знатоком армейской жизни и строевым офицером божией милостью. И хотя особых боевых успехов за ним не числилось, Кутепов всегда был на хорошем счету. Он знал: для спасения Россия необходима хорошая, боеспособная армия, и всеми силами старался создать ее. Армия была нужна Кутепову, и он был нужен армии. Железной рукой Кутепов приводил войска в порядок, беспощадно предавал провинившихся военно-полевому суду, карал смертью дезертиров, порол, срывал погоны, сажал на гауптвахту, разжаловал, обрекал на смерть. И никогда не лез в большую политику — даже в дни самых блистательных успехов деникинского наступления. «Армия должна занять Москву, а затем взять под козырек», — говорил он. Все эти Май-Маевские, Романовские, Врангели, Слащевы, мнящие себя божественными диктаторами, способными к управлению страной, были ему омерзительны. Для себя, отнюдь не лишенного честолюбия, он оставлял лишь русскую армию, управление ею, сплочение под его, кутеповским ландскнехтовским знаменем. Он чувствовал в себе силы и талант сделать армию боеспособной — всю русскую армию, — вести ее от победы к победе, гоня взбунтовавшееся мужичье, истребляя непокорных, искореняя и самое понятие «большевизм», восстанавливая Россию. «Но какую Россию?» — спрашивал себя иногда Кутепов и не находил четких, однозначных, как параграф армейских наставлений, ответов. Александра Павловича не обеспокоило, признаться, и это обстоятельство: он считал себя лишь солдатом, призванным атаковать и разгромить противника. А уж во имя престола. Думы или Учредительного собрания — не так и важно: ему, Кутепову, это разъяснят прожженные политики...
Кутепов не жаловал своих коллег по Добровольческой армии. Одних снисходительно презирал, других игнорировал, третьих не любил, но побаивался. Среди них, в первую голову, Слащева и Врангеля. Отдавая им должное, как равным себе — оба генерал-лейтенанты, оба командиры корпусов, — ревностно следил за их карьерой и воинскими успехами, хитрил, прикидываясь простаком. В последнее время вел сложную игру с Деникиным, направленную против обоих, — надеялся на пост главнокомандующего, и проиграл потому, что «оказия», счастье на этот раз улыбнулось Врангелю. Того-то и вывезла политика, сложное соотношение сил, партий, союзники, бедственное положение армии, загнанной большевиками в «крымскую бутылку». Понимая это, Кутепов завидовал Врангелю, придирчиво следил за его действиями — особо за военными действиями, стараясь показать свою лояльность и скрыть все более возраставшую неприязнь. Кутепов был уверен: его время еще придет, Врангель не справится с возложенными на него обязанностями, в первую очередь он не справится с армией, которая утратила идею, перестала быть Добровольческой, стала именоваться «русской», превратилась в сброд, состоящий из кондотьеров, грабителей, людей случайных и самостийников, не желающих воевать вдали от Дона или Кубани. Офицерство — оплот армии — разуверилось, разложилось. Прошли благословенные времена праведного гнева и ненависти, когда штабс-капитаны и подполковники поротно цепями кидались в яростные штыковые атаки на большевистские пулеметы, когда, раненные, они оставались в строю... Следовало начинать с укрепления армии, с офицерского корпуса. Врангель же заигрывает с либералами, с левыми элементами, чтобы выглядеть чистеньким в глазах союзников. «Использовать господ союзников? Извольте. Но надеяться на них — никогда, — думал Кутепов. — В трудный момент бросят, разведут пары и удерут. Как удирали в Одессе, в Новороссийске».
И еще думал Кутепов о том, что укрепление армии он немедля начал бы с очищения тыла: здесь, в штабах, различных учреждениях и неведомых частях офицеров больше, чем в частях его поредевшего корпуса. Тут, в тылах, — разгул, пьянство, спекуляция, в которые втянуты и военные чины от прапорщиков до генералов. Ничего святого. Все покупается, все продается. В один тяжкий день тыл рухнет, погребет под своими развалинами русскую армию. Тыл — как вериги на теле армии. Грабь-философия исключает всякую идею... Каленым железом следовало выжигать тыловое дерьмо. Он, Кутепов, и начал бы так. «Пипер» не понимает этого. Заигрывает с думцами, дает пресс-конференции разного рода писакам, высказывает туманные идеи о будущем, обещает землю помещикам. Все это его и погубит. А тогда?.. Тогда вспомнят про Кутепова. И призовут его к управлению...
Его или Слащева? Популярность «генерала Яши» велика, всем импонирует его храбрость, умение зажечь передовые цепи, его удаль, стиль его приказов: «Я! Я! Я!» Юродивый, кокаинист!.. Юродивые на Руси всегда пользовались поклонением. К счастью, Слащев уже ненавидит Врангеля, считает себя им обойденным. Ну и пусть он нападает на главнокомандующего, подрывает его реноме повсюду и ежедневно. Пусть Слащев поработает на него, Кутепова. Пусть расчистят место, пусть приблизит день, когда надо будет позвать Кутепова... Тут случай, когда не следует атаковать первому. Надо ждать... Но не складывать рук, не предаваться иллюзии легкой победы. Надо работать. Надо укреплять позиции — свое положение командира 1-го корпуса, объединяющего лучшие части армии: Корниловскую, Марковскую, Дроздовскую дивизии. (Дивизии? Хм... Полки, не более того, — пополнять их надобно, но кем пополнять?) Именно из его корпуса-ядра должна вырасти со временем новая русская армия: боеспособная, дисциплинированная, спаянная, повинующаяся только ему, Кутепову... Тогда он, вождь реальной силы, сможет диктовать свои условия. Он поведет свои победоносные войска на Москву, а другие — все другие! — почтительно возьмут под козырек...
Кутепов часто вспоминал тех, с кем начинал на Дону, кому поклонялся, кого, как ему казалось теперь, искренне боготворил. Их уже не было в живых — героев... Застрелился Каледин; погиб Корнилов; разорвало шальным снарядом Маркова, умер от ран Дроздовский. Ушел от дел Деникин. Спивается Май-Маевский. Стал посмешищем армии и тыла Мамонтов... Да, вторая шеренга армейских начальников явно пожиже первой. Всякое дрянцо подбирается. О чем рассуждать, если «Пипер» сумел в главнокомандующие выбиться!.. Надо ждать... Кутепов обязан ждать своего часа, обязан беречь себя, сохранить для будущих дел и борьбы. Он не имеет права и рисковать собой на позициях. Случайный снаряд, пуля — мало ли что. Наипервейшая задача — укреплять корпус, всеми силами укреплять свой авторитет и популярность среди офицеров.
Офицерское собрание, учрежденное Кутеповым в Симферополе, и было одним из важнейших звеньев цепи укрепления авторитета командующего 1-м корпусом...
Под него был занят большой особняк Дворянского собрания неподалеку от театра. Все здесь было, как в прежние времена: обстановка, портреты командиров, библиотека, старые порядки, артельщики и буфетчик, закусочный стол. Кутепов, никогда не пивший и не куривший, и здесь проявлял терпимость — до известных пределов, разумеется. При входе в общую залу офицеру надлежало остановиться и сделать общий поклон. При появлении командира полка либо начальника дивизии все обязаны были встать. Курение за столом также требовало разрешения старшего по званию. Кутепов считал: твердый порядок в собрании — часть прежней жизни, к которой он привык за долгие годы службы, залог новой дисциплины и подлинной спайки офицеров корпуса, воссоздания того армейского братства, утерянного в боях под Царицыном и Новороссийском, которое и помогло им, «первопроходникам» Корниловского полка, организоваться и выстоять в первую страшную зиму в степях на Дону. К тому утерянному идеалу предстояло во что бы то ни стало вернуться теперь, еще до серьезных боев, когда части корпуса перегруппировывались, отдыхали, приводили себя в порядок после новороссийской катастрофы.
